Стремление вырваться вперед во что бы то ни стало, прослыть прогрессивными людьми любой ценой просматривается здесь невооруженным глазом. Никто, конечно, не против прогресса, но это не прогресс, если он любой ценой. Настоящий прогресс предполагает непременное подтягивание тылов. Могут сказать — эксперимент это всегда риск, он всегда идет в ущерб традиции и за счет благосостояния во имя благосостояния. Да. Но без спешки, которая оборачивается в ущерб прогрессу же.

Взять хотя бы те же звенья. Что это такое? Это, по сути дела, новая форма организации труда в условиях страды. Может, слово «новая» не совсем подходит, потому что само звено Головко уже работает по единому наряду пятый год. И потом, нечто похожее давно уже практикуется у рисоводов. Правда, там посложнее и в других условиях. Но явление это не повсеместное пока, и трудно пробивающее себе дорогу. Например, только в этом году было создано в отделении второе звено. И то, здесь считают, поторопились. Сказалось все то же нетерпение вырваться вперед. Во главе звена неутомимый, знающий свое дело механизатор Георгий Яковлевич Подлубный. Он тратит уйму сил и энергии, чтоб наладить работу в звене, но… Работа пока не клеится. И не потому, что другие в звене не стараются. Они тоже стараются. Но нет между ними лада. То есть непродуманно, наспех подобраны люди. Не все они подходят друг другу по характеру. А это противоречит самому главному принципу звеньевой системы — добровольному подбору на основе психологической совместимости.

И как результат — одиночные экипажи комбайновых агрегатов, таких, как экипажи Вышегородского, Сокола, обгоняют второе звено по выработке на одного человека. А ведь звеньевая система для того и родилась, чтоб доказать преимущества работы звеном.

Здесь, на поле, вместе с отцами трудятся их сыновья и дочери.

Помощником у Александра Петровича Рогачева, например, работает его сын Юрий. Высокий, тонкий, как былиночка, он вместе со взрослыми несет эту трудную вахту.

У Георгия Яковлевича Поддубного помощником его дочь Ирина, закончившая девять классов. Она подменяет отца за штурвалом, когда тот устанет или надо помочь товарищу. Я видел, как она старательно ведет комбайн, как внимательно следит за работой машины.

Эти ребята уже познали суровый и красивый характер хлеборобского труда. Надо, чтобы они чувствовали и уважение к этому труду. Ведь они идут на смену отцам. Сменят они отцов за штурвалами или нет, зависит от того, какое впечатление у них останется об этих вот пробных трудовых днях. От того, как относятся на работе к их отцам. А ведь там, в звене, — на поле, в загонке, у автобуса, за обедом говорят обо всем. Они видят и слышат все. И все понимают.

Они понимают не только то, что происходит здесь, на поле. Они понимают и то, что их родная станица Придорожная уже не та станица, какой она была до войны, в войну и в послевоенные годы. Теперь на месте маленького клуба с земляным полом стоит прекрасный Дом культуры. В станице своя школа — десятилетка. Детсад, магазин, аптека, почта, красивый парк, наконец. Маленькая, уютная, зеленая, наполненная солнцем и пением птиц, благоустраивается их родная станица Придорожная. Сколько она видела на своем веку, сколько всего пережила! Она пережила фашистское нашествие и не склонила головы. Она перенесла послевоенные трудности и не опустила рук. Здесь живут мужественные, добрые, сильные, трудолюбивые люди, многие из них составляют славу и гордость колхоза и района.

Через всю станицу проходит широкая главная улица Красная. По обе стороны асфальтированной дороги — высокие тополя в два ряда. Их‑то и облюбовали соловьи и певчие дрозды. За тополями видны добротные дома. Радует глаз и сердце их красота и новизна.

Но вот следующая улица Мостовская вся в рытвинах и лужах, комариных гнездилищах. На этой улице, особенно в восточном ее конце, все больше старенькие дома, видавшие годы лихолетья и пережившие немало. В них живут старенькие люди, которые вынесли на своих плечах тяготы военных и послевоенных лет, внесли свою лепту в победу над фашизмом. О них тоже надо заботиться. Надо чтоб и на этой улице селились и пели соловьи.

Здесь и время, и жизнь как бы спрессованы под гигантским давлением битвы за хлеб.

Только в последний день пребывания я смог выбраться в Придорожную. Обошел всю ее пешком, а по улице Мостовской, где мальчишкой бегал босиком, прошел несколько раз. Побывал и в том подворье, на котором мы нашли приют и кров в далеком 1941–43–м. Там, в заново теперь отстроенном доме, живет все та же тетя Ксеня с семьей дочери. Она уже старенькая, но такая же добрая. У нее полный двор всякой живности. И особенно много бездомных котят и щенят. Как они к ней попадают — никто не знает, но попадают именно сюда. Будто чуют, что здесь найдется для них приют. Они бросаклся навстречу мне веселой, разношерстной, разноплеменной, может быть, не очень сытой, но обогретой человеческим вниманием оравой, прыгают от радости и трутся доверительно о ноги, приветствуют.

Тетя Устя живет на этой же улице Мостовской, через несколько домов от родительского. Возится по хозяйству. Я окликнул ее, она подошла, всматриваясь мне в лицо из-под ладони. Не узнала. Когда я напомнил, всплеснула руками. «Витя! Заходи!..»

Мы поговорили, повспоминали. Она рассказала о своей жизни, я о своей. Перебрали всех знакомых и родственников.

— Ты приходи вечером, сходим до Ксении…

— А я только что видел ее. На краю станицы телят пасет. Тоже не узнала. Да и я ее не сразу узнал. Постарела…

Тетя Устя тоже постарела, хотя ей, по моим подсчетам, еще и шестидесяти нет. Они ведь дружили с моей сестрой Валентиной. С парубками водились. Я смотрю на нее, и у меня сердце сжимается — сколько прожито, сколько пережито! Она была механизатором. Очень много сил и здоровья отдано колхозу в свое время. Особенно в военные годы, да и после войны, в период восстановления. «Да, бывало, мокрые от керосина…» — вздыхает она. Я смотрю на нее и думаю, как же не правы бывают те, кто теперь за делами не всегда внимательны к таким вот, как она, не жалевшим себя в тяжелые годы испытаний.

Конечно, за всем не уследишь, всего не охватишь, за каждым не доглядишь, человеческие возможности в этом

смысле огромны, но, к сожалению, не всеобъемлющи. В любом, даже образцовом хозяйстве, имеются недостатки, особенно когда речь идет о внимании к людям. Не без того. Но, главное, чтоб их, эти недостатки, замечали, помнили о них и исправляли. Я уверен, здесь знают об этих недостатках и думают над тем, как от них избавиться. Есть в народе такое выражение: «Сердце подскажет».

Сердце подскажет, напомнит человеку о долге перед людьми. У здешних хлеборобов верные, сильные, добрые, мудрые сердца. И, как бы там ни было, они живут по-доброму.

Июнь 1982 года.

Речь пойдет в основном о колхозе Чапаева Динского района. О его людях. А точнее о человеческом факторе, о котором теперь говорят, и справедливо говорят, как о решающем факторе в социально — экономическом развитии страны.

Почему именно о колхозе Чапаева?

Во — первых, потому что в минувшем 1985 году коллектив этого колхоза добился успехов в животноводстве и занесен на краевую Доску почета. И это, заметим, в условиях капитального ремонта продуктивного стада. Во-вторых, потому что этот колхоз, единственное в районе хозяйство, которое обходится «своими деньгами», как сказал председатель колхоза Николай Николаевич Филиппов. То есть, уже много лет не берет у государства дотации. Ежегодная прибыль его составляет 3–4 миллиона рублей. «На эти деньги, — говорит Николай Николаевич, — жить можно». И, наконец, третья причина, по которой я пишу именно о колхозе Чапаева, — я давно знаю этот коллектив и даже написал о нем книгу, изданную в 1980 году в Москве Политиздатом, и могу о нем судить, так сказать, в развитии. Уже тогда я обратил внимание, что успех здесь определяет прежде всего сознательное отношение людей к труду; их понимание важности дела, их