В перспективе вагонного коридора появилась госпожа Блютфельд. Как можно быстрее я-оно выскочило с другой стороны тамбура.

Здесь на прогулку выбралось намного меньше пассажиров; с севера не было зеленого поля, подходившего под смешанный лес, как на южной стороне; почти сразу же за насыпью начиналась обнаженная порода, с запада нарушаемая ступенчатыми террасами и разрезанная глубоким потоком скальных обломков, а с востока тянущаяся чуть ли не до самой вершины, нависшей над перевалом и долиной, будто сторожевая башня. Я-оно вскарабкалось вверх на пару десятков метров и присело на нагретом солнцем песчанике. Экспресс остановился перед самым поворотом, за которым рельсы по дуге, длиной в множество миль вели в долину. Пассажиры разбрелись по округе; отсюда можно было видеть весь луг за поездом, склоны противоположных гор, удивительным образом сплющенных и закругленных; еще — укрытое вечерними тенями ущелье, из которого появлялись рельсы. Даже в своих прогулках и выборе мест, где раскладывали на траве одеяла и импровизировали небольшие пикники, пассажиры инстинктивно сохраняли деление на первый и второй классы: никто из путешествующих в классе люкс не отправился в западную сторону, за линию вагона-ресторана; точно так же, мало кто из едущих в купейных вагонах пересекал эту воображаемую линию. Я-оно видело шляпы и котелки мужчин и белые зонтики женщин на фоне темной зелени; группки прогуливающихся добирались до зарослей. Здесь же были и дети — они гонялись друг за другом между вагонами экспресса; дети, хотя их было меньше всего, создавали больше всего шума. Зато Уральские горы стояли тихие, спокойные — картина сонной и дикой природы до того, как сюда прибыл человек. Низкое Солнце длинными мазками лучей накладывало на эту картину кармин, сепию и желтый крон. Цвета были теплые, хотя ветер дул холодный — я-оно застегнуло пиджак, подтянуло колени под подбородок. Никто не смотрел. Князь со своей свитой остался с другой стороны, за локомотивом. Стальное чудище не подавало признаков жизни, из трубы не поднимался дым, в окошках машинного отделения никто не двигался.

Я-оно вынуло портсигар и зажигалку. Обдумаем все на спокойную голову. Затянулось дымом. Действительно ли они могут взорвать весь Экспресс по причине Николы Теслы? И действительно ли я-оно привлекло их внимание на сеансе княгини Блуцкой? У Теслы явно имеется склонность к театральным жестам и мегаломании, он мог все бессознательно преувеличить. Действительно ли он в опасности? Уже ранее кто-то проник в купе, обыскал багаж. Князь Блуцкий-Осей, княгиня, панна Мукляновичувна, все их мелкие игры — на самом деле, все это значения не имеет. Грозит ли опасность мне?

Правда, если бы Тесле каким-то чудом удалось выпалить весь Лёд в России, тем самым он бы ликвидировал всю зимназовую промышленность. В нормальной стране подобное решение было бы результатом подсчета прибылей и убытков, баланса политических и экономических сил. Но вот в Российской Империи — капитан Привеженский говорил верно — наверняка перевесил сон Императора или священное видение Распутина. Самурайский меч! И вот Николай схватил перо и заказал у серба, носящего то же самое, что и он сам имя, освященный огонь на лютов. Тогда, что оставалось людям Сибирхожето и их сторонникам, раз никакие рациональные аргументы не имеют никакого влияния на процесс принятия решений?

Необходимо любыми средствами помешать Тесле исполнить царский заказ.

В каком же это вагоне содержатся его драгоценные изобретения? Я-оно поглядело в направлении конца состава. За вторым классом (третий класс и самые дешевые вагоны идут по Транссибу по другому расписанию) находилось несколько товарных вагонов, все были наглухо закрыты. Возле них никого не было. Я-оно прищурило глаза, глядя под заходящее Солнце. Именно с той стороны, с запада, на морену поднималась — светлый отблеск над головой, темная юбка — госпожа Кристина, так, это она.

Я-оно поднялось, подало ей руку.

— Merci. — Девушка слегка запыхалась. — Я хотела побеседовать с вами без Николы… — Я-оно расстелило на камне платок, Кристина уселась. — Он рассказывал, что вы спасли ему жизнь, может, вас послушает, должен послушать. — На ее немецком бременем лежал английский язык, некоторые слова требовали минутного раздумья, тогда она морщила лобик и надувала губы. — Вы же видели, что он с собой творит.

Я-оно выбросило окурок.

— Бенедикт Герославский.

— Ах. Я… прошу прощения. Кристина Филипов.

— Очень приятно.

— Вы уж извините, что я так… Но я подумала, что другой оказии может и не представиться. Могли бы вы… Никола редко позволяет отвлечь себя от работы, он не уделяет достаточного внимания людям. Ведь он говорил с вами, правда?

— Вы имеете в виду эту его тунгетитовую динамо-машину?

— Он подключается к ней каждый день. Не могу смотреть. Простите, но ему ведь уже шестьдесят восемь лет! Иногда это продолжается четверть часа и дольше, и он не может оторваться. А потом он разговаривает сам с собой, описывает какие-то фантастические города; после того он требует, чтобы его водили за руку, потому что сам уже не способен отличить воображаемого от реальности, теряется в этих своих представлениях, словно в тумане. Он даже хотел, чтобы я для него крутила динамку. В Праге у него электротунгетитовые генераторы, он использует местную электростанцию. Мне казалось, что теперь, когда мы выехали… Не могли бы вы поговорить с ним серьезно?

И кто она, собственно говоря, для Теслы? Действительно ли, скандально молодая paramour[71], как хотелось бы сплетникам из Экспресса? Ведь прямо ее об этом не спросишь. Косвенные вопросы — «Как они похожи! Может дочка? Внучка?» — были бы не менее оскорбительными, девушка сразу же поняла бы намерения.

Подобия ни на копейку.

— Вы ставите меня в неудобное положение…

— Вы спасли ему жизнь!

— Но какие бы аргументы против мог бы я выдвинуть? Кто еще лучше него разбирается во всем этом его теслектричестве?

— Ох, он вечно считает, будто бы во всем разбирается лучше всех! — Девушка задрожала на прохладном ветру, несмотря на застегнутый жакет. Я-оно сбросило пиджак. Кристин завернулась в него, скрестив руки на груди. — Its so frustrating, I cannot bear the sight, he’s really the sweetest man on the Earth but…[72] — Она шмыгнула носиком. — Вы знаете, ведь он делает это уже много лет, десятки лет. Перед этим он подключался к электрическому току. Это просто какая-то страсть! Рассказывают, что в молодости он посмотрел в микроскоп, увидел бацилл, какие они отвратительные при увеличении, мне он тоже хотел показать; а поскольку мы вдыхаем, пьем эту гадость, все время сталкиваемся с ними — Никола пытается защититься от них всеми возможными способами. Понимаете, электрический ток он считает бактерицидным средством. Но уже с тех пор, как у него сгорела лаборатория на Южной Пятой Авеню — мне мать рассказывала — он начал питаться электричеством; иногда он вообще не ел нормальной пищи, только с самого утра подключался к аппаратуре. Он говорит, что только это поддерживает его здоровье. Может быть… Но сейчас — ведь это уже даже не электричество. Я опасаюсь за него.

— Не знаю, что он вам сказал о цели данной поездки, — снизило голос я-оно. Кристин поглядела вопросительно. — Вы беспокоитесь за его здоровье; скорее уже, вам следует побеспокоиться за его и свою жизнь. Как это случилось, что он вообще взял вас с собой в столь опасное путешествие? С самого начала он знал, что ему угрожает.

— Если бы Никола считал себя смертным человеком… — фыркнула девушка. — Это я заставила, чтобы он купил билет на фальшивое имя. Я выбрала тот же поезд, которым едет Беломышов. Я писала в Личную Его Величества канцелярию, названивала в Министерство Внутренних Дел.

— Ага. Ангел Хранитель.