«Все время я ощущал чувство гордости. Не потому, что мы Америку боготворили или что нас ожидало какое-то таинство. Мы капиталистическую Америку понимали правильно… мы были горды тем, что, наконец, заставили ее осознать необходимость установления с нами более тесных контактов».

Но было и чувство беспокойства. Неизвестно, как встретит его президент Эйзенхауэр, как пойдут переговоры. Тревожило Хрущева и то, что «капиталисты» захотят его унизить, выставить в дураках. Позднее он так расскажет о своих ощущениях:

«Экзамен общения с капиталистами я уже выдержал и в Индии, и в Бирме, и в Англии. Но это все же Америка! Американскую культуру мы не ставим выше английской, однако мощь страны в те времена имела решающее значение. Поэтому надо было достойно представлять СССР и с пониманием отнестись к партнеру. А спор-то возникнет у нас, бесспорно возникнет, но надо, чтобы без повышения голоса. В этом-то и будет сложность. Необходимо аргументировать свою позицию и достойно защищать ее так, чтобы не унизиться и не позволить себе сказать лишнее, недопустимое при дипломатических переговорах».

Похоже, Хрущев хорошо себя знал и не напрасно беспокоился, что, как обычно, окажется во власти эмоций. Находясь в США, он подчас представал перед публикой в облике скандалиста с перекошенной от ярости физиономией и воздетыми вверх кулаками. Хрущев совершенно не был способен управлять своими чувствами. Поневоле вспоминаются слова известного психиатра В. Бехтерева: «Эмоциям обычно подвержены дети и простолюдины». Ребенком Хрущев не был…

В Вашингтоне тоже активно готовились к приему важного гостя. Шестидесятидевятилетний республиканец Дуайт Эйзенхауэр занимал кресло президента США уже второй срок. Опытный политик и незаурядная личность, он переносил свое мировоззрение, основанное на нравственных принципах, на внешнюю политику. Конфронтацию между Западом и Востоком он интерпретировал как непреодолимое противоречие между безнравственным коммунистическим строем и свободной западной демократией. Советских правителей Эйзенхауэр считал одержимыми властью идеологами, которые во имя достижения своих целей не останавливаются перед подрывной деятельностью и угрозой силовых методов. Вместе с тем он был заинтересован в ослаблении конфронтации с Москвой, поскольку это отвечало национальным интересам США.

Советский авиалайнер оказался слишком велик для аэропорта Вашингтон, и поэтому выбрали базу военно-воздушных сил Эндрюс. Именно там и состоялась торжественная встреча советского лидера. Звучали гимны двух стран. Прогремел салют из двадцати одного залпа. Хрущев был доволен. «К нам отнеслись с должным вниманием. Получать почести доставляло нам особое удовлетворение. Не оттого, что меня так встречают, а потому, что так встречают представителей великой социалистической страны», — вспоминал он позже.

В США Хрущев находился 12 дней. Он провел серию переговоров с президентом Эйзенхауэром, ездил по стране, встречался с представителями деловых кругов, актерами, профсоюзными лидерами, политиками. При любом удобном случае, а то и вообще без всякого повода, обличал он «загнивающий американский капитализм» и проповедовал азы марксизма-ленинизма.

Во время одной из пресс-конференций Хрущева спросили:

— Часто ссылаются на то, что на одном дипломатическом приеме вы сказали, что похороните нас. Что вы имели в виду?

— Да, — ответил Хрущев, — я действительно говорил это, но мое высказывание сознательно извратили. Речь шла не о каком-то физическом закапывании, а об изменении общественного строя. Каждый грамотный человек знает, что в настоящее время в мире существует не один общественный строй. С развитием общества меняется общественный строй. Был феодализм, его заменил капитализм. На смену капитализму, как доказывали Маркс, Энгельс и Ленин, придет коммунизм. Мы в это верим.

— Мы успешно строим сейчас коммунизм, — говорил Хрущев уже в другой аудитории, выступая перед сенаторами. — Для нас — это наилучший строй. Мы не просим вашего одобрения. Мы хотим одного: чтобы нам не мешали.

В Лос-Анджелесе Хрущев познакомился с вице-мэром города Виктором Картером. Тот хорошо, хотя и с заметным акцентом, говорил по-русски.

— Откуда вы знаете русский язык? — спросил его Хрущев.

— Я сам из России, поэтому и знаю русский.

— А где вы жили?

— В Ростове-на-Дону.

— Как это могло быть? Ведь по закону, существовавшему до революции, это запрещалось. Вы ведь еврей?

— Да, еврей, но мой отец был купцом первой гильдии. По тогдашним законам купцы первой гильдии имели право жить в любом городе России.

Там же Хрущев посетил Голливуд. Накануне кинозвезды чуть не дрались за право получить приглашение на встречу с советским лидером. Одна из актрис, сидевшая рядом с Хрущевым на торжественном обеде, рассказывала ему:

— Да вы знаете, сколько было желающих попасть на этот обед?! Я тут присутствую одна, а мой муж сидит дома и, конечно, завидует мне. За участие в обеде каждый должен был внести большие деньги. И было так много желающих, что установили особый порядок: только кто-то один, или муж, или жена. Мне повезло, и я счастлива.

Правда, будущий президент США Рональд Рейган отказался присутствовать на встрече с «коммунистом номер один», о чем он позднее неоднократно напоминал. Зато были здесь Керк Дуглас и Фрэнк Синатра, Гарри Купер и Элизабет Тейлор. Радио Лос-Анджелеса назвало этот прием самым большим в истории Америки собранием звезд.

Правда, и здесь Хрущев не удержался от «идеологических дебатов». Вступительную речь на обеде произнес хозяин студии «XX век Фокс» Спирос Скурас, не преминувший заметить, что вышел он из людей скромного достатка, а ныне управляет столь знаменитой кинокомпанией. Хрущев заявил:

— Вы говорите: главный двигатель энергии людей, ума, инициативы — это нажива, или, по-вашему, бизнес. Мы говорим другое: главный двигатель — это сознание человека, сознание того, что он свободен, работает на себя, на своих близких, на свое общество, что средства производства принадлежат обществу, а не отдельной личности, которая наживается на эксплуатации чужого труда.

У Хрущева было явно отрицательное отношение к Голливуду… «В то время, — вспоминает он, — там уже почти не делали прогрессивных картин, это был не тот Голливуд, который когда-то выпускал картины Чаплина и других прогрессивных режиссеров».

Советские гости побывали на съемках фильма «Канкан», где девушки исполняли весьма, фривольный танец. Хрущев так прокомментировал этот эпизод:

— С моей точки зрения, с точки зрения советских людей, это аморально. Хороших актеров заставляют делать плохие вещи на потеху пресыщенным, развращенным людям. У нас в Советском Союзе мы привыкли любоваться лицами актеров, а не их задницами.

В Сан-Франциско Хрущев провел встречу с профсоюзными лидерами из АФТ-КПП, которые, хотя и представляли рабочий класс, ему категорически не понравились. Особенно Хрущев остался недоволен словами вице-президента АФТ-КПП Райтера, где упоминались Венгрия, глушение «Голоса Америки» и прочая, по мнению советского лидера, «антисоветчина».

— Вы родились среди рабочего, класса, — раздраженно заявил Хрущев, — а говорите, как представитель капиталистов. Когда Херст печатает подобное, мне это понятно, но когда то же самое повторяет один из лидеров профсоюзов, я с горечью думаю, до чего же вас разложили монополисты.

И демонстрируя, до чего довели несчастную Америку капиталисты, Хрущев встал и, повернувшись к профбоссам своим мощным задом, попытался изобразить канкан — нагнулся, задрал полы пиджака и дрыгнул ножкой. Собеседники ошеломленно уставились на разгоряченного «коммуниста номер один», а тот продолжал свои обличения:

— Вот что вы называете свободой! Свободу для девушек показывать свои задницы! Для нас — это порнография. Это капитализм заставляет девушек выделывать такие вещи. Впоследствии Хрущев вспоминал:

«Райтер поддерживал все, что делало правительство США: стоял за классовый мир, за мирное сосуществование не между странами, а между классами, что противоречит марксистско-ленинскому учению и вредно для рабочих… В США он организовывал забастовки и всю профсоюзную работу, но только в рамках дозволенного, чтобы не поколебать капиталистические устои, не ослаблять правительственный режим!»