– И если можно этот… Железо… Палка…
– Лом?
– О! Лом! И очень прошу об одолжении! – шепчет Гороховский. – Чтобы это был секрет между нами. И ваши начальники и мистер полицейский… Ни-ни! Мы в долгу не останемся.
Милиционер в свой мощный бинокль видит всё.
Гороховский взглядом полководца окидывает площадку возле птицефермы. Поднимает палец вверх и опять на идиш:
– А-а-а! Чтобы были здоровы наши дети! – Он добрый. Поэтому поворачивается к деду Грицьку и на русском языке желает ему того же: – И ваши дети тоже чтобы были здоровы! Имеете детей?
– Внучка! Маргарита. Рита.
– Ну и пусть она будет вам здорова! И счастлива! – снова на идиш Гутману: – Ты мне, Бэрэлэ, говоришь… Сегодня же! Ночью! Только уже пусть эти куры будут спать!
Хасиды идут с холма вниз в село. Дед Грицько, озадаченный услышанным, смотрит им вслед.
Дед Грицько подкатывает к гостинице на своей телеге. С ним его жена баба Парася. Он привязывает лошадь у крыльца. Торопливо стаскивает ящик с помидорами и заносит его в гостиницу. За ним его жена Парася несёт лом и метлу.
Они заходят в комнату, где остановились хасиды.
– Вот, дорогие гости! – воодушевлённо говорит дед Грицько. – Помидоры с моего огорода! Лучше нигде не найдёте. А вот это – новая метелка. Вам сподручнее будет. А это – фо-о-онарь. Пригодится. – Он с обожанием выдыхает: – Реб Гороховский! Реб Гутман! Уважаю!
Выбегает. За ним жена баба Парася.
Дед Грицько сбегает с крыльца. За ним бабка Парася. Они пересекают улицу и забегают в помещение почты.
Дед Грицько кричит с порога начальнице почты, она же единственный почтовый работник:
– А ну-ка! По срочному тарифу Киев! Прямо директору училища. Пусть позовут Ритку к телефону.
Пока идет соединение, он нервно бегает по комнате.
– Дед, а эти, что приехали, – спрашивает девушка – начальница почты, – в чёрных шляпах. Евреи…
– Хасиды.
– Ага! Пусть хасиды. Так в селе говорят, что…
– Ничего не слышал, ничего не знаю! «Гурнышт»![35]
– Киев, кабина номер один.
Дед с бабкой торопливо заходят в единственную фанерную будку.
– Риточка! – кричит в трубку баба Парася. – Здравствуй, родная! Не. Ничего. Всё в порядке. Просто дед…
Дед Грицько выхватывает трубку и говорит отрывисто, деловито:
– Как ты там, внучка? Экзамены? Значит, так, сдавай их, как это говорят…
Дверь в коридор открыта. Перерыв. В коридоре много шумных студентов в белых халатах. Внучка Маргарита стоит у телефона. Пытается перекричать шум:
– Досрочно?!
– Ты ж отличница! – кричит дед Грицько. – Лучшая студентка в вашем медицинском училище!
– Но почему досрочно?! Зачем?! – удивляется Маргарита.
– Я… – придумывает на ходу дед Грицько, – я могу заболеть! Могу! Короче, Рита, «опухай»[36] деда! Как только звоним, в тот же день пулей! Домой! Сразу! Всё! – Он кладет трубку. Вытирает пот со лба.
Из здания почты выходят дед Грицько и Парася. Дед раздражённо объясняет бабке:
– Я ж тебе на понятном языке. Миллиардер! Это раз. У него внук! Это два. Он приезжает. Молится. И сразу после этого ему на глаза должна попасться… Должна! Сразу же! Наша внучка Маргарита.
– А если она ему не понравится?
– Кто? Ритка?! Да как у тебя язык поворачивается?! И слушай сюда, Парася! Я ж тебя знаю… – оглядывается по сторонам. – Никому! Ни слова!
Милиционер с биноклем. Он фиксирует, как…
…Дед Грицько подозрительно оглядывается по сторонам и показывает своей бабке Парасе, чтобы молчала. А из окошка вслед деду и бабке с интересом смотрит начальница почты.
– Ага! – Милиционер Нечипоренко медленно опускает бинокль.
Дед выскакивает из хаты, пересчитывает деньги, кладёт в карман.
– Я в район, – говорит он бабе Парасе. – При таких делах надо пиджак новый покупать, – садится на подводу и уезжает.
Из-за забора выглядывает Маруся – жена механизатора Петра. Она стучит в калитку. Рядом возникают ещё три бабы.
Соседки входят во двор, молча, рассаживаются, смотрят на бабу Парасю, которая чересчур деловито возится возле печи, ставит миску с едой у собачьей будки, сыплет корм в загородку для гусей.
А из-за забора уже смотрят ещё десятка два женщин. Баба Парася молчит, как партизан. И все молчат.
Ко двору подъезжает на мотоцикле милиционер Нечипоренко. Тоже многозначительно смотрит на бабку Парасю…
Хасиды под яблоней вкусно кушают помидоры, хрустят мацой и запивают виски Jonnie Walker.
«Бумбокс» орёт очередную песню про любовь. Девушки танцуют парами. На лавочке в окружении подружек сидит невесёлая дочка Рая.
Милиционер наблюдает за дочкой в бинокль. Из-за его спины выглядывает его жена Галя:
– Как там наша доня?
– Скучает.
– А Микола?
– Та, как привязанный за Элеоноркой.
Микола приглашает дочку механизатора Элеонору танцевать. Та фыркает, но снисходит. Танцуют.
– Эля… – робко начинает Микола.
– Да не мылься! – обрывает его Элеонора. – Сколько раз тебе говорить. Во-первых, ты на два года младше. И со мной одного роста. А во-вторых, мы с тобой с детства знакомы. Никакой тайны. Ну, Микола и Микола…
Милиционер переключает бинокль на режим ночного видения. И наводит его на…
При свете фонаря в земле возятся хасиды, осторожно оглядываются по сторонам.
– Ага… – бормочет милиционер.
– А бабы говорят… – начинает жена Галя.
– Дурость!
– А вдруг…
– Вдруг только снаряд прилетает. Или понос случается, – не отрываясь от бинокля, говорит милиционер.
– Всё ж, Саня, дочка-то в невестах уже третий год ходит. А тут чудо.
– Какое?! – Милиционер показывает жене бинокль. – Вот чудо! Прибор! Ночь! А он показывает. Раскатали губу! «Жених, красавец… Внук миллиардера». Это же лапшу деду ушлые евреи на уши повесили. Отвлекающий манёвр, Галя. Вот смотри.
Жена шерифа смотрит в бинокль.
Роются в земле хасиды. Голос шерифа:
– Приличные люди уже спят. А эти… В шляпах. Ты лучше мозги напряги, Галя. Тот миллиардер, который их сюда прислал, по какой специальности будет? Вот когда я этих, бля, археологов прихвачу с поличным. С бриллиантами! С до революции прикопанными! И это будет чудо!