И там, в прихожей, падает с дыркой во лбу.

Николай успевает подхватить кресло, чтобы не загремело. Ну, не любит он, когда громко.

Ещё в подъезде слышно – тёща возвращается с работы домой и ведёт Лесю из детского сада. Всё тот же непрекращающийся монолог:

– Мудак твой отец. Куклу ребёнку, бля, суёт. Китайскую. Мало того, что ни хера не привёз с этой Италии. Зато старика сраного, пожалуйста. А кормить кто будет? И так гребусь на трёх работах. Вот сегодня ещё ночью убирать в поликлинике обещалась. Мать у тебя кто, девка? Блядь! Отец ёбнутый на всю голову! У тебя, сиротка моя, за всех бабушка Лизавета. Она главная!

Тёща входит в развороченную квартиру. Оглядывает сорванную вешалку в прихожей, разбросанные в драке вещи. Хочет, было, открыть рот, но, увидев зятя с пистолетом в руке, немеет.

– Складывайте вещи, мамаша, – говорит шёпотом Николай.

– И себе и Лесе. Едете вы сегодня в Кадиевку к сестре. Понятно… Что?!

Тёща с трудом переводит себя на новые рельсы:

– Иди, Лесенька, в спальню. Возьми горшок и куклу – шепчет она и послушно начинает собираться.

– Нет, доця, тебе в ту комнату не надо, – шепчет Николай.

– Да и вам, мама туда не надо.

– Это как же? Там у меня под матрасом деньги. Евро. Сто…

– Хорошо – Николай сажает дочку на табурет рядом со Стариком. Тот уже в чёрном костюме сидит на кресле – каталке в первой комнате, ближе к выходу. Николай проводит тёщу с собой в спальню. Отгибает матрас на кровати.

– Давайте, ищите свои сто евро.

Тёща видит в углу два трупа. Сдерживает крик.

– Тихо, мама! – Николай лезет в карман куртки «Быка», достаёт пачку денег, документы.

В этот момент хлопает незапертая входная дверь.

– Это я, «Бык!» – говорит громко майор, проходя сквозь прихожую в комнату, – Приказано лично проконтролировать зачистку и сопровождать с тобой Деда до Киева. Чтобы никаких сюрпризов. Заодно и на Петровку заскочим. Я там давно пиджачок присмотрел замшевый. Куплю! Точно! – он натыкается на сидящего в кресле качалке безучастного Старика. – Так! Ты, Дед, я вижу, к дороге уже изготовлен.

Тут, – то ли ему привиделось, то ли впрямь – перед носом испуганно проскакивает маленькая девочка.

– А это что за девка под ногами путается? – майор открывает дверь в спальню, – Сказано, зачистить под ноль…

Всё остальное для него проистекает, как в американском кино. Замедленно и неотвратимо. Он видит: тела на полу, накрытые ковром, тётку Бондаренчиху – скандальную уборщицу детского сада, в который ходят его обе дочки.

Тётка за спиной придурка Николая, который стоит прямо перед майором. В ноги Николаю упёрлась худосочная пятилетняя девчонка. Она смотрит искоса. Снизу вверх.

Майор пытается достать из кармана пистолет. А пистолет, как заговоренный, всё не вынимается. Зато у Николая чётко: левой рукой он закрывает глаза девочке, чтобы не видела, а правой вставляет пистолет буквально в лоб майору. Хлопок. Затемнение. Как, опять же, в американском кино. Только из затемнения уже майору не выйти никогда.

Именно так он сказал час назад Николаю:

– Это жмурки для взрослых, пацан, – и добавил – «Чур-чура». Каждый за себя.

Пусто во дворе.

Николай закрепляет Старика в кресле – каталке в салоне машины «Скорая помощь». Ставит рядом стульчак. Аккуратно вешает свой чёрный костюм, подаренный синьором Энрико. Надевает белый халат фельдшера.

В салоне уже сидят молчаливые тёща с Лесей.

Едут. Перед постом дорожной милиции на выезде из города Николай включает сирену и «мигалки». Проскакивает.

Милиционеры на посту пью чай:

– Вот у медиков, бля, работа. Ни днём, ни ночью им покоя.

Полустанок. Николай будит кассира. Покупает билеты на проходящий поезд. Идёт вдоль состава. Подсаживает в тамбур вагона дочку и тёщу. Забирается сам.

– Вы там, мамаша, не дёргайтесь. Сидите тихо у сестрички.

– Я же, Колечка, не успела предупредить, что не приду в ночь в поликлинику убирать, – бормочет тёща, – Они утром придут. А там грязь. Ольга Петровна будет ругаться.

Николай отдаёт ей пачку денег, вынутую у «Быка». Поезд ещё стоит. Время тянется.

Николай смотрит на бледненькую худенькую дочку. Обнимает её. Та прижимается к нему из всех своих цыплячьих сил. Смотрит ему в глаза снизу вверх. Поезд дёргает.

Николай спрыгивает на перрон. Идёт за вагоном, не отрывая взгляда от дочки. Как будто впервые видит её.

Протягивает руки. Дочка прыгает из вагона в его руки. Он прижимает её к себе.

– Всё! – говорит он тёще. – Леся со мной!

Ночь. Дорога. Николай ведёт машину. Леся смотрит на дорогу. Николай, пьёт воду из бутылки, обливает лицо водой. Твердит сам себе.

– Мозги в кучу, мозги в кучу, пацан. Дедуля, как ты там не мерзнешь? Леся, там есть одеяла. Сама укройся и деда укрой. Нам, главное, доехать до тёти Маруси. Такая тётя есть, Леся. Он умная. Она придумает. Иначе хана!

Николай задремывает за рулём. Машину заносит. Николай выворачивает руль, удерживает машину. Только легко ударяет её об дерево. Съезжает с дороги в кусты. Говорит сам себе вслух:

– Значит, майора с «Быком» должны ждать на развилке под Киевом в 9 утра. Плюс, минус полчаса. Потом кинутся искать. Всю Украину накроют, гады. Они могут! Значит, нам надо исчезнуть сразу после девяти. Эх, зачем я тебя, доця с собой потащил. Ну, ничего! По любому час я должен поспать. А то не довезу. Час! – даёт себе команду.

Сон, в который он проваливается – это вилла в Неаполе. Белые комнаты, белые занавеси на ветру. Старик в белом холщовом костюме под зонтиком. Солнце над морем. Маруся в купальнике, стеснительно оглядываясь, спускается в бассейн.

– Папка! – слышит Николай сквозь сон, – Папка! Час кончился!

– Чего?!

– Ты говорил «час спать», – теребит его за плечо дочка. – Я на часах понимаю…

– А ты чего не спала?

– Дедушка пить попросил. Я поила.

– Как пить попросил? Сказал?! Хотя даже если… откуда тебе по-итальянски?

– Так он не словами. Он так. А я поняла. – Николай с удивлением всматривается в дочку – Ехать нам надо, папка. Ты ж говорил, если вовремя не доедем хана нам.

– А ты знаешь, что такое «хана»?

– Это, ну, как пиздец. Поубивают нас с тобой и деда злые дядьки.

– Не боись, доча! У тебя папка есть! Ты в порядке! – Николай заводит мотор, выезжает на трассу.

– А бабушка всё говорит… Ты, Леська сирота. Вот умру, и никому ты не нужна будешь. Сирота! Даром родилась! – передразнивая интонацию бабки Елизаветы, говорит Леся, глядя прямо перед собой на несущуюся в фарах дорогу – ой, зайчик перебежал. А я бабушку слушаю, а сама думаю.

У меня папка есть. И мамка есть… В Италии. А ещё у меня теперь и дедушка есть. Папка, дед какать хочет.

Останавливаются. Николай пересаживает Старика на стульчак. Торопит:

– «Ноно», давай побыстрее. «Престо! Престо!» Знаешь, Леся, как итальянцы говорят? Вот так быстро-быстро… – Николай имитирует журчание итальянской речи. Достаёт канистру с бензином. Доливает бак.

Снова несётся ночная дорога.

– А нас в садике учили итальянской песне. Красивая.

– Спеть? – спрашивает Леся.

– Давай, чтобы мне не заснуть.

Леся поёт «Санта Лючия». Тоненький детский голосок в ночи.

– Молодец! – Николай всматривается в ночь, – Ничего. Главное добраться до тёти Маруси. Там село глухое.

Машину спрячем. Там, доця, сад большой. Яблоки. Дом с воротами.

Как раз в тех самых, воротах дома Маруси стоит большой мужик. Потягивается. Подходит второй, писает.