Ни восемь лет тягчайшего заточения, ни пытка, ни близость страшной казни не заставили Джордано Бруно отречься от убеждений.

Приговор он должен был выслушать на коленях. Когда ему разрешили встать, он воскликнул:

— Вы с бо́льшим страхом объявляете мне приговор, чем я выслушиваю его!

Джордано Бруно сожгли в Риме 17 февраля 1600 года — в предостережение всем, кто в погоне за обманчивой истиной осмелился бы пренебречь авторитетом церкви.

Казнь Бруно не повлекла за собой запрета Коперникова учения. Церковь не пожелала, чтобы между книгой великого польского астронома и ужасающими идеями Ноланца была бы публично установлена хоть какая-то связь. Подобное снисхождение к Копернику диктовалось, конечно, не любовью к наукам, а политическим расчетом. Календарная реформа — введение так называемого грегорианского календаря — была осуществлена католической церковью на основе вычислений Коперника. Протестанты наотрез отказывались следовать новому, «папистскому» календарю и называли эту реформу дьявольской затеей. Естественно, что при таком накале страстей римская курия предпочла не причислять к еретическим книгу, расчеты которой были положены в основу календаря. Церковь прикрылась анонимным предисловием: Коперник-де сам никогда не считал движение Земли истиной. Эта точка зрения превратилась чуть ли не в официальную установку. Даже такие люди, как Беллармино, стали твердить, что, конечно же, Коперник всегда смотрел на свою теорию лишь как на отвлеченную гипотезу.

Джордано Бруно и Тихо Браге — это два антипода. Оба они высоко ценили Коперника. Но если Ноланец упрекал его, что тот не сделал широких обобщений из своей теории, то Браге, напротив, пытался лишить Коперниково учение взрывной силы. По иронии судьбы Тихо Браге, человек, страстно преданный науке, выдающийся астроном и плохой философ, стал на долгие годы знаменем просвещенного обскурантизма.

Галилей не прощал Браге занятой им позиции и готов был вообще поставить под сомнение его честность. Естественно, когда какой-то профан, ничего не смыслящий в астрономии, листает библию, чтобы ответить на вопрос, вращается ли Земля. Но как может астроном, понимающий Коперника, не признать его открытия истиной и устрашиться библейской цитаты?! Пусть бы он молчал, а то ведь еще вкладывает новое оружие в руки врагам Коперника!

Несколько лет назад Галилей хотел при посредничестве Пинелли начать переписываться с Браге. Тогда «князь астрономов» не ответил. Но, познакомившись с суждениями Браге, опубликованными в «Астрономической переписке», Галилей больше такого желания не испытывал. Даже когда в Падуе был проездом Тенгнагель, ученик Браге, Галилей не воспользовался оказией. Тенгнагель пытался узнать его мнение о взглядах своего учителя, предлагал передать письмо. Тщетно. Галилей уклончиво пообещал написать Браге в другой раз, но исполнить обещанное не торопился.

Датского астронома это задело. И вот — великая честь! Сам Тихо Браге через одного из друзей обратился к Галилею. Ведь, беседуя с Тенгнагелем, он обещал написать ему, Браге, но не сдержал слова. Пусть Галилей ему напишет, он обязуется тут же ответить.

Через четыре месяца, не получив ни строчки, Браге решил написать прямо Галилею. Его, видимо, интересовали новые аргументы, которыми падуанский математик, по слухам, подтверждал теорию Коперника. Послание было высокопарным и чрезвычайно любезным. Браге предлагал обмениваться письмами. Что все-таки думает Галилей о его «Астрономической переписке»? Как расценивает его систему мира? Пусть он вообще изложит свои взгляды по любой из проблем астрономии, затронутых в упомянутой книге, только пусть высказывается чистосердечно. За ним, Браге, остановки не будет.

Высказать «князю астрономов» все, что он думает о его громоздкой системе, порожденной робостью мысли и рабским послушанием Библии? И сделать это теперь, после казни Бруно, чтобы Тихо Браге опубликовал нелицеприятный отзыв в очередном томе своей ученой переписки?

Послание «князя астрономов» Галилей оставил без ответа.

Наконец после долгих мытарств удалось устроить Микеланджело в качестве придворного музыканта к одному польскому магнату. Тот велел Микеланджело немедленно ехать в Польшу. Чтобы снарядить брата в дорогу, Галилей израсходовал две трети своего годового жалованья. Но не успел он отправить Микеланджело, как пришло письмо от матери. Ливия, вторая сестрица, не намерена торчать в монастыре и хочет замуж. Ее уже сватают. О господи! Он не расплатился с первым зятем, а тут надо готовить новое приданое.

Почему сестра так торопится? Ведь человек, за которого ее сватают, не имеет средств содержать семью. Если ей не нравится в этом монастыре, можно подыскать другой. Пусть она немного потерпит. Микеланджело начнет присылать из Польши деньги, он, Галилео, тоже соберет свою часть, и у Ливии будет хорошее приданое, если она по-прежнему будет стремиться вкусить невзгоды мирской жизни. Мать должна убедить ее, что промедление только на пользу, она еще очень молода, даже королевы и знатнейшие особы подчас выходят замуж, годясь ей в матушки.

Тщетные призывы. Не минуло и полугода, как Ливия вышла замуж, хотя и за другого. Таддео Галлетти требовал в приданое 1800 дукатов. Ливия уверяла, что дело идет о ее счастье. Кто устоит против такого довода? Сумма, правда, заставляла задуматься: чтобы заработать такие деньги в университете, Галилею надо было читать без малого шесть лет! Надеясь, что Микеланджело выплатит свою долю, Галилей подписал брачный контракт.

Недавно изданному сочинению Вильяма Гильберта «О магните» Галилей давал самую высокую оценку. Гильберт не только описывал различные опыты с магнитом, он, убежденный коперниканец, и Землю рассматривал как гигантский магнит. О, это величайший из философов!

Работа Гильберта дала толчок и многим опытам самого Галилея. Чудесные свойства магнита стали излюбленной темой его бесед с Паоло Сарпи и с Сагредо. Последний даже намеревался, воспользовавшись посольством в Англию, вступить в переписку с Гильбертом.

Поездки в Венецию неизменно доставляли Галилею радость и вознаграждали за суетные и трудные будни.

Жизнь, казалось, шла размеренно и гладко. Дом полон богатых учеников-постояльцев. Явный достаток. Ухоженный сад, уютные уголки под шпалерами, увитыми лозой. Тяжелые грозди винограда. Долгие беседы за бокалом вина. Пир мысли. Аттическая идиллия. Сократ среди учеников.

Однако и у этой идиллии была оборотная сторона. Управитель его надувал, слуги без зазрения совести крали. Он много работал, но денег всегда не хватало. Только на погашение процентов ростовщикам уходили изрядные суммы. Пансионеры должны были приносить значительный доход, а его повсюду ждали убытки. Галилей прогнал управителя, переменил слуг. Сам стал вести приходно-расходную книгу: «Получено от синьора… получено от синьора… Истрачено: восемь флоринов на муку, двадцать на вино, шесть на телятину…» И так изо дня в день, из месяца в месяц.

Это был заколдованный круг: чтобы иметь возможность заниматься наукой, он должен был тратить время на неблагодарные хлопоты, уподобляться сквалыге-купцу или расчетливому хозяину таверны. Как ему претила эта роль!

Благословенные утренние часы — пора тишины и сосредоточенности. Он сидит в саду, в беседке, увитой виноградом, и пишет. В доме начинается и нарастает суета. К нему то и дело обращаются за распоряжениями, то чего-то не хватило в кладовой, то не управляется кухарка, то доставили несвежие припасы. Накормить два десятка разборчивых и избалованных постояльцев — дело весьма не простое. Ему приходится бросить перо.

За столом его уже ждут галдящие молодые люди. Сразу же после завтрака он начнет с ними заниматься. Серьезно интересующихся математикой — единицы, большинство — ленивые и тщеславные повесы. И им-то он отдает свои лучшие, утренние часы!