– Не беспокойся.

Они пожали друг другу руку. Энрике ласково похлопал ее по плечу.

– Ну, выше голову. Увидишь, все устроится.

Девушка печально улыбнулась. Зрачки ее стали маленькими, как булавочные головки. Она прятала глаза.

– Ну, до пяти.

Они разошлись. Глория направилась по Клаудио Коэльо, Суарес – на Ла Кастельяна.

Бум! Бум! «Мы призраки, тени прошлого, привидения, затравленные всеобщим презрением, с тоской вспоминающие о былом блеске. Повергнутые в прах вечно бесплодные архангелы, над которыми тяготеет рок ненависти к роду человеческому. Мы изменчивы, как Протей. Мы – Икары». Бум! Бум! «Мы сеем цветы с геометрическими лепестками и астральные сегменты…» И снова стук. Нет, не было никакого терпения. Довольно! Довольно! Он зажал уши. «Эй, Танжерец, не притворяйся спящим, я знаю, что ты еще не спишь». Ладно. Он встал и оглядел заспанными глазами комнату. Не прошло и получаса, как он завалился спать, а друзья уже пришли мешать ему. «Сейчас, сейчас!» Он открыл дверь и раздраженно уставился на Кортесара.

– Можно узнать, что тебе нужно? Или ты считаешь, что сейчас самое время будить друзей?

Не говоря ни слова, Кортесар схватил Урибе за шиворот и поволок к окну. Отдернул занавески. На Урибе еще было бархатное пальто с двумя рядами перламутровых пуговиц и меховым воротником, который он поднял до ушей. Лицо у него было бледное, сонное, как у давно не спавшего человека.

– Уже час. По-твоему, рано?

С тех пор как они познакомились, он пришел сюда впервые и, как всякий вновь пришедший, удивленно поднял брови. В огромной комнате совсем не было свободного места. Четырехметровые стены сплошь были увешаны гравюрами, вырезками из газет и журналов, косынками, афишами, возвещавшими о бое быков и ярмарках, фонариками и масками. Умело спрятанные крючки в резном деревянном потолке поддерживали сказочную флотилию парусников и каравелл, которая словно плыла по воздуху. На кровати, точно охраняя ее покой, лежала, распластав лапы и скаля зубы, шкура леопарда. Многочисленные столики и тумбочки были завалены грудами всевозможных предметов, будто кто-то небрежно разбросал пригоршни семян, которые проросли, превратившись в чудовищные растения, всюду валялись стеклянные шары, тубы с лаками и красками, чучела птиц; в углу виднелась музыкальная шкатулка с золоченой эмблемой Свободы.

Церемониальные встречи были одним из любимейших развлечений Танжерца. Он выставлял на обозрение всевозможные бумажные фонарики и нарядные абажурчики. Маски у него тоже светились, в глазницах торчали лампочки, обернутые в шелковистую бумагу. На иронический вопрос посетителя, чем он еще может похвастаться, Танжерец обычно открывал один за другим ящички бюро, где скрывался целый арсенал чудесных безделушек и забавных вещичек: талисманы, подковы, набор звездных каменьев, топазы, гранат, гиацинт, нефрит, рубин, сапфир, коралл, ляпис-лазурь и янтарь. В различных цветных конвертах были разложены составные части рецептов святого Сиприано, у него имелись астрологические доски, а также все необходимое для заколдовывания курицы и для вызова дьявола в расшитом галунами красном фраке, в желтом жилете и клетчатых штанах. Однако приход Кортесара только раздражил Урибе; у него не было никакой охоты показывать свои сокровища. Он протер глаза и, удивленно подняв брови, оглядел друга.

Придя домой, Урибе нашел у себя на кровати записку хозяйки: «Сеньорита Анна хотела повидать вас сегодня в полдень. Она просит позвонить ей по телефону 67218». Прекрасно. Ему не оставалось ничего, как только подчиниться. Но прежде следовало бы предупредить Агустина. Может, он не знал о намерениях Анны, и лучше было бы избежать неприятностей.

Танжерец задумчиво погладил рукой мягкий мех на лацканах пальто. «Да, – подумал он, – пускай хоть сдохнет. Мне плевать». Не смог пойти, и все. Был слишком пьян. Он взглянул на Кортесара. Тот держал в руках стеклянный шар с цветными прожилками: казалось, шар светился изнутри своим светом. Зачем пришел Кортесар? Что он хочет сказать? Безотчетный страх заставил Урибе заговорить первым.

– Этот шарик я стащил в Барселоне любопытным образом. Возвращался с загородной прогулки домой, как вдруг заметил в витрине одной лавочки разноцветные шары. И хотя у меня не бьїло денег, я, не раздумывая, вошел в лавку. Хозяйка, белокурая датчанка, страдала нервным тиком: она непрерывно моргала. Я уселся перед ней, раскрыв на коленях сумку так, чтобы загородить стол с шарами, и, всякий раз как хозяйка закрывала глаза, тащил один шар.

Весь съежившись, прижав руки к бокам, Урибе стискивал потухшую сигарету в маленьких пальцах. И снова у него возникла мысль, что Кортесар пришел сообщить какую-то новость, рассказать очередную выходку «чумного дня». А может быть, просто хотел разузнать… «Дай бог, чтоб это было так, – думал Урибе, – дай бог, дай бог». Он остановился, словно желая передохнуть, а на самом деле придумывал новую историю. После утреннего происшествия он чувствовал себя униженным, и теперь ему хотелось свести счеты с судьбой.

– Впервые в жизни я своровал, – начал он, – когда мне стукнуло шестнадцать и я был влюблен в одну красотку гориллу. От моих приятелей я узнал все что нужно, чтобы стать настоящим карманником. Девочка хотела подарков, а у меня не было денег. Однажды мамаша представила меня жене американского консула: этакой нежной блондиночке с изысканными манерами. В то время я был невинным младенцем с писаным ангельским личиком. Я позволил консульше обнять меня. А через минуту, когда она отошла, у меня в руках осталось ее знаменитое бриллиантовое ожерелье.

Урибе покопался своей белой ручкой в портсигаре Кортесара и вытащил смятую сигарету, которую неуклюже сунул в рот.

– Но на этом дело не кончилось. Мамаша все видела. Я затрясся от страха. Мне мерещилось ужасное наказание, и я только и думал, как бы смыться. «Стоит консульше выйти, и мать убьет меня». Я подождал, пока мать проводит ее до двери, и смиренно склонил голову: христианский мученик в клетке со львом, наверно, не выстрадал столько, сколько я тогда. Слышу, мамаша возвращается: ближе, ближе. Я зажмурился. И каково же было мое изумление, когда я вдруг почувствовал, как она меня обнимает. «Сынок, – сказала она мне, – да ты много ловчей, чем я думала. Одна бы я никогда не смогла этого сделать». Не обращая внимания на мои слезы, она приложила к груди ожерелье и сказала: «Какая жалость, придется изменить форму».

Урибе в изнеможении замолчал. Полчаса назад он отразил нападение двух кредиторов. Следуя своей давнишней привычке, он сделал вид, будто не узнал их. «Я представления не имею, кто вы и о чем мне толкуете». С презрительно-высокомерным видом он достал из кармана серебряные ножницы и принялся обрезать ногти. «Люди, подобные мне, явились на свет с единственной целью – блистать! Как мотыльки и кентавры. Одним словом, – вы мне мешаете». Но кредиторы даже не посмотрели на его кривлянье и учинили грандиозный скандал донье Асунсьон. Несчастной и честной донье Асунсьон, жизнь которой была и остается непрерывным Тернистым Путем. Вспомнив все это, он схватился рукой за голову.

– Какой ужас!

Заметив, что Кортесар смотрит на него, Урибе только теперь сообразил, что он не один. Ясное дело! Какая глупость! Ведь он сам, минут десять тому назад, открыл ему дверь. Он старался уснуть: ему очень хотелось спать, он нуждался в отдыхе. Один американец на пари провел девять лет без сна. Вот человек!

– Я вижу, ты не сомкнул глаз всю ночь, – сказал Кортесар. – Чем же ты занимался?

Лицо Урибе просветлело: только-то и всего?…

– У Мануэля Бесерры было несколько горилл…

Он изобразил сладенькую улыбочку, точно собирался рассказать нечто забавное, но смолчал.

– Ладно. Это тебя не касается.

Кортесар испытующе посмотрел на него.

– Я решил разыскать тебя, потому что думал застать здесь Рауля. Мы договорились, что сегодня утром я зайду к нему и мы отправимся к Паэсу доставать права. Но он еще не приходил домой. Может быть, сейчас вернулся.