Баронесса Глинская не спит: она получила какое-то странное, запутанное письмо, полное намеков, — письмо из Пекина. Второе письмо, еще более странное, из японского штаба: «Баронесса, ваше освобождение близко. Будьте готовы. Осторожны. Мы начинаем…».

— Ничего не понимаю… — тревожно вслух произносит баронесса и хочет позвать своего друга и секретаря — сестру Гдовскую. Только потянулась рукой к пуговке электрического звонка, не успела…

Дверь купе бесшумно открывается и…

Баронесса хочет вскрикнуть…

Но, бесшумно проскользнув в купе, человек, — палец на губы, — знаком попросил молчать. Баронесса насторожилась.

Вскоре она успокоилась: человек оказался белым офицером — посланцем Таро с информацией о выступлении японовойск и предупреждением баронессы.

Баронесса, благодарная и успокоенная, разрешает офицеру поцеловать свою холеную руку. Офицер наклоняется и…

Быстрым движением правой руки ко рту баронессы — платок с хлороформом.

Но в это время кто-то сзади открыл дверь в купе: баронесса, сопротивляясь, случайно нажала кнопку звонка, и на пороге купе — мадам Гдовская.

Миг — оборотом офицер видит свидетеля — пальцами обеих рук к горлу баронессы. Сцепились в мертвую хватку вокруг нежной шеи баронессы: несколько конвульсий ногами, и баронесса…

Сзади офицера в дверях — вопль:

— Спасите, спасите!!

Офицер вскочил. Выхватил револьвер. Обернулся к дверям.

— А! Это он, это эсаул Коренев! Спасите!.. — Но не успела кончить…

В упор, в лицо — огонь… Все.

Гдовская валится вдоль коридора вагона.

Убийца исчезает, как пришел.

Точно в ответ на этот выстрел загремели другие снаружи, там — на станции, в городе, по всем направлениям… Это японцы двинулись в атаку на вокзал, на город, на красный партизанский гарнизон…

Переворот в Хабаровске начался ровно в 9.

На вокзал первыми вбежали офицеры Нао и Сидзу: они указывали пункты партизанских и красноармейских застав и эшелонов.

В суматохе выстрелов весь врачебный персонал санитарного поезда № 8 разбежался.

И только остались два трупа: один — в купе, другой — в коридоре. В купе — баронесса Глинская-Штарк. Глаза выкатились из орбит, и разодранный удушьем рот, наполненный пеной предсмертного хрипа… У ног ее, в проходе; с разодранным выстрелом из нагана в упор лицом — Гдовская.

Солнце пролезло в обрыв занавески и веселыми утренними лучами скользнуло по холеной руке… шее баронессы, теперь такой обезображенной предсмертными конвульсиями.

Время сбрасывает со своих счетов еще одну костяшку. Эта костяшка — изумительная жизнь авантюристки баронессы Глинской фон-Штарк, самой обаятельной женщины большого света всего последнего столетия.

А утром в штабе Таро получил три телеграммы, и в каждой из них стояло:

«Приказ исполнен!».

По два слова в каждой — резких и неумолимых. Телеграммы были: из Никольска, из Спасска, из Хабаровска. Приморье снова находилось в руках японцев.

Матовый абажур смягчает свет электрической лампочки. Краски стушеваны, и подземелье под старой голубятней становится похожим на будуар.

Клодель сидит у стола, а Петр — на кожаном диване в позе римского патриция.

— Слушай, Петр! я…

Клодель смолкает, внимательно рассматривая карту.

— Слушаю, но ничего не слышу.

— Не дури. Видишь — теперь три растерянные, несвязанные между собой армии: Авдеева — под Никольском, Снегуровского — в районе Имано-Спасском и Балашова — под Хабаровском.

— Справедливо.

— Помолчи. Да. Растерянность полная. По-моему, это удобный случай. От Авдеева и Балашова проку мало, а вот с Снегуровским, полагаю, что-либо выйдет. Поезжай к нему и передай мое предложение. Постарайся уговорить. Вали.

— Когда?

— Сейчас.

— Ладно. Дай папиросу.

Через полчаса Петр на вокзале.

— Товарищ Перлин!

Бородатый Медведев учтиво показывает Перлину на стул.

Эсэр Медведев — председатель владивостокской земской управы и глава правительства.

— Товарищ Перлин! Вот вам пропуск и поручение правительства.

— Говорите.

— Вы должны объехать партизанские части, переговорить с начальниками районов и сообщить им, что мы еще существуем.

— Разумеется.

— Правительство надеется сговориться с японцами. Пусть начальники районов не портят нам дело сепаратными действиями.

— Понимаю… — А сам думает: «У меня в кармане точные директивы большевистского Ревкома». Здесь же он соблюдает «междупартийный этикет» розового соглашения.

— Лучше всего, если они останутся на местах, отойдя от полотна дороги, и будут ждать наших инструкций. Поезжайте.

Через полчаса на вокзале и Левка Перлин.

«Что за подозрительный тип? — думает Левка Перлин, наблюдая соседа по купе. — Молчит, изредка вопросы задает… все о партизанах… а сам не высказывается. Странно».

«Однако этот парень возбуждает подозрения, — думает Петр, поглядывая на соседа. — На вопросы о партизанах мнется и сам старается что-то выведать… Вид у него лощеный. Странно».

От станции Евгеньевка, последнего занятого японцами пункта, с которым имеется железнодорожное сообщение, нужно пробираться на лошадях.

До Хабаровска прорыв еще пока в руках партизанов.

На лошадях — от деревни до деревни. Все дальше и дальше.

И вот наконец — Свиягино.

Здесь штаб Снегуровского.

Рассчитавшись с подводчиком, Перлин идет в город. Не доходя до штаба, он сталкивается носом к носу с каким-то человеком, вышедшим из китайской лавчонки.

Левка моментально узнает спутника по купе. Тот — взаимно.

«Шпион, — мелькает в уме Левки. — Надо проследить».

«Похоже на шпиона, — думает Петр. — Посмотрим».

Но… взаимная слежка не удается…

Желая запутать следы, они расходятся в разные стороны.

— Левка! откуда?

Снегуровский встает со стула и протягивает руку.

— Из Владивостока. От правительства. С директивами.

— Ох!.. Ну?

— Правительство предлагает отойти в сторону и ждать результатов переговоров с японцами, ничего не предпринимая сепаратно.

— Так. У меня голова кругом. Со всех сторон предложения. Андреев предлагает на Сумам двинуться. Ты — т. е. медведевское правительство — высидкой заняться. Владивостокский Ревком в принесенных тобою директивах также очень неопределенен. Наш, здешний, — еще не организован… А тут еще какая-то ерунда от Клоделя идет…

— Что?

— Да. Предлагает через посланного распустить партизанов, оставив небольшую надежную группу. С этой группой двинуться к нему во Владивосток для подпольной работы особого характера.

— Не провокация ли?

— Нет, собственно, так — максималистский авантюризм. Я его немного знаю. Да его посланец скоро еще раз придет… увидишь. Э-э! да вот он.

Левка подбегает к окну и застывает в изумлении.

— …Чепуха!.. Детские игрушки! — Снегуровский раздраженно ходит по штабному вагону. — Вы шутите там, что ли? Здесь армия, люди; армия полупартизанская, значит недостаточно организованная и дисциплинированная… Комиссарский состав слаб, а то и вовсе отсутствует… А вы там предлагаете разные глупости вроде того, чтобы сидеть и выжидать. Или еще того смешнее — каким-то глупым индивидуальным террором заняться… Чепуха!

Резко к посланцу от Клоделя:

— Поезжайте-ка вы, молодой человек, к Клоделю и скажите: пусть он там дурака не валяет, а эти там мудрецы из правительства пусть продолжают, что им угодно, думать о нас…

Подошел к окну вагона — там броневик с Дербеневым отправляется на боевой участок фронта.

— Вон! Видишь… — Снегуровский к Левке: — это реальная сила… И мы еще сумеем организованно вывести армию из создавшегося нелепого положения.