— Что?! — Снегуровский левой рукой схватывается за щеку, правой в тот же миг дает мощный удар в подбородок своему неожиданному противнику.

Человек кубарем летит обратно в воду.

Несколько секунд вода покрывает его. Потом на поверхности появляется голова, испускающая отчаянные ругательства.

— Почему вы ругаетесь? За что вы меня ударили? — недоумевает Снегуровский.

— Вы мне помешали думать!

— Странный способ приведения мысли в действие.

— Есть проблемы, разрешение которых требует падения вниз головой. А впрочем — я на вас не сержусь. — Человек вылезает из воды и протягивает Снегуровскому руку:

— Лесной!

— Хм… Любопытно. Что это за проблемы?

— А что вы скажете насчет овладения мировым пространством, там, дальше, за всеми горизонтами…

Снегуровский схватывает его снова порывисто за руку…

— …и покорения вселенной… бессмертие…

Оба застыли. Восхищенные взгляды сцепились в сверкающий узел.

— Как? И вы?!

— И вы?!

— Пойдем… Будем думать вместе.

И оба, быстро раздевшись, бросаются со скалы в море. Гуляющие на обрыве стоят и таращат глаза на происходящее.

А солнце — все борется с океаном: льет огонь в голубоватую бездну горизонта и горит зайчиками на бритой голове Снегуровского и на золоте волос Лесного.

Белые клубы пара поднимаются вверх, расплываясь к серому потолку. Клубы пара идут из колбы, над которой склонилась взлохмаченная голова с острыми глазами.

Кулак Снегуровского энергично бьет в дверь.

Наконец, потеряв терпение, он толкает ее и…

— О, чорт! — Дверь оказывается открытой.

Снегуровский проходит через приемную ординатора в лабораторию больницы.

— Кто там? — кричит человек, занятый над колбой. Он не оборачивается.

Снегуровский узнает его по голосу.

— Николай Николаевич! Это я…

— Товарищ Снегуровский?! Откуда? Когда?.. — Он бросается Снегуровскому навстречу и бурно трясет его руку. Затем усаживает его и начинает торопливо забрасывать вопросами.

Вдруг: плаххх… Дзаннн… пыххх… Забытая колба взрывается.

Оба вскакивают.

Снегуровский хохочет:

— Ха-ха-ха!.. Что это, Николай Николаевич? У вас в лаборатории фронт?

— Не шути!.. Я сейчас работаю над серьезными опытами сращивания живого тела… За годы войны мы значительно отстали от науки.

— Да! Вот насчет науки… Вероятно, и мне придется воспользоваться ее достижениями.

— Что такое?.. — Настороженный взгляд Светлова упирается в Снегуровского.

— …Да, вот та, прошлая история — осколок гранаты… Помните? Вы еще оперировали…

— Что, разве беспокоит рана?

— Да, иногда находит странное состояние. Какие-то невероятные галлюцинации. Что-то вне времени и пространства.

— А!.. Лю-бо-пыт-но. Не мешало бы осмотреть.

— Очень хорошо, Николай Николаевич… я согласен.

— Мы можем сейчас. Пройдем в рентгеновский кабинет. Василий!.. — кричит он на-ходу в соседнюю комнату санитару. — Приготовьте кабинет.

На бледно-зеленой раме рентгеновского аппарата: мозг Снегуровского в натуральную величину: в нижней части правого полушария и мозжечка — затылочной части головы — черное продолговатое пятно расплывается по краям…

Светлов внимательно всматривается в раму.

— Ну, что? Что? — не терпится Снегуровскому.

— Меньше волнения и паники, — говорит Светлов. — По-видимому, у тебя рана вызвала частичное отравление покровов. Возможны рецидивы.

— Это серьезно?

— Да. Это может быть очень серьезно, если не произвести немедленной операции.

— Николай Николаевич! Так что же может быть проще? Под ваш нож я лягу спокойно…

— Но… — обдумывая что-то, медленно произносит Светлов. — Должен тебя предупредить, что операция эта очень опасная и что наука не всегда может быть уверена в благоприятном результате.

Снегуровский думает: «Все равно. Другого выхода нет. Но…» Вдруг вспыхивает мысль: «Как быть с тайной? А вдруг операция кончится смертью? Нет. Тайна не должна погибнуть. Но кому доверить ее?..».

У номера гостиницы стоит Снегуровский и, после безуспешных стуков в дверь, обращается к проходящей по коридору горничной:

— Лесного нет?

— Их днем никогда нет дома.

— Когда же? Ночью?

— Приходите лучше всего рано утром.

— Вот чорт! Где же его найти? в редакции его нет, на бухте — тоже. Операция завтра. Нет, нужно его найти сегодня во что бы то ни стало.

По коридору пробегает бойка.

— Капитана!.. Твоя Лесного мала мала ищи?.. Моя — знай…

— Что твоя знай, ну?.. — Снегуровский вынимает серебряный доллар.

— Моя сейчас тебя туда сведи… — обрадовавшийся бойка схватывает Снегуровского за рукав: — Моя знай!.. — и тащит его.

Они спускаются вниз и по узким закоулкам зданий проходят в невероятно грязный двор, заваленный пустыми бочками и ящиками. По темной лестнице они поднимаются вверх на маленький балкончик. Оттуда вновь двумя лестницами вниз.

— Куда ты меня ведешь? — недоумевая, спрашивает рассерженный Снегуровский.

— Сейчас, сейчас, капитана! — он стучит тремя пальцами в какую-то дверь.

— Ци-лян-ту!..

Дверь открывает старуха-китаянка.

Через две комнаты, в третьей, на засаленном диване лежит, задравши ноги, какой-то мужчина. Рядом с ним очаровательная белокурая девушка насыщает ему трубку опиумом. Мужчина уже, по-видимому, выкурил пару таких трубок.

— Лесной! Довольно на сегодня… Бросай. У меня к тебе большое дело.

— Какие там дела?.. Я сегодня не расположен. — Молчание. Потом: — Как ты меня раскопал?

— Некогда! Сейчас же вставай. Отправляемся. Мне нужно тебе сообщить крайне важное…

— Самое лучшее место для важных сообщений — это здесь… Мери, выйди и закрой за собой двери… Бой, тащи бутылку коньяку.

После того как выпили коньяку по лафитному стакану, Снегуровский начинает рассказывать:

— Вот что… Слушай. Меня завтра оперируют. Может статься, я отправлюсь к праотцам.

— A-а, жаль… — зевая, произносит Лесной.

— Мне и самому было бы жаль… И не столько себя, сколько тайны, которая погибнет со мной.

— Тайны?! — Зрачки Лесного невероятно ширятся. Он вскакивает с дивана и всем корпусом подается вперед.

— Ты понимаешь, я могу доверить ее только тебе, чорт бы тебя задрал…

— Доверяй!.. Я нем, как целое кладбище.

— Да не в немоте тут дело: нужно добраться до этой тайны, раскрыть ее…

Лесной трясет кулаками:

— Я раскрою что угодно!.. Я доберусь. Говори… — Он уже совершенно отрезвел.

Снегуровский вынимает блок-нот и начинает что-то чертить:

— Смотри и слушай…

Белоснежные стены. Потолок. Масса света.

Снегуровский лежит на операционном столе и с каким-то болезненным любопытством рассматривает окружающую обстановку.

Доктор Светлов подходит к нему, наклоняется, слушает сердце.

— Ничего, брат… вытерпишь. Сердце как мотор. — Поворачивает голову в сторону старшей сестры: — Ну, сестра, начинаем…

На секунду Снегуровский видит красные, до-синя вымытые руки сестры, а потом маска с хлороформом накладывается ему на лицо, и он погружается во мрак.

Снегуровский только слышит:

— Дышите глубже. Спокойнее… — А потом молчание. И еще откуда-то издалека: — Ну, господи благослови — поехали…

Это говорит старшая сестра.

Снегуровский думает: «Вишь, ведь, еще какая набожная…верит… чудачка».

Точно медным звоном наполняется все тело. Гудит. Гудит огромным колоколом. Сознание куда-то проваливается. Но в последний момент, желая его удержать, Снегуровский думает, и побелевшие губы его шепчут:

— Тайна… тайна… бессмертие…

Улица. Автомобили. Трамвайные звонки.

Данн… данн… ду-ду-ду… шшшшшш…

И солнце хохочет на раскосых лицах китайцев.

Сегодня все люди веселы — Снегуровский жив. Опасная операция кончилась благополучно. Он вновь здоров и полон сил. Он только что гулял по обрыву с одной девушкой и много смеялся над смертью. Когда он уходил, она ему погрозила пальцем: