- Я никогда этого не забуду, - сказал я. - Доброта и гостеприимство в наши дни встречаются не так часто.

Я ждал, что он пригласит меня заехать снова, но он не сделал этого. Наступило молчание, немного неловкое молчание. Чтобы прервать его, я сказал:

- Кажется, я впервые в жизни встречаю такого внимательного, такого заботливого отца.

- Вы говорите обо мне?

- Да. Построить дом здесь, на краю света, и жить в нем ради дочери, чтобы защитить ее. Разве это не замечательно?

Я видел, что мистер Азиз улыбнулся, но он не отвел глаз с дороги и ничего не сказал.

Впереди, примерно в миле от нас, уже были видны бензоколонка и несколько лачуг. Солнце поднялось высоко, и в машине становилось жарко.

- Не многие отцы пошли бы на такие жертвы, - продолжал я.

Он снова улыбнулся, но на этот раз как-то застенчиво. И тут же сказал:

- Я не совсем заслуживаю той высокой оценки, которую вы мне даете. Право же нет. Если быть совсем честным, то моя хорошенькая дочь не единственная причина, по которой я живу в столь роскошном уединении.

- Я знаю.

- Знаете?

- Вы говорили. Вы сказали, что вторая причина - пустыня. Вы сказали, что любите ее, как моряк любит море.

- Да, говорил. И это чистая правда. Но есть и третья причина.

- И что же это?

Он не ответил. Он сидел совершенно спокойно - руки на руле, глаза прикованы к бегущей навстречу дороге.

- Извините, - сказал я. - Мне не следовало донимать вас вопросами. Это меня не касается.

- Нет, нет, все в порядке, - сказал он. - Не надо извиняться.

Я посмотрел через окно на пустыню.

- Кажется, сегодня еще жарче, чем вчера, - заметил я. - Должно быть, уже перевалило за сотню градусов.

- Да.

Я видел, как он слегка поерзал на сиденье, будто стараясь сесть поудобнее. Затем он снова заговорил:

- Впрочем, почему бы мне не сказать вам всю правду об этом доме. Вы не производите впечатления человека, любящего сплетни.

- Конечно нет, - сказал я.

Мы были уже совсем близко от заправочной станции, и он сбавил скорость почти до скорости пешехода, чтобы успеть договорить. Я увидел двух арабов; они стояли около “лагонды” и смотрели в нашу сторону.

- Эта дочь, - сказал он наконец, - та, которую вы видели, она у меня не единственная.

- Правда?

- У меня есть еще одна дочь, на пять лет старше.

- И несомненно, такая же красавица. Где она живет, в Бейруте?

- Нет, она живет в доме.

- В каком доме? Неужели в том, который мы только что покинули?

- Да.

- Но я ее не видел.

- Ну, - он резко повернулся и посмотрел мне в лицо, - может быть, и не видели.

- Но почему?

- У нее проказа.

Я подпрыгнул на сиденье.

- Да, знаю, - сказал он. - Это ужасная болезнь. К тому же у бедной девочки наихудшая форма. Известная под названием лепрозная анестезия. Она почти не поддается лечению. Будь это лепроматозная форма, все было бы куда проще. Но, увы, что есть, то есть, и никуда от этого не денешься. Поэтому, когда в доме гость, она не выходит из своих комнат на третьем этаже.

Должно быть, к этому времени машина уже подъехала к заправочной станции, поскольку дальше в моей памяти всплывает то, что мистер Абдул Азиз сидит рядом, смотрит на меня своими умными черными глазами и говорит:

- Но, мой дорогой друг, не стоит так тревожиться. Успокойтесь, мистер Корнелиус, успокойтесь! У вас нет никаких, абсолютно никаких причин для беспокойства. Это не очень заразная болезнь. Заразиться ею можно только через интимный, самый интимный контакт с больным.

Я очень медленно вышел из машины и стоял на солнцепеке. Араб с обезображенным болезнью лицом ухмылялся, глядя на меня, и говорил:

- Приводной ремень на месте. Теперь все в порядке.

Я полез в карман за сигаретами, но рука так дрожала, что я уронил пачку на землю. Я наклонился и поднял ее. Затем вынул сигарету и кое-как прикурил. Когда я снова поднял глаза, то увидел, как зеленый “роллс-ройс” мчится по дороге уже в полумиле от меня.