Он медленно выпрямился, вынул правую руку из внутренности мотора, и я увидел, что в пальцах у него зажато что-то длинное, черное, скрученное и очень тонкое.

Боже милостивый, подумал я, он нашел там змею!

Араб подошел к окну и, ухмыляясь, протянул мне предмет, который держал в руке. Присмотревшись, я понял, что это вовсе не змея, а приводной ремень моей “лагонды”! Я сидел и тупо смотрел на порванный приводной ремень; меня охватила паника при мысли о тех ужасных осложнениях, которые могут меня ждать из-за того, что я внезапно застрял в незнакомом месте, да еще рядом с этим отвратительным человеком.

- Вы видите, он висел на ниточке, - сказал араб. - Хорошо, что я заметил.

Я взял у него приводной ремень и внимательно его осмотрел.

- Ты его подрезал! - крикнул я.

- Подрезал? - спокойно переспросил он. - Для чего мне его резать?

Честно говоря, я был не в состоянии определить, подрезал он его или нет. Если да, то ему пришлось позаботиться еще и о том, чтобы обработать поврежденные концы каким-нибудь инструментом, дабы создать видимость естественного обрыва. Но при всем том я полагал, что он все-таки подрезал приводной ремень, и если так, то меня ждут еще куда большие неприятности.

- Ты, конечно, знаешь, что я не могу продолжать путь без приводного ремня? - спросил я у него.

Он снова ухмыльнулся своим ужасным искривленным ртом, обнажив изъязвленные десны.

- Если вы сейчас поедете, - сказал он, - то закипите через три минуты.

- Так что же ты предлагаешь?

- Я достану другой приводной ремень.

- А ты можешь?

- Конечно. Здесь есть телефон, если вы заплатите за разговор, я позвоню в Исмаилию. А если в Исмаилии их нет, я позвоню в Каир. Нет проблем.

- Нет проблем! - воскликнул я, выбираясь из машины. - А когда, скажи на милость, они доставят его в это проклятое место?

- Каждое утро около десяти часов здесь проходит почтовый грузовик. Завтра и получите.

У этого человека на все был ответ. Он отвечал даже не задумываясь.

Этот ублюдок, подумал я, и раньше разрезал приводные ремни.

Теперь я был начеку и не спускал с него глаз.

- В Исмаилии вряд ли найдется приводной ремень для машины этой марки, - сказал я. - Придется высылать из Каира. Я сам позвоню туда. - То обстоятельство, что здесь есть телефон, немного успокаивало меня. Телефонные столбы тянулись вдоль всей дороги через пустыню, и я видел, что от ближайшего к моей машине столба к лачуге отведены два провода. - Я попрошу агента в Каире срочно отправить сюда специальный транспорт.

Араб посмотрел на дорогу, ведущую в Каир, от которого нас отделяло миль двести.

- Кто поедет шесть часов сюда и шесть обратно только для того, чтобы привезти один приводной ремень? - сказал он. - С почтой будет не дольше.

- Покажи мне, где телефон, - сказал я и направился к лачуге, но тут меня осенила страшная мысль, и я застыл на месте.

Как смогу я прикоснуться к этому зараженному аппарату? Прижать к уху мембрану, поднести ко рту микрофон, ведь они почти наверняка соприкоснутся. Я в грош не ставил мнение медиков, согласно которому сифилис невозможно подхватить иначе, чем через прямой контакт. Сифилитический микрофон есть сифилитический микрофон, и ничто меня не заставит поднести эту заразу ко рту, нет уж, благодарю покорно. Я туда и близко не подойду.

Я стоял под палящим послеполуденным солнцем и смотрел на араба, на его жуткое, обезображенное болезнью лицо, а араб смотрел на меня невозмутимо, безмятежно, будто ничего не случилось.

- Вам нужен телефон? - спросил он.

- Нет. Ты умеешь читать по-английски?

- Да, конечно.

- Прекрасно. Я напишу тебе фамилии торговых агентов и марку машины, а также свою фамилию. Они меня знают. Ты скажешь им, что мне нужно. И послушай… попроси их сразу же выслать специальную машину за мой счет. Я хорошо им заплачу. А если они откажутся, скажи им, что они должны доставить ремень в Исмаилию так, чтобы его успел захватить почтовый грузовик. Ты понял?

- Нет проблем.

Итак, я написал все, что нужно, на листе бумаги и отдал его арабу. Он своей медленной тяжелой походкой направился к лачуге и исчез внутри. Я опустил капот машины. Затем вернулся и сел на место водителя, чтобы обдумать свое положение.

Налив себе еще порцию виски, я закурил сигарету. На дороге должен быть какой-нибудь транспорт. Кто-нибудь обязательно появится до наступления ночи, но спасет ли это меня? Нет, вряд ли - если только я не решусь проголосовать и оставить “лагонду” и весь мой багаж на милость араба. Готов ли я это сделать? Не знаю. Может быть, и да. Но если придется провести ночь здесь, я запрусь в машине и попытаюсь не спать как можно дольше. Ни за что на свете я не войду в лачугу, где живет это существо, и не дотронусь до его пищи. У меня есть виски и вода, у меня есть половина арбуза и плитка шоколада. Этого вполне достаточно.

Жара была невыносимой. Термометр в машине стоял где-то на 104 градусах. Снаружи, на солнце, было еще жарче. Я был весь мокрый от пота. Господи, где меня угораздило застрять! И что за компаньон!

Через пятнадцать минут араб вышел из лачуги. Я смотрел, как он идет к машине.

- Я говорил с гаражом в Каире, - сказал он, всовывая голову в окно машины. - Приводной ремень прибудет завтра с почтовым грузовиком. Все устроено.

- А ты не спросил, нельзя ли его прислать немедленно?

- Они сказали, что это исключено.

- А ты уверен, что спросил их?

Он склонил голову набок и ухмыльнулся своей нахальной, хитрой ухмылкой. Я отвернулся и ждал, когда он отойдет. Он не двигался с места.

- У нас есть дом для гостей, - сказал он. - Вы можете там хорошо выспаться. Моя жена приготовит еду, но вы должны заплатить.

- Кто еще живет здесь кроме тебя и твоей жены?

- Еще один человек. - Он махнул рукой, указывая на три лачуги по ту сторону дороги, и я, повернув голову, увидел в дверях средней из них невысокого, кряжистого человека, одетого в грязные брюки и рубашку цвета хаки. Он стоял в тени дверного проема совершенно неподвижно, и руки его висели по бокам. Он смотрел на меня.

- Кто это? - спросил я.

- Салех.

- А что он тут делает?

- Он помогает.

- Я буду спать в машине, - сказал я. - И твоей жене нет надобности готовить мне еду. У меня есть своя.

Араб пожал плечами и пошел к лачуге, где был телефон. Я остался в машине. Что еще мне было делать? Часы показывали половину третьего. Через три-четыре часа жара начнет спадать. Тогда я смогу немного пройтись и, может быть, поймать нескольких скорпионов. А тем временем следовало хоть как-то воспользоваться своим положением. Я перегнулся к заднему сиденью, где держал коробки с книгами, и, не глядя, взял первую попавшуюся. В коробке лежало тридцать или сорок из лучших в мире книг, каждую из них можно перечитывать сотни раз, и с каждым разом она становится все лучше. У меня в руках оказалась “Естественная история” Селборна. Я наугад раскрыл ее.

“…В этой деревне больше двадцати лет назад жил слабоумный юноша, которого я хорошо помню и который с детства питал какое-то особенное пристрастие к пчелам: пчелы были его пищей, его развлечением, его единственной страстью. И поскольку у людей его типа редко бывает больше одной привязанности, то и он направил всю свою энергию на это увлечение. Зимой он коротал время у огня в отцовском доме в состоянии вялой апатии и редко покидал свое место у камина; зато летом он словно оживал и все время проводил, охотясь в полях и на солнечных берегах. Его добычей были пчелы-медоносы, шмели, осы, где бы он их ни находил. Он не понимал, что они могут его ужалить, и хватал их nudis manibus*, мигом лишал оружия и высасывал из брюшек мед. Иногда он в великом множестве засовывал своих пленников под рубашку, иногда заточал в бутылки. Он был настоящий merops apiaster, или большой любитель пчел, и являлся подлинным бичом для всех, кто их держал, поскольку проскальзывал на пасеки, усаживался на землю перед ульем и принимался стучать по нему пальцами, собирая выползающих пчел. Бывали случаи, когда он переворачивал ульи, чтобы добраться до меда, который любил сверх всякой меры. Всюду, где варили из меда какие-нибудь напитки, он слонялся вокруг чанов и бочек, выпрашивая хоть капельку того, что называл медовым вином. Где бы его ни встретили, он всегда издавал губами звук, похожий на пчелиное жужжанье…”