- Доброго дня Евдокеюшка! – подлизывающим тоном говорит барин.

- И вам того ж!- недоверчиво сказала она.

- Не видала ли ты девицу, которая поет яко ангел? Её красивым голосом сегодня напоены все в округе! – спрашивает Фома, искоса заглядывая в широкое лицо Евдокии. Она же, остановившись, поставила вёдра наземь, немного призадумалась.

- Да это ж, Марьюшка, младшенькая дочурка Агафона, что живет на окраине. Красивый голосок она унаследовала от Валентинушки, царство ей небесное (перекрестилась трижды), померла-то при родах она, славная была ткачиха! – с грустью и сожалением поведала она барину. Тот же загорелся, зарумянился, и не дослушав до конца, помчался искать красну – девицу, окатив Евдокию пылью из-под колес.

- Шальной! Надо бы девку упредить, не к добру-то барин интересуется, - сказала она и заторопилась к лугу.

Солнце близилось к обеду, а Марьюшка с отцом работали в поте лица. Уже скошенную отаву, они перетряхивали, кабы просушить. И тут Агафон увидал спешащую Евдокию.

- Доброго денечка Дуняша! Что тебя так торопит? Что за вести? – добро спрашивал он у женщины.

- Агафон, уводи и прячь девку - то, видать не с добрым умыслом ищет её барин. Он то и дело спрашивает у всех о ней. Не накликать бы беды – удрученная происходящим, заботливо говорила она ему.

- Да что может статься - то? Барин не видал дочку ни разу, что за интерес он к ней имеет? - недоумевая спрашивал Агафон.

- Простофиля ты, Агафон, жизнь прожил, а ума так и не набрался, тьфу! Девка – то на выданье, сейчас жа заберет у тебя дочь, останешься ты один, не уж-то не понятно!? – постучав ему по лбу своим указательным пальцем, разъяснила Евдокия цель визита барина в село. И тут-то Агафон сообразил, что прятать дочку надобно.

- Беги милая, схоронися в лесу где ни будь, и сиди тихенько, слова не кажи, а спустя недолгого времени, вернешься домой – обнимая свою дорогую кровинушку, напутствовал отец.

-Батюшка, от чего, али от кого бежать – то? Али я кому дурного чего сделала, али обидела кого словом и делом?- не понимая ничего, спрашивала Марья у отца.

- Ты не кори себя милая, не тужи, просто надобно так, на время, понимаешь, надобно, - со слезами на глазах провожал её взглядом отец, перекрестив на дорожку.

А тем временем, двуколка барина уже виднелась вдали.

- Торопись милая, прячься! – с замиранием сердца тихонько прокричал батюшка Марии, которая скрылась в гуще леса. Барин не заставил себя ждать, через пять минут, он уже был подле Агафона и Евдокии.

-Тррр! Стой, кляча дохлая! – прокричал лошадке он.

- Вот вы где, а я с самого утречка ищу вас. Доброго денечка! Бог в помощь! – словно лис исхитрялся Фома, оглядывая всё вокруг.

- И вам не хворать! Потеряли чего, барин? – спросил крестьянин.

- Потеряли чего, потеряли чего, да, потерял, дивный голос потерял! Слушай русич, а не твоя ли девка песни красные поёт? И кстати, где она? – не унимался с вопросами Тимофеич., извиваясь, словно уж на сковородке.

- Вот спасибо вам на добром слове (Агафон низко покланялся, сжимая шапку в кулаке)! Дочька-то моя, видать дома хозяйничает, али в лес по грибы ягоды пошла, а может и на речке белизну стирает, кто ж её знает, где она может быть?! Она у меня вся в мать, ты помнишь Евдокия, Валентинушку мою, славная жена была, а красивая, что не в сказке сказать, не пером описать! – начал словами путать толстого барина, Агафон.

- Помню Агафонюшка, конечне ж помню! Вот бывало, пойдем на реку бельё стирать, а она как запоет, от ейного голоса ветра успокаивались, во как! – поддакивала Евдокия.

-Ну всё, хватит ситом воду черпать! – грозно прошипел Фома.

-Говори прямо, где дочь твоя? Не скажешь добром, силою истину выбью! – пригрозил он, а глаза его огнем злобным зажглись. И вот тогда, те, кто живет там, на верху, в поднебесном королевстве, решили заступиться за русича, который жизнь отдает земле.

Тут же солнце скрылось за облаками, разыгрался не виданный ветер, сгибая к земле всё и всех на своем пути, тучи нахмурили брови и…

- Ой, я боюсь! – Маруся прижала к себе Дуняшку и закрыла глаза ладошками.

- Не тъюсь, не нагоняй стъях на всех! Сиди тихонечко и слушай, что будет дальше! – немного настороженным голосом произнес Тарас.

- И в правду, Маруся, не стоит бояться, это же всего на всего рассказ, да и я точно уверен, что всё будет хорошо! Ведь так, баб Груня? – глядя в глаза рассказчице, с почти уверенностью спросил я.

- Что, боязно? Сидите да слухайте, и не встревайте, а не то забуду ещё чего! – тихо сказала Аграфена Митрофановна.

Тучи нахмурились, и вдруг небо, как перевернутая полная чаша, пролилось холодным дождем на луг. Евдокия с Агафоном под берёзонькой укрылись, а барин, от неожиданности, словно мешок с картошкой, шлепнулся на землю с двуколки, и долго ещё не мог подняться на ноги, потому, что уж больно круглое и выпяченное пузо у него. Обрадованная этим событием лошадь, налегке, поскакала в своё подворье. Оставив хозяина мокнуть под дождем.

- Так ему и надо! Толстопуз несчастный!- притопнув ногой, воительно сказал Демид.

- Да, правильно, так ему и надо! – дружно подхватили мы.

- Тишь, тишь, а то всех в округе распугаете! – улыбаясь, сказала баб Груня.

Сполна духмяный луг испил водицы небесной, пора бы уже, и остановиться, но дождь не заканчивался. Он лил и лил вперемешку с облачным прояснением.

- О, глянь, Дуня, эко там наверху за распри разожглися! Видать домой бежать надобно, а как, дождь словно ополоумел, льёт с ведра гнев-то свой на землю! – тихонько сказал Агафон, Евдокие.

- Я точно знаю, что нам делать, как до дому добраться! – недолго думая, радостно сказала она.

- Так вот! У меня ведра-то два, и нас с тобой тоже двое! Берем по ведру, надеваем на головы, и вперед! – уверенно произнесла умная женщина.

- А что, это идея хорошая, только вот незадача получается, как мы на дорогу глядеть – будем, коли голова под ведром таиться станет, а? – лукаво спросил её косец.

-М-да, как на дорогу смотреть? Как смотреть? Да легко и просто! Петлицу ручки ведёрной под бороду, и голова суха, и дорога видна! – деловито улыбаясь, ответила на поставленный вопрос, Евдокия. Так они и сделали, надев ведра на голову, как каски, они пошлепали по лужам до дому. Идут себе, идут, похихикивая над барином, а барин – то, весь мокрый, грязный, остался лежать под корчагой, лязгая зубами от холода, и всё время повторяя:

- Ннее ххооччуу ннии ггооллооссаа, ннии ддееввы! Ддооммооой хочу! Ик!

Как мы знаем, туча опрокинула свой гнев только на луг, не коснувшись округи, а в лесу, не далеко от места события, под елочками, среди черничника сладко дремала Марьюшка. Она даже и представить не могла сюжет происшедшего. Сквозь еловые лапки проник солнечный зайчик, и весело прыгая с веточки на ягодку, добрался до румяного личика красавицы. Он играл с ней в пятнашки, качаясь на густых черных ресницах, пока она не открыла небесного цвета очи.

- Ой, батюшки, да я видно полдня проспала! Надо же домой бежать, отцу помогать! – засуетилась Марья, стряхивая сосновые иголки с платья. Она заторопилась по тропинке к дому.

Ветер уж утих, успокоилась река, а небесные жители (облака и тучи) никак не могут поделить право первенства встречи красной девицы.

- Мы, легкие, нежные, воздушные! Мы должны сопровождать Марьюшку из леса! – язвительно заявили кудрявые облака.

- Нет, мы должны! Мы большие и сильные! – возражали темные тучи. И пока они выясняли, кому провожать девицу до дома, красавица спешно вбежала в село и, дойдя до своей калитки, низко поклонилась солнышку, ветру, да небесам, подарив им ослепительную, белоснежную улыбку. А дома её ждали батюшка с Евдокией за столом, и весь вечер они, наперебой рассказывали Марьюшке, про пузатого барина, который, яко жук, упав на спину, не мог подняться. До глубокой ночи в доме Агафона слышался радостный смех, а в имении барина, аж до самого утра раздавалось:

- Ик! Тук – тук - тук! Апчхи! Ик! Тук-тук-тук! Апчхи! – это зубы Фомы Тимофеича стучали, да ещё икота и чих долго не давали ему уснуть.