Закурив, Строкач мысленно суммировал для себя основные моменты сегодняшнего совещания.

Итак, сначала все присутствующие были кратко проинформированы о положении на фронте. В течение месяца, начиная с середины февраля, немецкие войска группы армий «Юг» воспользовались ситуацией и перешли в контрнаступление, атаковав наиболее слабые участки Воронежского фронта. В результате его линия, как было видно на карте, причудливо изогнулась, и немцы стремительно прошли вперед, вернув себе только недавно отвоеванные территории, включая стратегически важный Харьков. Остановить продвижение армии Манштейна удалось всего несколько дней назад. Дальше, как отметил начальник штаба фронта, положение стабилизировалось – не в последнюю очередь благодаря погодным условиям. После жестоких морозов, с которых начался год, март выдался слякотным и грязным. Именно размытые дороги и дожди дали армиям неожиданную передышку. Которую каждая старалась использовать по-своему.

По имеющимся у Корнеева данным, немцы планируют перегруппировку войск. Еще в феврале к фронту потянулись свежие силы и техника, вступавшие в бой практически с железнодорожных платформ и вагонов. Германия наладила производство новых, более совершенных танков и самоходных орудий. Так что, судя по всему, грядущее лето обещает жаркие бои, где преимущество окажется за машинами. Приказ по всей линии фронта, в том числе – Воронежскому: закрепляться на рубежах, врастать в землю, укреплять линию обороны и в перспективе готовить контрнаступление. Никому из присутствующих на совещании не надо было лишний раз напоминать: информация совершенно секретна.

Докурив папиросу одной затяжкой, Строкач переместил взгляд по карте на запад от линии фронта, отыскал маленькую точку.

Ахтырка.

Одно из стратегических направлений грядущего контрнаступления. Отсюда прямая дорога в сторону Богодухова, лежащего на пересечении железнодорожных путей. Именно из района Ахтырки армейская разведка получила данные, которые заинтересовали не только разведотдел фронта, но и руководство «четверки»[4].

По данным разведки, недалеко от Ахтырки, у села Охримовка, немцы устроили лагерь. Пленных активно используют для каких-то строительных работ в лесу. Что там происходит, понять невозможно: как стало известно из проверенных источников, тех заключенных, которых выводят на работы, через определенное время просто расстреливают. От нехватки рабочих рук немцы не страдают: на место уничтоженной партии пленных тут же приводят другую. Стройка, имеющая такой уровень секретности, ведется с начала марта. Все присутствующие на совещании в УШПД согласились – воспользовавшись передышкой, немцы возводят на стратегическом для Красной Армии направлении некий объект, назначение которого необходимо срочно выяснить.

И по возможности – уничтожить, пока строительство не вступило в ту фазу, когда на ликвидацию объекта придется тратить более крупные силы. А то, что немцы придают стройке важное значение, сомнений не вызывает. В окрестностях лагеря не так давно появились зенитные установки и мощные прожектора, недалеко от самой Ахтырки оборудован аэродром истребителей, что косвенно подтверждает – немцы опасаются бомбовых атак с воздуха, собираясь защищать пространство над объектом от внезапных нападений.

Тимофей Строкач подтвердил: сейчас в район Богодухова, соседствующий с интересующей военную разведку местностью, переместился спецотряд «Смерть врагу!». Он разросся из небольшой группы, которой командовал капитан Родимцев, – одной из групп, созданных по личному распоряжению Судоплатова. Задача Родимцеву поставлена достаточно четкая и ясная – точечные удары по тылам, зачистки среди немецкой оккупационной администрации, диверсии на железных дорогах. И, что руководитель «четверки» считал даже более важным, – уничтожение или разложение всех работающих на врага структур, сформированных из предателей и коллаборационистов. В скором времени к Родимцеву стали присоединяться остатки партизанских отрядов, частично или же полностью ликвидированных немецкими карателями с помощью верных им полицаев.

Теперь отряд насчитывал до семидесяти бойцов, имел связи с подпольем и агентурой во многих районах, и главное – все это время оставался мобильным, не устраивая базу в одном месте подолгу. Это, конечно, создавало огромные бытовые трудности, особенно зимой и ранней весной. К тому же усложняло регулярную радиосвязь, на очередном рейде время выхода в эфир соблюдать сложно. Однако отряд, обладающий такой маневренностью, вычислить и загнать в ловушку немцам было сложнее.

Потому, после недолгих обсуждений, именно отряду Родимцева предстояло не только подробнее выяснить, что строят фашисты в лесу у лагеря силами пленных, но и найти возможность уничтожить объект, представляющий для врага особый интерес.

Взглянув на карту в последний раз и на глаз прикинув расстояние от Богодухова до Ахтырки, которое вскоре предстояло преодолеть отряду в сжатые сроки, Тимофей Строкач подошел к столу, положил руку на бакелитовую трубку телефона. Пора отдавать первые распоряжения, уточнив для начала, когда Родимцев должен выйти на связь.

Там, куда его бойцам предстояло отправиться, есть законсервированная для подобных случаев база сводного отряда «Родина». Некоторое время тому назад по приказу командования он снялся с места и отправился на соединение с отрядом Михаила Салая…

Женщины из села приходили после утренней поверки, как обычно.

Дробот даже научился определять по ним время. Погрешность могла составить от тридцати до сорока пяти минут, и все-таки Роман был уверен, что не слишком ошибается. Они появлялись не раньше девяти, но вряд ли позже десяти утра. Зная, во сколько темнеет и светает в конце марта, Дробот, чтобы хоть чем-то отвлечься от постоянно преследующих мыслей о смерти, принялся со скрупулезностью математика вычислять время суток.

Сегодня все происходило как всегда. Пленные, которые упорно не вызывались на работы, бросались по грязи к проволочному ограждению. Их не кормили даже той дрянью, которая доставалась «труженикам», потому появление женщин с ведрами и корзинами означало еду – вареная картошка, буряк, даже хлеб: хоть из отрубей, но зато мягкий, еще теплый, недавно вынутый из печи. Кормить пленных местному населению немцы не запрещали. Но полицаи из лагерной охраны превратили эту процедуру в дикое развлечение.

Стоило грязным голодным оборванцам приблизиться к проволоке метра на три, тут же звучали выстрелы. Короткие пулеметные очереди с вышки отгоняли пленных, не подпуская их к ограждению, и как-то на глазах у всех один парень, невысокий солдатик-белорус, чью фамилию Дробот так и не запомнил, не остановился. Присел, закрыл голову руками, но стоило выстрелам стихнуть – рванул отчаянно, пытаясь преодолеть запретную зону одним прыжком. То ли ему надоело жить, то ли хотел поразить врага своей смелостью и заставить уважать себя – после того, как очередь срезала его влет, обо всем этом оставалось только гадать.

Паренек так и лежал лицом вниз, когда женщины, замахиваясь как можно сильнее, бросали скудную еду через проволоку. Собирать ее с земли не запрещалось, и охрана довольно наблюдала, как пленные хватают, что могут, прямо из грязи, при этом толкаясь, невольно сражаясь за каждую картофелину, отворачиваясь друг от друга с добычей и быстро запихивая ее вместе с грязью в рот. Иногда полицаи постреливали в воздух, но только для лишнего утверждения собственной власти. Давая Дроботу дополнительную пищу для размышлений по поводу того, что охранники – люди никчемные и слабые, раз получают удовольствие от унижений сотен себе подобных.

Впрочем, даже такие мысли мартовский ветер выдувал из головы, когда наступало его время работать. Послушав Семена Кондакова, он всякий раз вызывался в бригаду могильщиков, которые без лишней спешки получали три раза в день одинаковое подванивающее варево, которое приходилось пить, как есть, из котелков. Среди них иногда попадались дырявые. Дырку затыкали пальцем, руками же вылавливали из бурой жижи разваренные кусочки гнилой и мерзлой капусты – но это была еда.