Он все-таки посмотрел. Он должен был увидеть. Обязан. Чтобы… Чтобы – что?

На полу между раздавленным инвалидным креслом и развалившимся столом, в обломках которого лежали рассыпанные части компьютера… это нельзя было назвать телом… что-то, накрытое одеждой, как саваном… должно было быть много крови, но крови на полу не было, странно, несколько бурых пятен, совсем не страшных… почему он решил, что это Линдон? Господи, да это же…

Виталий заставил себя сделать два… три… четыре шага, подошел к Мэнтагу, смотревшему в окно.

– Это… – сказал Виталий и замолчал, слова застряли в горле, хотя ничто не мешало им вырваться на свободу. Ступор в мозгу. Когнитивный диссонанс. Фразы рождались и желали быть произнесенными, но там, в мозгу, и оставались, запертые мысленным кодом.

– Что вы сказали? – повернулся к нему детектив и, увидев что-то в лице Виталия, крепко взял его за локоть и поволок в коридор, где бродили несколько полицейских, в отдалении стояли люди в светло-зеленых халатах, Спенсера, должно быть, куда-то увели, чтобы привести в чувство, а может, сам сбежал…

Виталий обнаружил, что сидит на белом диванчике, Мэнтаг положил ладонь ему на колено и что-то бормочет, нужно обязательно услышать, но теперь и слух отказал – в ушах стоял звон, такой громкий, что заглушал остальные звуки.

– В соседних палатах… сверху… и снизу…

– Да-да, – голос Мэнтага, наконец, прорвался сквозь звон, будто самолет через звуковой барьер, странное возникло ощущение: перед тем, как услышать слово, Виталий чувствовал тяжелый удар по барабанным перепонкам, звук воспринимался поступью Командора. – В соседней палате – десятой – разрушений меньше, а дальше – в восьмой – ничего и с места не сдвинулось.

– Обратно пропорционально кубу расстояния, наверно… – удар словом, еще удар…

– Может быть.

– Линдон…

– Мне тоже сначала показалось… Это не мальчик, успокойтесь, с ним все в порядке, если это так можно назвать. Он у профессора… Эй, куда вы?

Тяжесть исчезла. Звон в ушах стих, и наступившая тишина ударила по барабанным перепонкам сильнее, чем это мог бы сделать грохот взрыва. Виталий поднялся и пошел… куда? Мальчик жив, какая радость! Он сделал это и остался жив. Он не покончил с собой. Конечно, и не думал, зачем ему, есть же у него инстинкт самосохранения, хотя что означает этот инстинкт для человека, живущего в двух… или трех… а может, в пяти мирах?

– Стойте, – Мэнтаг держал Виталия за локоть, но остановить его смог с трудом, какая-то сила влекла Виталия по коридору, он не знал, куда идет, но точно знал – зачем. Рука Мэнтага тянула его обратно, и ему показалось, что в груди сейчас что-то разорвется, он чувствовал себя, как бранденбургские полушария, пустые внутри, две сильные лошади тянут полушария в разные стороны, и сейчас…

Господи… Отпустило.

– Извините, – сказал Виталий, высвобождаясь из цепкой ладони Мэнтага. – Там… кто?

– Осторожно, – Мэнтаг поддержал Виталия за локоть. – Не споткнитесь о порог.

В кабинете профессора было уютно. Не скажешь, что больница. Баккенбауэр создал себе обстановку, к какой, видимо, привык дома. А может, думал, что с больными лучше говорить, сидя в удобном кресле, и чтобы собеседник тоже не пытался удержаться на маленьком медицинском табурете, и кушетки с расстеленным на ней листом бумаги из рулона здесь тоже не было. Слева у стены Виталий увидел книжный шкаф, за стеклом стояли на полках толстые фолианты – но были это книги по медицине или, может, романы, он не мог разглядеть издалека. В кресле за письменным столом сидел Баккенбауэр и, подперев подбородок обеими ладонями, смотрел на парнишку лет пятнадцати на вид. На мальчике были серые больничные штаны и яркая футболка с надписью «Буффало рейнджерс» во всю грудь. Мальчик – Линдон? – удобно устроился в кресле напротив профессора. Он обернулся, когда вошли Виталий с Мэнтагом, и приветливо им кивнул. Во взгляде был живой интерес – это не мог быть Линдон. Или все-таки он?

– Присаживайтесь, – Баккенбауэр кивнул в сторону кожаного дивана, стоявшего напротив книжного шкафа. Там уже сидел человек. Спенсер подвинулся, приглашая Виталия.

Виталий опустился на диван, а Мэнтаг садиться не стал, отошел к окну, за которым видны были верхние этажи соседних больничных корпусов, и принялся разглядывать мальчика, ответившего детективу таким же пристальным, изучающим взглядом. Взглядом разумного и все понимающего человека.

– Вы сказали экспертам, чтобы они были осторожны? – Баккенбауэр повернулся к Мэнтагу. – Возможны любые неожиданности, если Линдон прав, а он прав, можете мне поверить.

– Прав – в чем?

– Сестра Болтон, – подал голос Линдон (неужели все-таки он?), – я очень сожалею. Очень! Я не видел, как она вошла в палату.

Мальчик только сейчас, видимо, понял, кто перед ним, повернул кресло и наклонился, чтобы быть к Виталию ближе.

– Это вы, – сказал он.

Он не спрашивал, он констатировал.

– Почему? – спросил Виталий. – Почему ты это сделал? Она там теперь одна…

– Одна? – Линдон изобразил на лице удивление. Именно так – изобразил, чтобы Виталию было понятно.

Они смотрели друг другу в глаза. Этот мальчик – аутист? Был – и только потому смог помочь Дине, когда она решила…

– Ты должен был остаться с ней, – сказал Виталий.

– Я хотел… – пробормотал мальчик. – Только… кто я Диноре? Друг, помощник, да и то потому только, что находился между мирами. Конечно, Диноре нужны вы. Только вы, и никто, кроме вас.

– Но я здесь, а она ушла.

– Вы с ней, – мягко произнес Линдон. – Вы с ней, и будете с ней до самой… не знаю, как это там происходит, теперь и не узнаю.

Прозвучало в его словах сожаление, или Виталию только показалось?

– Я с ней, – пробормотал Виталий. – Да… В теории так должно быть.

– В вашей теории! И вы были уверены, что она правильна.

– Она правильна, – Виталий произнес это, как утверждение, но получилось странно: вопрос не прозвучал, но был услышан, и ответ последовал незамедлительно:

– Теория, – сказал Линдон с легкой усмешкой, – не может быть правильной или неверной. Теория – ваша в том числе – обладает определенной областью применимости, и ваша вполне удовлетворительна.

– Послушайте, – Мэнтаг решительно прервал диалог, – я понимаю, вам есть что обсудить, но давайте вернемся к нашим баранам. Погибла сестра Болтон.

– Ужасно, – пробормотал Виталий, вспомнив и отшатнувшись от воспоминания.

– Надеюсь, вы не арестуете Линдона, – подал голос Баккенбауэр, – он несовершеннолетний и, к тому же…

– Ваш Линдон даст сто очков вперед любому… Я никого не могу арестовать, – сердито сказал детектив. – У меня есть право задержать человека на двадцать четыре часа, но давайте, наконец, разберемся. Я все время говорил: мистер Дымов, что вам известно многое, о чем вы не хотели сказать. Так и оказалось. Теперь я хочу спросить Линдона. В вашем присутствии, профессор.

Линдон встал – мальчик оказался высоким, на голову выше Мэнтага, они стояли друг перед другом, и в происходившей между ними дуэли Виталий не мог принять участия, хотя и очень хотел этого. Линдон многое умел, еще больше знал и бесконечно много чувствовал, но он не сталкивался с представителями правосудия и не мог… Виталий бросил взгляд на профессора и поразился: Баккенбауэр сидел, заложив руки за голову, и откровенно любовался Линдоном. Если профессор полагал, что его подопечному не нужна помощь…

– Спрашивайте, – спокойно сказал Линдон.

– Для анкеты. Ваша фамилия, имя, время и место рождения, имена родителей.

– Хотите выяснить, насколько я адекватен? – усмехнулся мальчик. – Линдон Финк, восемнадцатое марта одна тысяча девятьсот девяносто третьего года, Детройт, отец Грегори Финк, техник-наладчик в компании «Дженерал моторс», мать Ирена Финк, урожденная Пинскер, служащая в той же компании. В настоящее время, насколько мне известно, мои родители потеряли работу, в компании большие сокращения в связи с кризисом, в прошлом месяце они переехали в Оклахома-сити, там для отца нашлось место на мебельной фабрике.