За хорошее выполнение плана — японское императорское командование дает десять батарей легкой артиллерии и сто пулеметов.

Все…

Аудиенция кончена.

И никто бы не понял, что решил Чжан-Цзо-Лин — принял ли предложение.

Но Солодовников знает — хитрый хунхуз сделает свое дело за золото и пушки. Недаром же он сейчас формирует свою вторую гвардейскую дивизию.

Он будет самым сильным в Китае. И тогда — он будет… императором!

Он — старый хунхуз…

В Китае все возможно.

… — Я его застрелю!.. — идет, пошатываясь, офицер.

Подошел… — никто не успевает сообразить: вынул револьвер и в упор.

Но чья-то рука дергает вовремя за локоть… — пуля мимо, в канделябр, в окно…

Звон стекол, крики, обмороки дам…

Бледный вскакивает полковник Солодовников.

— Пусти! — кричит офицер, намереваясь вторично выстрелить.

— Нет! — еще тверже за локоть, так что падает револьвер из руки.

Официанты подскакивают и забирают его.

Офицер к нему:

— Ты кто?.. — оборачиваясь к своим: — Он большевик!.. Мы пели национальный гимн… он не встал… он позорит честь мундира… погоны императорской армии… он…

— Молчать, мальчишка! — Солодовников возмущен. — Позвать полицию! — кричит он официантам.

Но в это время подходят пьяные офицеры из той же компании, откуда пришел этот, и, даже не извинившись, уводят его к своим столикам. На ходу один из них бросает:

— Еще дешево отделался, моли бога…

Инцидент исчерпан.

Солодовников к тому, случайно его спасшему:

— Разрешите представиться — полковник Солодовников! — и протягивает руку.

Черный, тоже офицер, но только в чешской форме, красивый — тоже подает руку…

— Благодарю!.. — Солодовников растроган. — Когда-нибудь я… сумею вам отплатить тем же…

— О! Пожалуйста, не беспокойтэсь…

— Разрешите просить вас к нашему столику.

Чешский офицер, как будто, колеблется, но потом решает…

— О, пожалуйста!

Солодовников его знакомит с дамами, и они садятся за столик.

А потом в отдельном кабинете шантана «Палермо» они кутят. Солодовников бросает золото, как магнат.

На утро, после жадных поцелуев Валентины Журавской, звезды харбинского шантана, основательно опустошившей карманы полковника, — он с новым своим знакомым — друзья.

Полковник Солодовников заплетающимся языком, разнеженный напитками и женщиной, говорит томно:

— Мальчишка… Он не знает, что я тоже монархист… но… нельзя же этим кичиться… Это просто — шокэ! Кроме того, в пьяном виде, в ресторане, с женщинами, петь национальный гимн, для нас, офицеров — особенно священный!..

— О! Конэчно… — чешский офицер, несмотря на большое количество выпитого вина, совершенно трезв.

Полковник продолжает.

— Мальчишка… он не знает, в кого он стрелял — судьба будущей монархии в моих руках… как раз сейчас, поддержанные великой императорской Японией, мы осуществляем план завершения борьбы с большевиками и с так называемой демократией… Довольно эти болтуны наболтали. — Да… да…

— Дэ!.. — он не моргнул ни одним глазом.

— Сейчас… вы знаете — мы всех берем на свою службу: золото делает свое дело… Вы понимаете… — он наклоняется к нему на ухо, шепчет: Вы понимаете… эта старая хунхузская собака — Чжан-Цзо-Лин, губернатор трех провинций Китая — куплен… Ha днях он посылает свои тайные хунхузские отряды в тыл большевикам в Приморье… Хорошо?.. Ловко придумано?..

— Ловко! — тонкой улыбкой по губам собеседника.

— Да! И это — мой план… А проведение в жизнь — это моя дипломатия и знание Востока… Да!

— Дэ! — собеседник спокоен.

Они уже на ты.

— Кланяйся атаману Семенову… поцелуй руку у баронессы… пакет передай лично ему в руки…

— О! Конэчно… конэчно…

От харбинского вокзала плавно отходит в сторону Манчжурии экспресс.

Вот и Сунгарийский мост, гудит…

Незнакомец, только что прощавшийся с полковником Солодовниковым, входит в свое купэ. Запирает его. Подходит к окну… — тонкая улыбка по губам, на лицо, в глаза, черные, большие, жгучие.

Все вышло, как нельзя лучше — в кармане у него рекомендательное письмо к атаману… План организации хунхузских отрядов известен… Солодовников работает шпионом у японцев — установлено. Баронессу увидит… Можно будет встретить и выследить Люкса…

Все.

Он спокойно садится и закуривает папиросу.

Это — Либкнехт.

Ветер свищет в ушах и треплет седую бороду.

Вот один волос вырвался из бороды и, крутясь, падает на мостовую далеко позади автомобиля.

Мелькают мимо дома… собор… площадь. Круто повернув, автомобиль стрелою несется вниз прямо к вокзалу.

Плотная туша откинулась на спинку сиденья.

А там… повыше бороды… под глянцем черепа млеют сладкие мысли. По жирному животу мурашками пробегает дрожь предчувствия.

Старческое сердце при каждом толчке ударяется в бортовой кармашек. Замирая, чувствует сердце, как шуршит в кармашке белый листок.

Это телеграмма. А в ней:

«Проездом в Читу остановлюсь у вас дня на два.

Встречайте седьмого.

Баронесса Штарк-Глинская».

«Трф-тррр-фршш-туррр…»

Обогнув сквер, машина останавливается у подъезда вокзала.

Взвод железнодорожной охраны берет на караул. Комендант станции бросается к автомобилю и открывает дверцу.

Генерал Хорват вылезает и медленно проходит через здание на перрон.

Вдали клубится дымок экспресса.

Она необычайно оживлена. Она все время смеется и обжигает лукавыми искрами серых глаз.

Генерал Хорват тает. Вот-вот поплывет из мундира и растечется по полу большим жирным пятном. Только сверху будет плавать белая, холодная борода.

Старый Голицын, хихикая, ерзает на стуле и тщетно пытается украдкой прикрыть проблематичным пучком, торчащим спереди, красноречивую лысину.

Даже у Гондатти во всем теле заныли какие-то провода. Тихонько брякая ложечкой, он бросает на баронессу из-под очков какие-то вороватые взгляды.

Они сидят в столовой генерала Хорвата и пьют кофе.

— Нет, это удивительно, баронесса, — пищит Голицын, — я говорю вам это, не льстя, а констатирую факт: вы с каждым днем хорошеете.

— Я ей это сразу сказал! — вставляет Хорват.

Баронесса смеется…

— Довольно любезностей, господа… Поговоримте о чем-нибудь более серьезном.

— О-о! — усмехается Гондатти, — баронесса все еще неутомимый политический деятель.

— Что вы? Теперь, когда Колчак стал у власти, нам…

При упоминании Колчака, лицо Хорвата становится кислым.

— Я вижу, — смеется баронесса, — вы чем-то недовольны. Успокойтесь… Я могу сообщить вам новость: союзники не намерены признать Колчака.

— Что вы?

Лицо Хорвата проясняется.

— И совершенно справедливо… — подскакивает на месте Голицын. — Колчак выскочка… не аристократ. Он не может управлять Россией. Народ его не признает.

— Да! — подтверждает Хорват, — мне не нравится, что он возится с демократами. Он погубит все дело борьбы с большевиками. Власть должна быть крепкая, авторитетная. Необходим…

— Царь! — вставляет Гондатти.

— Да. За царем народ пойдет. Союзники царя признают.

— Прелестно! Вы правы, ваше превосходительство, — суетится Голицын, — стоит сейчас появиться монарху, и большевикам капут. Но кто? Кто? Колчак?! Фи-фи!!!

— Так в чем же дело? — сверкая прищуренными глазками, говорит баронесса — Кто же может занять трон, как не вы, Леонид Дмитриевич. Вы единственный кандидат. По-моему, вы должны короноваться… И с Колчаком будет покончено. Я уверена.

— Прелестно, прелестно… Справедливо. Пора, пора, ваше превосходительство… О, ваше превосходительство!