В сопках нет ни одной хаты, из которой не было бы старого или молодого партизана; нет ни одной матери или жены, у которой не было бы сына или мужа там — у железной дороги, зорко стерегущего, у ворот в тайгу, врага, намеревающегося разорить их семью, хозяйства — отобрать землю… И одинаково читается партизанская газета, как в крестьянских хатах, так и на фронте, в отрядах, так и в заводах по городам: единым биением бьется пролетарское сердце в сопках и городах.
Но не так думают враги:
— Газета!.. Сволочи… Какое нахальство… — комкает, рвет партизанскую газету полковник Враштель, командир конно-егерского полка в Никольске. Злобно шагает по кабинету: — повстанческий съезд устраивают — вот до чего осмелели…
Останавливается, кричит:
— Нет! Этому надо положить конец!.. — Звонит.
Входит адъютант.
— Позовите начальника штаба.
Садится.
— Какое нахальство…
3. «Старики»
Баев всех грузнее, но на ходу, лазить по горам он легче Здерна, самого маленького из всей команды.
Они уже перевалили через кряж и скатывались в Анучинскую долину. Это — «старики» из Владивостока: Федоров, Баев, Здерн… Не выдержали владивостокской атмосферы «варения в собственном соку» и двинулись в сопки… Ревком поругается, а потом согласится — знает, что товарищи правильно сделали…
Санаров со своими металлистами уже давно отделился от них и повернул на Фроловку. А они — в центр, в Анучино — где и главный штаб и откуда уже начата большая работа правильной советизации засопочной области, там работники «штатские» больше всего нужны…
Широко расстилается лощина, зажатая как в трубе грядами отрогов Сихотэ-айлиня. Чернеют на зелени склонов деревни, укутанные в яблоню, вишню, черемуху… — Белыми островками, ватой раскинулось по долине цветение…
А сразу, тут же у ног — море ландышей и сочным и сладким запахом заволакивает долину — дышишь, точно пьешь медвяную влагу…
Команда остановилась — не может насмотреться, надышаться: уж больно непривычна картина… после туманного каменного города — такая простота и вольность…
— Хорошо!.. — выдыхает Баев, — ну-ка, дай свою трубу…
Здерн нехотя отрывается от своего огромного призматического бинокля. Когда бинокль в футляре — он у него болтается и бьет его по пяткам… — Баев всегда скулил над его «трубой»…
— Что? Просишь!.. А смеялся… Здерн не выдерживает, чтобы теперь не заявить свои права победителя…
— Ну-ну… не буду… давай…
В копне черных волос у Федорова блестят только глаза да зубы — он уселся на пенек и тоже залюбовался — смотрит, молчит и улыбается…
— Хорошо… — снова резонирует Баев.
— …Харитоша! Здорово… — и Баев трясет руку Харитонова, рыжебородого, маленького, крепкого, в очках — ольгинского большевика-учителя…
Потом все они забираются на телегу и едут в Янучино.
С Харитоновым они встретились в деревне Ивановке. Оттуда едут вместе.
Харитонов сейчас из Никольска — уже второй раз пробирается в сопки, — ездил по поручению штаба.
А вечером, по приезде в Янучино, Харитонов рассказывал в штабе, что видел в Никольске анучинского попа. Ворчал начальнику гарнизона — зачем выпускают таких господ… зря.
— Я, бис его знает!.. — Зарецкий отмахнулся.
Грахов позвал всех на совещание: Штерн реорганизовал главный штаб и «старики» пошли в работу…
4. Неприятель в тылу
С реки Ноты приехал гонец от хутора Пешко в штаб с пакетом от Рыбаковского. Привез его гольд Тун-ло.
Гонца сразу провели к Штерну. Долго там оставался гольд, что-то подробно лопотал, рассказывал — «разменял» пакет…
А когда вышел — обступили его партизаны… Он и им рассказал…
Не ладно на верховьях Ноты:
— …Хунхузы… много есь… расбойника есь… Куа-шан первый настоящи человека. Я знайт — свой… партизана есь…
— А Ли-фу? — подошел Зарецкий.
— О! Лей-фу — шибко расбойника есь… Ирбо[10] обижайт… кантрами делайт. Многа опиум надо… бабушка надо… стреляй… — игаян макака…
— А что Ко-шан, знает его?
Гольд улыбается и смотрит на всех — не понимает.
— Ну, игаян капитана Ли-фу и Ко-шан? — Зарецкий старается разъяснить…
Гольд понял — он усиленно мотает головой и мигает своими маленькими, подслеповатыми глазами:
— У-у… ытьу… игаян… — и тычет себя пальцем, и в пространство: — Куо-шан и ты игаян шанго… — Зарецкому в грудь: — у-у… Лей-фу — шибка… цхо!.. — и плюется, гортанно выхаркивая слюну, точно из самого нутра…
— Лей-фу… игаян макака…
Партизаны смеются.
— А как пантовал нынче Тун-ло? — кто-то из партизан, старый охотник, к нему…
Лицо гольда черное, обожженное солнцем воронится в закате дня:
— Кругом стреляй… моя стреляй… его боиса…
— Распугали, значит… — Сокрушенно, по-охотничьи вздохом партизан… Потом все уходят ужинать…
— Так оно и есть… — Штерн делает пометки на большой рельефной карте области: — вот здесь и вот тут… — думает… — в самом глубоком тылу… То же неприятель…
— Ловко, стервецы, придумали! — ходит по избе, широко шагая, Грахов; руки у него в карманах, кулаки выпираются в тонких черных штанах…
«Еще один лишний враг»… — думает Федоров.
Баев где-то на кухне возится с хозяйкой, уговариваясь насчет ужина:
— С дороги мы, хозяйка… устали… и снидать хочем… Здерн копается со своей «подзорной трубой» — уж очень ее бережет… Он собирается к Спасску в одарский штаб — Штерн его туда направляет в помощь, в район.
Входит Зарецкий.
— Товарищ Штерн! Там два корейца приехали… говорят, к вам…
— Откуда? — и Штерн отрывается от карты.
— Говорят, общество послало отуруг[11]…
— …Так вот товарищ Ким — здесь организуйте отряды… вливайте их по участкам в наши партизанские полевые штабы: вооружение дадим, а все остальное пусть берут на себя уруги… Охрана будет выделена из ваших же отрядов. Хунхузы тогда будут осторожнее… а потом: это я знаю, чьи проделки — Ли-фу!..
— Да-а… скуластое лицо Кима пасмурно. Он посматривает и как бы еще что-то ждет от Штерна… Он хорошо говорит по-русски — он вырос в Приморьи… учился в русской сельской школе… он все знает.
— Ли-фу — японский помощник… говорит он, и глаза его темнеют, за скулами что-то похрустывает…
— Только бы оружия — уруги помогут… теперь легко их поднять…
— А Сеул как? — тише и наклоняется к нему Штерн.
— Послал братку… — и огнем заговорщика зажигаются глаза Кима.
— Вот еще наши новые партизаны… — Штерн глазами показывает на корейца входящим Баеву и Харитонову и улыбается…
— Партизан! А винтовка? — смотрит Баев.
— Будет, он даст!.. — Ким уверенно к Штерну.
— Дадим… организуйтесь только скорее…
— Еще новая сила… и Федоров пересаживается ближе к столу и заводит оживленный разговор с Кимом о корейцах.
Не замечает, как из штаба давно уже разошлись… кто — ужинать, кто — по отрядам…
Остались только над картой Штерн, да Ким и дядя Федоров — тихо разговаривают…
Уже глубокая ночь.
Партизанские отряды, разбитые повзводно, разошлись по своим сеновалам.
Спят. А то с дивчатами гуляют.
Только заставы да конная разведка далеко по дорогам раскинула свои щупальцы…
Не спит…
Сторожит Янучино: главный штаб всех партизанских отрядов области — мозг и сердце всего повстанчества.
Не спит и Штерн.
5. На стрёме
Окно в комендантскую ни чем не завешено. Прекрасно видно все, что творится внутри.
Ефим разгуливает по перрону с какой-то барышней (меньше подозрений). Полчаса тому назад познакомился.
— Да-а… И вот, когда мы плыли по Индийскому океану, на нас напали китайские пираты… человек сто.