Как-то раз Альдаг сидела в саду Гипиона, играя с маленьким домашним осликом, вскормленным женской грудью (ибо в Гумлидате существовал обычай наказывать женщин, в особенности знатных, забеременевших неведомо от кого, тем, что у них забирали новорожденного, а вместо него давали на вскармливание детеныша какого-нибудь домашнего или лесного зверя). Альдаг любила играть с животными, потому что ее отец, клоун Гихоль, выступал с медведями, которых сам и дрессировал. Детеныш дикого осла-онагра взревновал к ослику и заревел, будто его убивают. Альдаг засмеялась и дала ему в утешение свой нагрудник, и погладила, и вдруг ее душу охватила печаль при виде этого дикого осленка, потому что она вспомнила, что и сама находится в неволе, вдали от своих собратьев — свободных людей, путям которых не преграда ни стена, ни дверь, ни засов. В ней снова проснулась ненависть к своим тюремщикам. И вдруг вид нагрудника с изображением Долины Журавлей на шее онагра натолкнул Альдаг на план мести, и ее сердце забилось так сильно, что она даже прижала его рукой, чтобы никто не услышал, что оно велит ей сделать. Она поднялась и, сделав вид, что играет с онагром, повела его за собой и привела в Долину Журавлей. Там она нашла пролом в стене, образовавшийся при землетрясении, и вытолкнула через него онагра вместе с нагрудником, чтобы подать своим сородичам знак войти в город через этот пролом. А сама вернулась к Гипиону и своей нежностью усыпила внимание старого тирана и его слуг, чтобы те не заметили, как готские отряды станут пробираться в город.

Оказавшись на свободе и почуяв запах пустыни, онагр заревел, и готы услышали его. Они изловили этого дикого осла и, увидев на нем нагрудник, привели к своему предводителю, а тот спросил: «Есть ли тут место, которое называется Долина Журавлей? И нет ли в городе кого-то из наших?» Слух об этом дошел до клоуна Гихоля, и тот бросился на землю и стал кататься по ней, восклицая: «Если это не дело рук моей дочери, то я ей не отец! Я потерял ее, а теперь вижу, что она в Гумлидате!» Так готы поняли подсказку Альдаг. Они пробрались в Долину Журавлей, убедились, что городская стена там еле жива, и прошли через пролом, а ворвавшись в город, предали его огню и разрушению и изрубили мечами всех его жителей — детей и младенцев, молодых и стариков, мужчин и женщин. Никто не уцелел, все были исторгнуты из мира живых, кроме самой Альдаг, которую готы освободили из плена, и молодого Гипиона, которого они увели в плен.

Вся эта история была дописана слабеющей рукой гумлидатского летописца на последнем листе Книги Хроник, в самом его конце. Когда Адиель Амзе прочел ее, на его глаза навернулись слезы. Как велика самоотверженность летописцев, которые не оставляют свой труд даже в ту минуту, когда острый меч уже занесен над их головой, и кровью своего сердца описывают то, что видят в этот миг их глаза!

Он нашел в Книге Хроник Гумлидаты много других интереснейших подробностей. Некоторые из них подтверждали его догадки, подкрепляли его гипотезы и добавляли важные детали к построенной им ранее картине событий, другие, напротив, опровергали то, к чему он пришел в ходе своих прежних исследований. Видно, он все-таки слишком полагался на своих учителей и предшественников, хотя, сказать по правде, и раньше не раз чувствовал в их словах некоторую неуверенность.

Незаметно пролетело лето. Все это время Адиэль Амзе провел над бесценной книгой. Пришли холода, земля замерзла, и он уже не мог работать в саду. Тогда ему отвели отдельную комнатку, где были печь и дрова, и он поселился там и продолжал корпеть над Книгой Хроник, добавляя одну разгаданную букву к другой, и одно прочитанное слово к другому, и одну расшифрованную строку к следующей, пока ему не удавалось прочесть каждый очередной рассказ целиком и без запинки. Тогда он переходил к следующему. А если ему попадалось что-то интересное для любого уха, он шел в общий зал, собирал вокруг себя прокаженных и говорил им: «Братья, друзья, садитесь, я прочту вам кое-что». И читал им очередной рассказ о великой Гумлидате и ее жителях, которые были народом высокомерным и гордым, пока не пришли готы и не лишили их и гордыни, и высокомерия, и даже самой жизни. И рассказывал им о богах Гумлидаты, о Гомеше, и Гуце, и Гуше, и Гоахе, об их горделивых храмах, и о громогласных брюхастых обжорах-жрецах, и о грудах монет в их сокровищницах и горах грязи на площадях, о голых танцовщицах и грудастых блудницах, о горластых петухах и гривастых псах. А порой, увлекаясь этими рассказами, добавлял к ним и те новые научные мысли, которые они пробудили в его уме. Ибо эта Книга Хроник открыла ему много нового, и он многое изменил и дописал в своей собственной книге.

Увы, эта его книга не имела никаких шансов достичь мира живых, ибо из дома прокаженных не разрешено выносить ни книгу, ни рукопись, ни письмо, ни какой-либо иной предмет — ничего. И тем не менее каким-то загадочным образом некая малая толика его открытий все же дошла до читателей. Видимо, когда подлинный ученый открывает нечто новое и важное для людей, то пусть даже он скрывается где-то вдали от всех, эти его открытия каким-то чудом все же достигают мира. Ибо Адиэлю Амзе не раз доводилось, листая журналы, принесенные из его дома сестрой Адой, встречать там свои новые идеи и утверждения, подписанные другими именами, и ему всякий раз казалось непостижимым, как это получается, что то, к чему он приходит в результате напряженного труда здесь, в своем уединении, там, в широком мире, публикуется, словно всем известное. Если так, то, может, не стоит и трудиться? Может, проще довольствоваться тем, что пишут эти неведомые авторы?

Но в природе заключен вечный союз между учеными, которые не оставляют служения науке, и наукой, которая не оставляет своих служителей. Хоть он и сказал себе в минуту слабости: «Зачем мне трудиться?» — но она не дала на то своего согласия, шепнув ему: «Не оставляй меня, возлюбленный сын мой, не покидай эту стезю». И он продолжал трудиться над вечной Книгой и каждый день находил в ней разгадки все новых и новых тайн, которые оставались сокрытыми даже от самых великих ученых предшествующих поколений.

И поскольку много тайн есть на свете, и много есть такого, что требует исследования, понимания и толкования, и путь познания бесконечен, Адиэль Амзе так и не оставил свое научное подвижничество, и не сдвинулся с места, и остался там, наедине с этой Книгой, среди прокаженного народа, навсегда.[92]