Подражание французскому при императрице Елизавете и далее, при Екатерине II, как моровое поветрие поразило обе столицы и дворянские усадьбы, самые отдаленнейшие. Заучивали наизусть и напевали французские песенки весьма легкомысленного свойства, нередко с указанием прелестей дев весьма откровенного характера. Заучивали каламбуры и циничные анекдоты. Известие о том, что Россия — край обетованный для. всякого сброда, разнеслось по свету. Корабли, нагруженные мусьями и мадамами, выгружались в Кронштадте, и вся эта толпа расползалась по дворянским усадьбам необъятного государства Российского. Без какого-либо экзамена для оценки знаний они становились учителями. Горек был хлеб такого просвещения для России.

Ф. Ф. Вигель вспоминал о своем воспитании: «В доме Голицыных, где хозяйка была племянницей князя Потемкина, урожденная Энгельгардт... в первый раз познакомился я с идеями порока и разврата». Гувернером Вигеля стал некий шевалье де-Ролан де-Вельвиль, французский подполковник, человек лет сорока, бежавший из Франции от ужасов революционного террора. Умный и осторожный, со всеми любезный, он умел нравиться. Забавляя ребенка остроумной болтовней, он вздыхает о «бедной» Франции и «более чем с презрением (говорит) о нашем варварстве. Мало-помалу приучил он меня видеть во Франции прекраснейшую из земель, вечно озаренную блеском солнца и ума, а в ее жителях избранный народ, над всеми поставленный; революционеры, новые Титаны, по словам его, только временно овладели сим Олимпом... При слове «религия» он с улыбкой потуплял глаза, не позволяя себе, однако же, ничего против нее говорить». Посреди разговоров о Расине, Мольере, Буало «вдруг начал заводить со мною нескромные речи и рассказывать самые непристойные, даже отвратительные анекдоты: я не знал, что мне делать: я так уже привык в него (т.е.  шевалье. — В.О.) веровать, что стыдился своего стыда». Злодей наслаждался смятением отрока, и в юноше исчезала робость и возрастало бесстыдство. И Вигель заключает: «И вот в каких руках находилась тогда, конечно, половина благородного русского юношества!»

В последующем сверстники Вигеля, юные Голицыны, уже прошедшие под руководством шевалье первоначальный курс европейского просвещения, отправились в Петербург для продолжения образования в дорогостоящем пансионе иезуита Николя. В этом пансионе сошелся весь цвет отпрысков русских аристократических фамилий. Здесь решающему воздействию просветительской идеологии подвергались Гагарины, Шуваловы, Строгановы, Вяземские. Здесь подружились между собой Михаил Орлов, Василий Давыдов — будущие декабристы, Александр Бенкендорф — будущий начальник тайной полиции России, шеф корпуса жандармов, Дмитриев-Мамонов, Александр Сергеевич Меньшиков, князь, будущий главнокомандующий во время Крымской кампании, которого солдаты называли «изменьшиковым». Все они во дни своей молодости создали первую в России революционную масонскую организацию — Орден Русских Рыцарей[7]. Орден был создан по уставу баварских иллюминатов. Среди революционных идей проповедовалось создание в будущем государстве замкнутой правящей элиты, независимой от народа. Проповедовались и идеи панславизма, и создание всеславянской республики, управляемой кастой сверхчеловеков.

На улицах и площадях русских городов уже в 60-е годы XVIII века никто не стеснялся проповедовать враждебные церкви и самой монархии идеи Вольтера, Дидро, Монтескье, и это было только началом. И в то самое время, когда шаловливые картинки из «Метаморфоз» Овидия с его страдающими по кровосмесительной связи нимфами забавляли салонных европейцев наших, а чтение Тацита и общение с гувернерами описанного типа вселяло желание в молодые дворянские сердца что-то перевернуть, кого-то пустить под гильотину и вырезать как минимум 100 тысяч своих же братьев-дворян, так как без этого прогрессу ведь не обойтись, в это же самое время начинается процесс возрождения русской духовной традиции.

Этот процесс возрождения связан с двумя замечательными личностями: святым Паисием Величковским (1722-1794) — недавно канонизированном русской православной церковью, — возобновившим учение о духовной молитве, и Преосвященным Гавриилом, митрополитом петербургским. Св. Паисий перевел, а митрополит издал «Добротолюбие», принесшее духовную пользу не только для монашества, но и для укрепления всей Православной Церкви.

Преподобный Паисий родился в семье священника в 1722 году, когда петровские реформы достигли апогея. В 1721 году патриаршество было упразднено и руководство делами церкви перешло в руки кавалерийского офицера, ставшего обер-прокурором Святейшего Синода, организованного по протестантскому типу. В это время Лейбниц горит желанием превратить Россию в экспериментальное поле для деятелей оккультных и герметических обществ, известных под названиями «академий». По проекту немецкого ученого, напоминающего «Новую Атлантиду» Ф. Бэкона, Россией должно было управлять сообщество ученых — «Орден Соломонова Храма» или «Дом Соломона». В одной из своих записок Лейбниц, сам член тайного союза розенкрейцеров-алхимиков, исповедовавших герметическую философию каббалы и с этих позиций рассматривавший явления природы и отсюда выводивший свое учение, в том числе учение о «Монадах», неделимых духовных сущностях, продуктах эманации Эн-софа, предлагал Петру I отдать власть в России этому обществу «Дома Соломона», подчинив ему всю общественную деятельность, образование, медицину, промыслы, мануфактуры, сельское хозяйство, торговлю.

В этой «ученой республике» вся жизнь была бы подчинена исключительно Гнозису, знанию. Все должно существовать ради постижения тайн природы, а те, в свою очередь, должны дать власть избранной касте «Дома Соломона» над силами природы и над народом. Дать власть, хорошо. Но кому? Обществу, отвечает Лейбниц, «Дома Соломона». «Натуральная магия» — центр «практической философии». Сам Лейбниц таким образом определял свои идейные истоки, что нетрудно увидеть в его учении проявление идеологии философских школ XVIII века — известных под общим названием Ордена вольных каменщиков: «скептицизм в смысле признания несубстанциональности чувственных вещей, пифагореизм и платонизм с их сведением всех вещей к гармониям или числам, представлениям и идеям; Парменид и Плотин с их единым...: стоическая связь вещей в согласии со спонтанностью; жизненная философия каббалистов и герметиков...» (История философии, М., 1941, т. 1).

Хотя эта система руководства страной не была полностью принята Петром, несомненно влияние идей Лейбница на формирование идейных ценностей Петра, которым довольно рано овладели философские доктрины Запада в виде «естественной религии» и «естественного закона». Эти идеалы отразились наглядным образом в самом архитектурном облике Петербурга. «Естественный же закон» и «естественная религия» — это, как было выше сказано, есть Тора и ее душа — каббала (см. прим. к с. 37).

Как уже отмечалось, отсутствие среди великорусского духовенства сговорчивых пастырей заставило Петра обратиться за помощью к малороссийскому духовенству, прошедшему выучку в киево-могилянской академии. Обучение в этой академии было построено по образцу католических учебных заведений иезуитского Ордена. Сильно была развита схоластика. Изощряя ум, она столь же блестяще губительно действовала на живое религиозное чувство. Религия, ставшая философией, перестает быть религией, и путь от религии до универсальных философских построений — это как раз путь схоластики. Постоянно нуждаясь во все новых и новых рассудочных средствах доказательств, она вынуждена идти туда, куда влекут ее полемисты из противного лагеря. В схоластике широко используются идеи Платона, которые в их иудаистском оформлении привели к появлению восточного варианта греческой философии — неоплатонизма, ставшего одной из составных частей каббалы; также широко использовались и идеи Аристотеля.

Учение Аристотеля также вошло в схоластику через усвоение его идей средневековой еврейской философией (Маймонид). В конечном счете, именно синтез иудаизма с идеями античной философии создал средневековую европейскую схоластику: так же, впрочем, как и все мистические учения Европы, опирающиеся на идеи каббалы. «Очень большое значение для развития схоластики имела арабско-еврейская философия. Она проникла в Западную Европу различными путями. (...) Евреи, эмигрировавшие из Испании... способствовали знакомству с восточной философией» (История философии. М., 1940, т. 1, с. 459).