На это масон Фальк с пренебрежением замечает «...суть все те добрые дела... суть их дала ад экстра. ...Дела, которые бросаются в глаза народу, — только дела, которые они совершают единственно ради того, чтобы они бросались в глаза народу». Как бы то ни было, социализм берет свое начало отсюда.

«Предания» стоической философии были «разумной моралью» русских вольтерьянцев. Учение древних стоиков усиленно привлекало к себе внимание образованных дворянских кругов. Епиктет, Сенека, Цицерон, Марк Аврелий, Плутарх входят в русскую жизнь, входят, понятно, не сами, а с помощью издателей, переводчиков, денежных средств и всех тех, кто был заинтересован в пропаганде «естественной религии» и «разумной философии», в разрушении русской православной церкви и русской духовной культуры. Вспомним — рядом с просветительским язычеством, бок о бок, другая жизнь.

...Не то, совсем не то благоуханная теплота Умной молитвы Паисия Величковского и иже с ним. Метафизические глубины тайн мироздания не даются в плотском мудровании, но открываются подвижникам и не помышляющим о тайнах этих, но лишь желающим понять всю глубину своего недостоинства перед Спасителем и путем умного трезвения очиститься от скверны. Глубины же тайн мироздания открываются такому сердцу в той мере, в какой оно может их вместить и в какой это будет соответствовать Промыслу Божию. Но вернемся к тому потоку «просветительства», что захлестнул Россию и расколол ее сознание на две части: христианскую и языческую.

Борьба с западным «гнозисом» велась Москвой неусыпно и веками. Эти проблемы идейной борьбы крайне сложны для нашего теперешнего понимания, хотя проблематика, связанная со спасением в Знании, верой в безусловную ценность любого знания, независимо от его моральной оценки, остается в силе. Какую цену готово было бы заплатить сегодня человечество, чтобы открытия, приведшие к созданию ядерного оружия, никогда бы не осуществлялись? Как уже было сказано, Петр I нашел себе верного помощника в человеке, до того уже предавшем веру православную и принявшем «на время униатство» в желании путем такого отступничества получить мудрость иезуитской схоластики. Феофан Прокопович учился сначала в Киевской академии, потом последовательно в иезуитских коллегиях во Львове, Люблине, Вильне и Познани. Его не раз обвиняли в безбожии, ереси, но ему покровительствуют сначала Петр I, затем Екатерина I. наконец, Бирон. Обвинения были вполне основательны. Он проповедует как раз идеи «естественного разума» и в «Правде воли монаршей» знакомит читателей с разными формами правления, разъясняя, что такое демократия, что такое аристократия и монархия. Он сообщает читателю, что монархия бывает наследственная и избирательная. Следуют доводы за и против того или другого вида монархии. Здесь же он знакомит русского читателя с учениями «изряднейших законоучителей» Гуго Греция, Гоббса и Пуфендорфа, излагающих теорию происхождения государства из первоначального договора граждан между собой основать такую власть, которая будет всем полезна. Эти мифические, невежественные и неумные представления о происхождении государства должны были подорвать представления о священном характере происхождения царской власти. В стране, где царь был главой государства православного и был носитель священной власти, помазанник Божий, и согласно с законами Империи был охранителем устоев веры и «всякого в церкви святой благочиния», отказ царя Петра от веры православной означал, что власть впала в состояние тяжелого кризиса.

Начиная с Петра правительственный аппарат, по существу, исповедует деизм и пантеизм, то есть безбожие, неверие в личного Бога, и поклоняется Верховному Существу и Великому Мастеру. Литературе, пришедшей с Запада, поскольку своей, подобной, проповедующей моральное разложение, — гедонизм, еще не было, открыта была зеленая улица. В то же время на издание церковных и вероучительных книг, по существу, накладывается запрет-, и церковный причт испытывает недостаток даже в самой необходимой богослужебной литературе. Сам факт принятия царем Петром титула императора означал принятие языческого догмата о святости государственной власти.

Это языческое обожествление особы императора имело, по существу, антицерковный характер. Из охранителя чистоты и незыблемости православной веры Петр превращался в некое олицетворение самого государства. Вся последующая атрибутика его власти была заимствована из императорского языческого Рима, и печальная судьба этого государства осталась непонятой Петром I и европейскими цивилизаторами. Все, что обнаружило в свое время полную нежизнеспособность в античном мире, теперь реанимировалось и призывалось на бой с христианской церковью.

В обилии, хотя и не сразу, появляются изображения Петра и создается немыслимый в христианском государстве культ этого царя. В идеологии новой власти, идеологии языческой, пантеистический Петр I занимает то самое место некоего эталона, какое когда-то занимал Октавиан Август, основоположник Римской империи. Свою «святость» Август, правда, делил с Цезарем — Петр ни с кем. Лучи его славы, усиленно создаваемой учеными и литераторами при поддержке двора, освещают чиновничий период, петербургский, в истории России. Известно, что критика Петра в дореволюционной России была фактически запрещена. Каждый новый царь начинал с заверения верности заветам своего великого предка и обещал следовать его мудрым начинаниям. Масоны пели в ложах гимны Петру I.

Отказ от горних идеалов церкви и от тех времен созидания России, когда в первую голову в политике утверждалась святость веры отчей и политические акты обосновывались необходимостью защиты этой веры, привел с неистребимой железной логикой к языческому поклонению Вождю, великому централизатору и реформатору. Герцен называет Петра якобинцем на престоле, и от этой мысли недалек и сам Пушкин, наименовавший всех Романовых якобинцами. Герцен утверждал, что правительство до Николая I высоко несло знамя либерализма (см.: «О развитии революционных идей в России»). Действительно, Петр проводил огосударствление экономики, и во многом его политика была близка идеалам социалистов — Томаса Мора, Кампанеллы, Бабефа и Морелли с их системой беспощадного угнетения человека, практикой безраздельной власти отчужденной от интересов народа кучки чиновничьей братии, полного бесправия личности перед лицом властей. Она, эта политика Петра I, стала созвучной нашему времени. Не европейские его преобразования вызвали такой восторг со стороны чиновников и представителей свободных профессий, а именно этот аспект его политики. Политика Петра I экономически отбрасывала страну совсем в другую от экономического и культурного прогресса сторону. Его политика была антиисторична. Давно замечено, что централизация столь же хороша в теории, как плоха на практике. Не случайно в тяжелые для России времена борьбы за свое существование чиновничий аппарат не складывается. Правительственная власть Московской Руси опирается прежде всего на самоуправление, основанное не на пользовании землей, а на праве собственности крестьян на землю, осуществляемом через общину и в ее пределах и получающем свой смысл в Церкви. И в такой гармонии находился залог здорового развития Русского государства.

«В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России; в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями. Здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих. Их идеал веками питал народную, жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки. Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа в последнем счете определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризированной русской культуры», — пишет историк Г. П. Федотов в своей известной книге «Святые Древней Руси» (Париж, 1985).