ДИРЕКТОРСКИЙ КАПИТАЛИЗМ

Вспомним: на дворе — канун 1992 года. “Умные головы” по телевизору, в газетах, в представительных собраниях озабоченно дискутируют на тему: готова ли Россия к рынку? Всерьез обсуждается проблема: а можно ли вообще в нашей стране проводить приватизацию? Поймут ли “наши люди”, что такое аукцион? Это сегодня подобные сентенции кажутся по меньшей мере смешными. А тогда… Осененные степенями и званиями ученые люди глубокомысленно рассуждали о том, что рынок — это не для нас; озабоченно отыскивали некий “третий путь”, по которому должна пойти Россия.

На фоне всей этой теоретической дичи в стране вовсю развернулась спонтанная приватизация. Директора предприятий, руководители министерств и ведомств действовали в полном соответствии с экономической логикой: делали свой маленький (а кто и не очень) бизнес. Правда, они не могли извлекать личную выгоду законным путем. Хотя они и контролировали предприятия, но не были их владельцами и потому не могли получать прибыль открыто, законно. Поэтому заключались контракты на продажу продукции по заниженным ценам, помещения и производственное оборудование сдавалось в аренду подставным фирмам, выдавались кредиты, которые потом не возвращались, и т. д. — все это, конечно, с учетом личной заинтересованности директора. И пока “ученые мужи” дискутировали о том, поймет ли русский народ, что такое прибыль и дивиденды, самые шустрые представители этого народа уже энергично преумножали свои доходы, пуская на ветер формально остававшуюся государственной собственность.

Масштабы бесконтрольного воровства росли и ширились, и власть, сознавая, что надо вмешаться, не понимала, как это сделать. Было понятно, что грабежу попустительствовать нельзя. Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что остановить этот разгул административным путем тоже невозможно: силы-то уже не те.

Однако мы прекрасно отдавали себе отчет, в какой системе координат оказалась страна, понимали, что только законная, хорошо организованная приватизация может остановить приватизацию спонтанную и воровскую. Однако для того чтобы директора, вкусившие уже плодов стихийной приватизации, приняли этот вариант, нужно было идти на существенные уступки им. Единственный выход виделся в том, чтобы превратить директоров в настоящих собственников: дать им законное право получать доход от предприятий, которые они контролируют. А заодно сделать их ответственными за все, что происходит на этих предприятиях. Иными словами, директора надо было превратить в акционера.

Нет, это была не слабость. И не ошибка. Это был единственно возможный в той ситуации политический компромисс, на который мы шли совершенно сознательно и преднамеренно. Ведь с начала 1992 года фактически главным был политический вопрос: позволит ли “директорский корпус” продвигаться гайдаровским реформам? Это сейчас директора утратили роль мощнейшего политического клана, а тогда их сила казалась почти абсолютной. Было ясно, что провести приватизацию, а по большому счету и всю реформу, наперекор их воле невозможно.

Кроме того, надо было учитывать не только фактор политической немощи власти, но и организационную слабость только что сформированного российского правительства. У новых людей, пришедших во власть, было понимание общей логики реформ, но не хватало опыта организационной, аппаратной работы. Старые же аппаратчики поначалу совсем плохо понимали новые задачи и нередко саботировали их решение: кто втихую, а кто и открыто. Мы прекрасно отдавали себе отчет в наличии этих ограничений — и политических, и организационных.

В итоге, учитывая все вышеперечисленное, мы пришли к выводу, что сделать приватизацию “правильно”, по классическим канонам, чтобы она от начала и до конца отвечала исключительно государственным интересам, невозможно. Для того чтобы приватизация состоялась, она должна была быть политически приемлемой и практически осуществимой.

Теперь читателю понятно, почему пришлось вводить льготы и отдавать директорам и работникам предприятий хороший кусок собственности. В каком-то смысле вся наша приватизация оказалась льготной. Нам важно было получить поддержку самых разных политических и общественных сил: директоров, рабочих, региональных властей, народа в целом. Всех их мы должны были превратить в своих союзников. Именно это обстоятельство во многом продиктовало выбор стратегии приватизации.

Первоначальный вариант льгот, заложенный в программу приватизации, состоял в том, что 25 процентов привилегированных (без права голоса) акций приватизируемого предприятия бесплатно распределялись среди работников. Кроме того, члены трудового коллектива имели право приобрести еще 10 процентов обыкновенных (голосующих) акций за деньги, но с 30-процентной скидкой от их номинальной стоимости. А руководству отдавалось еще 5 процентов, но уже без скидок, по номинальной стоимости.

Несмотря на то, что уже первый вариант приватизации с точки зрения уступок трудовым коллективам и директорам был беспрецедентен для мировой практики, давление на правительство продолжалось. Это давление в значительной степени осуществлялось через Верховный Совет, с трибун которого безостановочно неслись требования “отдать фабрики рабочим”. И результатом компромисса с директоратом и законодателями стал второй вариант приватизации.

В соответствии с ним под контроль работников предприятия уже уходил 51 процент голосующих акций, то есть контрольный пакет. Все акции надо было выкупать по цене, в 1,7 раза превышающей номинальную. Впрочем, удалось настоять на том — и это было очень важно, — что акции приобретаются в собственность отдельного работника, а не всего коллектива. И каждый работник в любой момент имеет право распоряжаться своими акциями самостоятельно. Это открывало возможность появления эффективного собственника на предприятии не в процессе приватизации, а уже после ее завершения.

Вообще-то я и тогда полагал, и сегодня считаю: по второму варианту слишком много льгот даровали директорату и работникам предприятий, пойдя у них на поводу. Можно было поторговаться и попробовать отдать не 51 процент, а несколько меньше. Скажем, 40. Это был вопрос политического расчета.

Но, в целом, жизнь показала, что наша стратегия оказалась правильной. Когда стали известны основные контуры предлагаемой программы приватизации, в особенности второго варианта льгот, сопротивление директоров приватизации и реформам в целом перестало носить массовый характер. Вся борьба сводилась уже к выторговыванию особых схем приватизации, смысл которых, как правило, заключался в том, что директор хотел получить еще больше собственности, чем предписывали правила.

Сейчас мы испытываем немало проблем, связанных с оставшимися у руля директорами. Многие из них так и не смогли начать работать по-новому и тормозят реформы на своих предприятиях. Это и есть тяжелое наследие того старого политического компромисса. Но если бы не тот компромисс, то вообще не было бы никаких проблем, потому что не было бы приватизации как таковой.

Однако некоторым директорам и 51 процент показался малым! Под их ожесточенным давлением появился третий вариант приватизации: на предприятиях средних размеров руководство получало право выкупить 40 (!) процентов акций по очень низким ценам. С огромным трудом удалось исключить из этой схемы крупные предприятия, мотивируя это тем, что превращение в один прекрасный день тысяч директоров в мультимиллионеров спровоцирует народный гнев. Впрочем, интерес директоров к совсем уж грабительскому третьему варианту удалось ограничить одной существенной оговоркой. Руководителям предприятии давали право выкупать свой пакет только в том случае, если они обещали, что сумеют избежать банкротства. В итоге количество претендентов на третий вариант оказалось незначительным: не более 2 процентов предприятий. Директора панически боялись банкротств.