Я вышел со вторым звеном. Осторожно пересекли заграждение из колючей проволоки в сторону открытого поля, западнее гетто. Оттуда нам следовало обогнуть городок с северной и восточной стороны. Странное чувство охватило меня, когда я пересек ограждение: что-то воистину судьбоносное свершается в моей жизни. С этого момента нет нас, меня и моих товарищей, евреев под властью нацистской власти, униженных и обреченных уничтожению, а мы превратились в свободных бойцов, которые присоединились к большому лагерю всех фронтов против нацистского зверя. Я коснулся пистолета, прикрепленного к моему поясу, и гранаты в моем кармане. Я почувствовал великую уверенность в своих силах. За нашей спиной было гетто. Перед нами — леса и неизвестное будущее.

Мы шли шеренгой, Рувка Левин вел нас. Ночь была темной, дождь лил, не переставая. Одежда не спасала от влаги и стужи. Несмотря на быструю ходьбу, я чувствовал холод всем телом. Грязь проселочной дороги липла к сапогам, движение было медленным и трудным. Спустя два часа мы остановились. Выяснилось, что ошиблись дорогой. Вместо того, чтобы повернуть налево с перекрестка проселочной дороги, мы продолжали идти прямо и снова приблизились к Свинцяну. Вернулись по своим же следам, потеряв драгоценное время. По пути мы должны были обогнуть небольшое село, но из-за приближения рассвета решили пройти через это село. Село расположилось по обе стороны дороги десятком деревянных домиков с соломенными крышами. Типичное село в этих местах. Лай собак сопровождал нас вдоль всего села. Я смотрел на темные эти домики, на маленькие окна, и думал: крестьяне, проснувшиеся от собачьего лая, поглядывают в окна на незваных гостей, проходящих через село.

Остановились на короткий отдых около небольшой рощи. Дрожали от холода, дождь продолжал лить. Некоторые из ребят немного отстали, пришлось их ждать. Мы не были привычны к столь долгой ходьбе, да еще при такой погоде. Я вспомнил тепло в тесных комнатках гетто, но тут же отбросил эти мысли. Мы общались шепотом. Из-за ошибки в дороге, дождя, грязи, медленного передвижения, мы не успеем добраться до леса Царклишки до рассвета. Шимка Левин предложил остановиться в дневные часы на ближайшей ферме, хозяев которой он отлично знает. Если фермер не согласится дать нам приют для отдыха, не будет иного выхода, как двигаться при свете дня до леса.

Предложение было принято, и Шимка с еще двумя товарищами пошел на ферму. Время, тянувшееся до их возвращения, показалось мне очень долгим. Я беспокоился. После минут напряженного ожидания, наши товарищи вернулись и сообщили, что фермер согласен, чтобы мы отдохнули у него на сеновале в течение дня. Гора сена доходила до половины высоты сеновала. Мы свалились на сухое сено. Я сбросил мокрую куртку и зарылся в сено, только голова торчала наружу. Борис Йохай, который с момента выхода из гетто взял руководство в свои руки, заявил, что запрещено спать и зажигать спички. Было назначено двое часовых, остальные провалились в сон. Я мгновенно заснул. Когда меня разбудили сменить часового, уже был полдень. Большинство ребят еще спало. Я стоял у ворот сеновала с карабином, полученным из рук предыдущего часового, и поглядывал через щель за происходящим снаружи. Дождь прекратился, и солнце выглянуло из-за облаков. Ферма была небольшой и отдаленной от населенных пунктов, жилой домик из трех комнат, конюшня и сеновал. На горизонте, примерно, в двух километрах, виднелось село. Роща огибала ферму с двух сторон. Единственная дорога соединяла ферму с тем селом. Близость к роще вселяла в нас чувство защиты. Если появятся нежеланные гости, мы успеем скрыться в роще. Спустя два часа меня сменили на дежурстве. Тем временем проснулось большинство ребят. Мы негромко беседовали. Хозяин фермы, белорусский крестьянин лет пятидесяти, принес нам большой ковш молока и картошку, сваренную в кожуре. Мы набросились на еду. К пайкам, захваченным из дома, решили не прикасаться. К вечеру из села появился крестьянин. Мы видели его, приближающегося издалека на телеге. Он вошел дом. Оказался родственником хозяина. Мы хранили абсолютное молчание, пока он не уехал.

Затем хозяин рассказал нам, что после полудня прибыли в село литовские полицаи и допросили жителей, не видели ли они группу евреев, сбежавших из Свинцяна. Очевидно, крестьяне из села, которое мы пересекли ночью, сообщили о людях, прошедших через село. С наступлением темноты мы поблагодарили хозяина фермы за угощение, и вышли в путь. Ферма эта находится в 10 километрах от Свинцяна, и чтобы дойти до нее, мы немного уклонились от прямой дороги в лес Царклишки. Нам предстояло еще пройти 8 километров. При ночном передвижении не трудно преодолеть такое расстояние. Мы шли медленно и обогнули село, в котором, по словам хозяина фермы, жили белорусские полицаи, служившие в Линтопе. За час до наступления рассвета мы пришли в лес Царклишки. Лес этот невелик, 14 квадратных километров. Мы подождали рассвета на опушке и с первыми лучами углубились на полтора километра в лес, где остановились, чтобы найти подходящее место для создания базы.

Выбрали сухое возвышение над окружающей местностью, очистили его от кустов, растительности и снега, который еще не растаял. Топорами и ручными пилками, принесенными с собой, срубили и спилили молодые сосны и березы, и соорудили шалаши для защиты от холода и ветра. Зажгли костер, чтобы согреться и вскипятили воду из снега. До полудня послышался звук проезжающей телеги и ржание лошадей недалеко от нас. Крестьянин приехал рубить деревья, примерно, в двухстах метрах от нашего места. Нас он не заметил. Мы решили это место покинуть и найти более отдаленное от дороги, по которой проехал крестьянин.

Первую ночь в лесу мы высыпались, несли охрану и пытались согреться. Одежды еще не высохли от дождя прошлой ночью, а шалаши давали слабое укрытие от резкой стужи. Мы спали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло тела, по двое-трое в шалаше. Мы боялись зажигать костер, чтобы нас не засекли издалека.

Утром вышли разведать окрестность, ознакомиться с тропами, определить расстояние от нашей стоянки до опушки леса во всех направлениях, до ближайших сел и фермы. Нас было шестеро, и командовал нами Рувка Левин, который был немного знаком с этим лесом. Шимка Левин и еще двое ребят пошли на ближайшую ферму к знакомому Шимке крестьянину Федулу. Мы хотели услышать, что творится в округе, спросить, патрулирует ли здесь полиция. Также собирались купить продовольствие, узнать, есть ли здесь советские партизаны. Ребята, оставшиеся на стоянке, покрыли шалаши дополнительным слоем веток, чтобы защититься от ветра и стужи. К вечеру вернулись те, кто посетил Федула. Они принесли несколько буханок хлеба и картошку. Насколько им стало известно, в последние недели полиция не появлялась в окрестности, а партизаны здесь не проходили с конца осени 1942.

Каждый день мы еще и еще раз досконально изучали топографию леса, чтобы все члены группы ознакомились с ней. Выяснилось, что десятки крестьян приходят в лес рубить деревья. Это нас весьма беспокоило: в один из дней нас обнаружат. Жители округи были в большинстве своем белорусы, частью поляки. Литовцы были в меньшинстве. Следовало остерегаться всех крестьян. Среди белорусов и поляков были доносчики, сотрудничавшие с немцами. Ближайшее к нам село было в 2 километрах от нашей стоянки, и по ночам до нас доносился лай собак.

Прошла неделя нашего пребывания в лесу. Мы стали привыкать к новой реальности. Установили связь со знакомыми Шимке и Рувке крестьянами, у них покупали съестное и узнавали новости о том, что происходит в округе. Все еще страдали от стужи, особенно по ночам, если не разжигали костер. Дни стали теплее, и нас поддерживала мысль о приближении весны. Изучение окрестности днем было очень важным для ощущения нашей безопасности. Мы начали патрулировать и по ночам.

Хотя мы не избрали командира группы, а все решали "демократическим" путем, но как-то само собой Борис Йохай взял командование в свои руки, а те товарищи, которые обладали опытом воинской службы, как бы составляли его штаб. В нашей реальности воинская иерархия необходима. И она возникла естественным путем. Несмотря на то, что я был самым молодым в группе, у меня было особое положение по праву первых создателей группы, и еще потому, что я достаточно быстро приспособился к условиям леса, изучил все тропы. Мы использовали первые дни для изучения оружия, помогали нам товарищи, служившие в польской армии, среди них Иоська Флексер и Перец Гражол. В гетто мы лишь научились, как ставить оружие наизготовку. Но как стрелять, представляли лишь теоретически, ибо не было условий для основательных тренировок и, тем более, стрельбы. Мы также не были уверены в том, что оружие, вынесенное нами из германских складов и купленное за деньги, способно стрелять. Из-за малых боеприпасов решено было, что каждый использует для стрельбы из личного оружия лишь одну пулю. Решено было, что каждое звено будет упражняться в стрельбе в дальнем краю леса.