Вы видели люстру Чижевского? Знаменитую люстру Чижевского…

Нагромождение железок, весом под 30 килограмм?

Раньше сия роскошь присутствовала в каждой поликлинике любого российского города. Она ионизировала воздух, и излечивала астматиков.

Как подобный раритет оказался у Алекса — никто не знает. Равно как никто не знает откуда у него в туалете огромная рация, размером с чемодан, и большой каменный уличный цветник с ромашками на балконе…

И вот в череде страждущих исцеления появился Павел.

У Павла был флюс и большое недоверие к Алексаняновским способностям.

Но флюс мучил больше недоверия, и Павел рискнул…

— Ложись, болезный!! — прогремел голос Великого Алексаняна. — Ложись под Волшебную Исцеляющую Люстру Чижевского, и впусти в себя дух Гамми!!!

Павел лёг на пол, с опаской глядя на устрашающую конструкцию похожую на скелет инопланетянина-инвалида, и сложил руки на груди.

— Впусти! Впусти! ВПУСТИИИИИ! — завывал Гуру-Алекс, потрясая над Павлом кудлатой головой, и покрывая тело Павла свежей перхотью.

Павел сделал над собой усилие, и пукнул.

— Плохо!! Очень плохо, болезный! — опечалился Алекс, и добавил перхоти на сомкнутые веки пациента.

Ноздри Гуру раздулись, голые пальцы ног хаотично начали скрести грязный линолеум, руки он простёр над телом лежащего Павла…

И тут люстра оторвалась, и рухнула на пациента.

Наступила тишина. В которой тихо раздалось: «Пук».

И автор звука остался неизвестен…

Флюс у Павла прошёл. Потому что вместе с флюсом Паше перекроили потом в больнице всю челюсть. И недоверие к Алексу прошло. Потому что Паша забыл куда и зачем он пришёл, и почему он очнулся в больнице с лицом, похожим на фарш.

А вот Алексанян с тех пор потерял доверие болезных соседей и Великую Целебную Силу Гамми.

С горя Алексанян запил, и теперь его можно ежедневно встретить на лавочке, у своего подъезда, где он сидит в окружении малолетних потаскух, которые восхищённо слушают его истории про Великого Гамми, а потом отдаются ему в канаве за детской площадкой.

Ибо на каждый товар всегда найдётся свой купец.

Воистину.

02-08-2007

Всем будущим бабкам посвящается. И мне самой в том числе.

Вы думали, разговор пойдёт о тех бабках, которые все мы стараемся заработать (спиздить, отнять, сделать, выставить на… Нужное — подчеркнуть). А вот хуй вам, товарищи.

Потому что говорить мы будет о том, во что рано или поздно превращается любая девочка с персиками. А именно — в бабушку с курагой.

Все бабки имеют 2 категории. Это:

1) Старушки обыкновенные.

Стать старушкой — это святой долг каждой сегодняшней тётки. Старушки сидят дома, нянчат внуков, варят кашу, рассказывают им на ночь сказки, ходят в магазин для того, чтобы затариться продуктами, а не для того, чтоб замеситься с кассиршами, носят коричневое платье и платочек в горошек, и ходят по воскресеньям в церковь (это, кстати, обязательно. Ибо любой порядочной старушке должна к старости прийти в голову мысль, что скоро ей придётся помереть, и ТАМ с неё всё-всё спросят. И за еблю с соседом, пока муж на работе, и за то, что в молодости была выжрана цистерна хани, и, естественно, за «первонах», «заебись, пешы ещё» и за «нахуй аффтара». Спросят-спросят. И не сомневайтесь.)

Это всё в общих чертах.

Старушкам положено сидеть вечерами на лавочке у подъезда, вязать носки по восемь метров, через каждый метр — пятку, и разговаривать с другими старушками о политике, ценах и у кого сколько дети зарабатывают.

И ниибёт. Так положено.

2) Пожилые дамы.

Пожилой дамой может стать не всякая. Пожилые дамы — это бывшие преподаватели русского языка и литературы в ВУЗах, это бывшие научные работники, бывшие актрисы, и жёны генералов-адмиралов-Абрамовича-Березовского-и-так-далее-алигарховбля.

Пожилые дамы носят костюмы с брошками, тщательно закрашивают седину в волосах в салоне, а не дома, в тазике с чернилами, красят губы светло-коричневой помадой, и никогда не улыбаются. Потому что их лица уже сто раз обколоты Ботоксом.

И, собственно,

3) Бабки.

Сраные старые пидораски, которые хуй знает зачем, с самого утра пиздуют в битком забитые вагоны метро, волоча за собой облезлые тележки, которыми они специально рвут людям колготки, наезжают на ноги, и тычут ими в яйца: «Сынок, помоги бабушке тележечку по лесенке поднять…»

Они приходят в магазин, и гундят: «Пропустите меня без очереди, я бля мать-героиня, ветеран труда и ещё хуй знает чего, а вы тут все- охуевшая молодёжь, чтоб вам всем сдохнуть от заслуженного триппера!»

И если эту манду пропустить вперёд, начинается шоу:

— Дайте мне батон хлеба… Да. Нет. Не этот! Фу! Он чёрствый! Дайте другой! А теперь колбасы. Вон той. Сто шестнадцать граммов. Да! Я сказала, что именно сто шестнадцать! Что? Забирайте свою колбасу, я её не возьму! Мне не нужно ваши сто двадцать три грамма! Дайте мне жалобную книгу! А меня не волнует, куда вы этот кусок денете! Я покупатель, и я всегда права! Сталина на вас нет, сучки молодые! Рожи намалевали, юбки позорные напялили, проститутки, и стоят тут за прилавком, продуктами торгуют! Сначала она этими руками хуи у своих хахалей дрочит, а потом ими же честным людям хлеб подаёт! Тьфу, шалава!

Бабок можно встретить в очереди к районному терапевту, куда ты пришёл, чтоб получить справку для бассейна, а впереди тебя сидит толпа здоровых бабок, которых, сука, рельсой не перешибёшь, и орёт на тебя:

«Куда ты прёшь без очереди! Я вот, с больными ногами еле-еле пришла, мне необходимо в больницу ложиться, и то в очереди сижу, а ты молодой, постоишь, не развалишься!»

И через полчаса ты можешь наблюдать в окно, как эта бабка с больными ногами резво скачет прыжками кенгуру из ворот поликлиники вслед за уходящим автобусом, догоняет его, и хуярит на ходу своей клюшкой по дверям, требуя остановить автобус, и впустить инвалида.

Рассмотрим отдельных представителей категории «Бабки»

Бабка Катя. Проживает в Москве в спальном районе, имеет взрослую дочь, зятя, двух внуков, пенсию, которую она не тратит на себя, потому что её обувают-одевают дети, они же её кормят пять раз в день, потому что бабка Катя страдает булимией, и жрёт как не в себя.

С утра бабка Катя пиздует в метро, где шляется по вагонам с табличкой: «Помогите, люди добрые, дети выгнали из дома, отпиздили, выбили зубы, ткнули рожей в говно, и бросили помирать с голоду под забором. Дайте немножко денег, а то прокляну нахуй всех. Воистину»

Бабка исправно башляет кому надо, чтоб беспрепятственно побираться по вагонам, и, насобирав пару тысяч рублей, к вечеру возвращается в свой двор, где шлёпается на лавку у подъезда, и начинает самозабвенно сплетничать:

— Ой, а вы знаете, что Наташка Горелова из пятого подъезда беременная? Аха. От хачика Автандила, который через дорогу в сапожной мастерской работает. А Иркиного мужа из пятнадцатой квартиры посадили! Ну да, наркомана этого. Говорят, он у себя дома 2 мешка наркотиков хранил. Да таких ядрёных! Милицейская собака, говорят, нос в мешок сунула — и подохла сразу! Вот те крест! Сама видала как её милиционеры в простыне из дома вытащили, и сожгли за бойлеркой!

А Пашка со второго этажа — гомосек!! Вот чтоб мне сдохнуть, если вру! Вчерась вышла я в два часа ночи на лестницу, мусорку вытряхнуть, гляжу — матерь Божья! Пашка-сосед! Стоит, с мужиком обнимается, и в штанах у того рукой-то мац-мац. Ковыряет что-то, гомосек проклятый! Да. Вот так мы и живём, Никалавна. Ладно, пойду я домой, уж время ужинать подошло, а меня всё не зовут, собаки такие… Хуже чужих, ей-Богу! Родную мать куском хлеба попрекают.

И пиздует домой.

Бабка Зина. Кто-то когда-то ей сказал, что её фамилия — Парашина — очень древняя и знаменитая. И что, возможно, её предки были графьями-баронами-сеньорами. С тех пор бабка Зина вошла в образ, и до сих пор из него не вышла.

Она с утра завивает свои три волосины на бигуди, надевает красные бусы, берёт под мышку облезлого кабысдоха Дружка, и чешет во двор, играть с другими бабками в преферанс.