— Нам надо поговорить, — ее подбородок поднят высоко, словно она лучше всех, кто находится в здании, и на плече она несет спортивную сумку. — Сейчас же.

— Мне пора, — я сбрасываю вызов, понимая, что поступаю словно слабак, уклоняясь от своих чувств. Распутываю браслет и поднимаю ноги на кровать. На мне клетчатые пижамные штаны и старая голубая футболка, вся в дырках. Я ношу их уже пятый день, и они начинают мне надоедать.

Мама бросает сумку у изножья кровати, кладет руки на бедра.

— Тебе нужно усердней работать над тем, чтобы поправиться, и уже выписываться отсюда. Это негативно влияет на образ нашей семьи.

Я осторожно наклоняюсь вперед, потому что от резких движений болит бок.

— И что же ты мне предлагаешь сделать, мама, потому что у докторов противоположное мнение. Они считают, я должен оставаться здесь, чтобы вылечиться.

— Мне до черта, что там думают доктора, — она резко раскрывает молнию на сумке. — Что меня действительно волнует – чтобы ты надел нормальную одежду, заставил всех думать, что тебе лучше, и вернулся домой, где мы сможем начать планировать свои действия на случай, если Калеб Миллер подаст в суд.

— Я всегда могу сослаться на психическое расстройство, — мой голос пропитан сарказмом. — Может, они оставят меня тут, а не пошлют в тюрьму.

Лицо моей матери вспыхивает, она закидывает ручки своей сумки выше на плечо.

— По-твоему это смешно? Возможно, мне следует прислать сюда твоего отца, чтобы он тебя вразумил?

Несмотря на все старания, я снова оказываюсь в том месте, где, истекая кровью, лежал на полу на грани смерти, в абсолютной готовности ее принять. Потираю лицо руками, после чего говорю сквозь сжатые зубы:

— Я постараюсь.

Она улыбается, и улыбка кажется неуместной на ее лице, будто моя мать – злодей, готовый воплотить в жизнь свой подлый замысел. Мама целует меня в щеку, я чувствую исходящий от нее запах перегара. Затем она отстраняется и проводит большим пальцем по моей щеке.

— Я тебя помадой испачкала, — она вновь улыбается, убирая руку. — Давай займемся твоим вызволением отсюда.

Похлопав меня по ноге, мама выходит из палаты, оставив дверь открытой. Я слышу, как она говорит что-то одному из докторов, после чего медсестра захлопывает дверь.

Из сумки, полной джинсов, футболок и носков, я достаю футболку с длинными рукавами и натягиваю ее через голову. Затем достаю джинсы, в полной готовности надеть свой полный костюм и отправиться врать миру, как делал на протяжении всей своей жизни.

Келли

Мы въезжаем в Афтон уже поздней ночью, когда светит Луна как гигантский шар, а снежная буря, словно завеса перед грузовиком, скрывает ее. Мы бы приехали к ужину, но Сет заставил нас остановиться на обед и повалять дурака в Макдональдсе. Но это было отчасти для того, чтобы отвлечься и отсрочить неизбежное, до тех пор, пока не получили нагоняй от менеджера.

Думаю, мы все избегали чего-то. Но чего именно, я все еще пытаюсь понять. После очень долгой и утомительной дороги, Сет и я прокрадываемся в комнату над гаражом и падаем на кровать, даже не поговорив с мамой. Это место занимает одно из самых ярких воспоминаний в моей голове, когда я только вошла сюда, то чуть не упала, от нахлынувших чувств, вспоминая, как Кайден прикасался ко мне, целовал и стал часть меня.

— Я в печали, — заявляет Сет, когда мы лежим на кровати лицом к лицу уже в пижамах. Обогреватель тихонько гудит в стороне, и свечение от его ламп освещает ветхие стены. Сет изображает недовольство на лице. — Я с таким нетерпением ждал встречи с твоей мамой.

Я несильно щипаю его за руку.

— Врунишка. Ты так рад, что она спит.

Он хихикает, а затем перекатывается на свою сторону, опершись на локоть.

— Знаю. Мне жаль, что это так, но из того, что ты рассказывала о ней, я понял, что она вряд ли полюбит мою красочную индивидуальность.

Я сажусь на кровати, стягивая резинку с волос, а затем повторно завязывязываю хвост. Кладу руки на колени и закусываю губу, думая о завтрашнем дне и о встречи с Кайденом.

Сет прикасается к моей нижней губе, и я вздрагиваю, но быстро прихожу в себя.

— О чем задумалась?

— Да ни о чем. — Вздыхаю и укладываюсь на свою сторону. — Мне просто интересно, какого это будет... увидеть его снова.

Он обдумывает ответ, убирая челку с глаз.

— Это будет как тогда, когда я впервые решил поговорить с тобой. Воспринимай Кайдена как пугливого кота. Если скажешь что-то не то, он может испугаться.

— Ты считал меня пугливой кошкой?

— Котенком. — Он улыбается и подмигивает мне. — Казалось, что ты была готова выцарапать мне глаза, когда я обратился к тебе.

Я взбиваю подушку, а после кладу руки под голову.

— Что если я скажу что-то не то, и он расстроится?

Он снимает часы и кладет их на закрытую корзину возле кровати. Затем поворачивается на бок лицом ко мне.

— Не скажешь.

Я приподнимаю ноги и засовываю их под одеяло.

— Почему ты так уверен в этом?

Он улыбается и касается пальцем кончика моего носа.

— Потому что он открылся для тебя в первый раз, а это означает, что ты уже говорила правильные вещи. Все что тебе нужно сделать — это пойти туда завтра и быть самой собой.

— Надеюсь что ты прав. — Выключаю светильник, и в комнате становится темно. Тусклое сияние Луны просачивается через окно. — Я правда надеюсь, что ты прав.

— Я всегда прав, солнышко, — отвечает он, а затем сжимает мою ладонь. — Только не нужно засорять себе мозги этим.

Закрываю глаза и держусь за мысль о том, что завтра я увижу его живым, а не истекающим кровью на полу. Тогда, Может быть, я, наконец, смогу избавиться от ужасных картинок в моей голове.

Кайден

Сейчас середина декабря, начало зимних каникул. Если бы я был не здесь, то, уехал бы в колледже, возможно даже с Келли и Люком. Так странно знать, что она сейчас едет в город, возвращается домой, так близко ко мне, и все же, по–прежнему кажется такой далекой, почти недосягаемой, ведь я застрял здесь, а она там.

Я в тайне собираю резиновые браслеты, у меня их уже пять на запястье. Притворяюсь будто рву их постоянно, чтобы собрать коллекцию. Чем их больше, тем больнее, когда я щелкаю ими по внутренней стороне запястья. Мне нужно прийти в себя, потому что моя мать заявилась сегодня вечером и проторчала здесь больше часа, пытаясь договориться с врачами и Дугом, чтобы меня выписали.

Они разговаривали обо мне у двери, словно меня там даже не было. Вообще это больше было похоже на спор, чем на разговор.

— Но мы там все время будем наблюдать за ним. — Моя мать много жестикулирует руками с длиннющими ногтями. Каждый раз, когда она говорит что-то, то начинает размахивать руками, чуть ли не целясь доктору в глаза.

Дуг поглядывает через свой в желтой обложке блокнот и почитывает свои заметки.

— Послушайте, Миссис Оуэнс, знаю, что вам должно быть трудно, но не думаю, что это будет полезно для Кайдена сейчас. На самом деле, я бы не рекомендовал так поступать.

Моя мать постукивает ногой по полу и скрещивает руки, смотря вниз на Дуга, как на мелкий, бесполезный кусок дерьма.

— Я понимаю чего вы хотите, но мне бы не хотелось получать рекомендации от врача, получившего степень в каком–то захудалом колледже.

— Я получил докторскую степень в Беркли, — говорит он, доставая ручку из кармана.

Она пристально разглядывает его и вздергивает брови.

— Неужели? Тогда почему вы здесь?

Дуг остается спокойным, удерживая блокнот в руке и записывая что–то в нем.

— Я мог бы спросить вас о том же.

Думаю, что полюбил Дуга в тот момент, и улыбаюсь сам себе, щелкая резинками с внутренней стороны запястья, позволяя жжению успокаивать меня. Я сижу в углу комнаты, не в той, где сплю, а в большой – с кучей столов и стульев, расставленных вокруг. Стены из кирпича, потрескавшиеся от старости, но эти лучше, чем те белые скудные в комнате. Некоторые здесь обедают, но я забираю еду в комнату, потому что здесь всегда что-нибудь случается: драки, споры, крики.