Как бы то ни было, но черной кошке неприязни, которую пытались подпустить недруги иеромонаху Симеону и владыке Илариону, не суждено было пробежать между ними, о чем свидетельствует и переписка, преисполненная взаимного уважения. Уже упоминавшийся нами безвестный «Г. Я.», ничтоже сумняшеся, замечал: «Со многими… людьми, особенно знатными, Симеон старался поддерживать близкие отношения, но эти отношения были не столько искренние и сердечные, сколько дипломатические, внешние, по расчету».

Оставим сие на совести написавшего эти строки, который, выполняя некий «социальный заказ», низвел Симеона Полоцкого до мелочного, скрытного, безмерно льстивого, двоедушного, бесчестного типа, чуть ли не презирающего православие и на протяжении всей жизни носившего маску, за которой было надежно упрятано униатство. Потому-то и в дружбе Симеона Полоцкого с иерархами Православной церкви анонимный автор усматривает беспредельную фальшь. Так ли это? Обратимся к исследованию безусловного авторитета в русском языкознании Л.Н. Майкова, посвященному Симеону Полоцкому: «…В обществе московском Симеон, по-видимому, не имел тесных связей и, может быть, чаще встречал холодность, чем благосклонность. Из светских лиц ему благоволили Б.М. Хитрово да Ф.М. Ртищев… Из других архиереев, кроме Паисия Лигарида… Симеон был близок особенно к митрополиту Сарскому и Подонскому Павлу, который своим образованием и, между прочим, знанием греческого языка, сам значительно выделялся из среды тогдашнего московского духовенства».

Разве это не почва для сближения?! И Симеон Полоцкий, и митрополит Павел одинаково взирали на учение раскольников, как на атрибут застарелого невежества. Утвердительно можно сказать, что идею написания «Жезла» первым высказал митрополит Павел, и не без его влияния Большой Московский собор поручил Симеону Полоцкому дать письменную отповедь расколоучителям. Как мы знаем, игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса Симеон справился с задачей блестяще и в короткий срок. Митрополит Павел как начальник Печатного двора дал книге-обличению путевку в жизнь. Дружба и покровительство — понятия разные и в то же время сходные. Симеону Полоцкому в 1666 году исполнилось 37 лет, владыка Павел был на добрый десяток лет старше. О нем следует сказать особо.

В 1664 году архимандрит Чудова монастыря, оплота богословской науки времени правления царя Алексея Михайловича, был хиротонисан в сан митрополита Сарского, Подонского и Козельского. В пору добровольного сложения патриархом Никоном своих обязанностей он трижды (!) избирался Местоблюстителем Патриаршего престола, но так и не взошел на него. Причина — отказ подписать статьи, выработанные собором, в которых шла речь о подчиненности патриарха царю. Более того, несогласие с государем обернулось для митрополита Павла лишением и местоблюстительства, и права богослужения. Однако царь не решился лишить возможности митрополита Павла управлять ученым обществом переводчиков, которое размещалось на его Крутицком подворье и где, как мы помним, Епифаний Славинецкий деятельно трудился над исправлением славянского текста Библии[93].

Н.А. Соловьев утверждал: «В свое время Павел пользовался известностью как проповедник и оратор. Можно, впрочем, думать, что автором речей Павла следует считать не его самого, а близкого его друга Симеона Полоцкого. Так, по крайней мере, свидетельствуют отметки Симеона на хранящихся в Московской синодальной библиотеке подлинниках этих речей. Тогда надо сказать и о русских переводах речей восточных патриархов, которые Павел произносил вослед патриархам».

Если это пример угодничества в ответ на высокое покровительство, тогда и слово «дружба», то есть «взаимная приязнь одного человека к другому», в отношениях между иеромонахом Симеоном и митрополитом Павлом неуместно. Между тем перед нами образец духовного единения иерарха и игумена, истинно человеческих взаимоотношений, где главное — готовность прийти на помощь в трудную минуту. И. Татарский считает, что дружба между двумя выдающимися церковными и литературными деятелями возникла «на почве взаимных одолжений».

Считать или нет одним из таковых одолжений духовную митрополита Павла, написанную Симеоном Полоцким в 1673 году, за два года до кончины владыки, — право любого человека. Ценность этого документа, впрочем, как и других подобных, вышедших из-под пера Симеона Полоцкого, вовсе не в том, что они написаны прекрасным слогом и были предназначены для оглашения перед клиром, а в умении хранить тайну. Уходя в мир иной, иерархи Русской православной церкви воочию доказывали свое полное бескорыстие, завещая духовные ценности, кладезь премудрости, собственные библиотеки монастырям и подворьям, предметы и утварь — храмам, деньга — бедствующим и учащимся.

Симеон Полоцкий, получив отпечатанные экземпляры «Жезла правления», вполне мог опередить любого из закоперщиков идеи создания книги, однако предпочел, чтобы его труд вручили Алексею Михайловичу патриарх Иоасаф и митрополит Павел. Случилось это событие 10 мая 1667 года.

«Непрерывные частые сношения», а проще — деловые встречи и беседы с митрополитом Павлом, давали Симеону Полоцкому обильную пищу для ума и размышлений. Так появляются наброски трудов «Обед душевный» и «Вечеря душевная». Основа сочинений — проповедь. Но она не самоцель, не упражнение в красноречии. Проповедь — желание словом Божиим достучаться до сердец прихожан, попытка сделать человека лучше, внушить, что не следует опускать руки перед бедами, вселить надежду и уверенность, невзирая на невзгоды и напасти, и приготовить душу к жизни вечной.

Симеон Полоцкий, загруженный по горло преподаванием в Заиконоспасской школе, занятый обучением царских детей, многими поручениями Алексея Михайловича, не имел столь обширной аудитории, которой располагал митрополит Сарский и Подонский. Он предполагал, что глаголить проповеди будет владыко Павел. Уход его преосвященства из жизни разрушил эти планы. Над гробом своего старшего друга Симеон Полоцкий произнес блистательную речь: «Книжным сущим он был отец, дом его пристанище, трапеза его пропитание, не только же телесное, но и духовное». В «Епитафионе» митрополиту Павлу были посвящены такие строки:

В бумагах Симеона Полоцкого множество прозаических и стихотворных преподношений без указания точного адресата: «Ко игумену», «К архимандриту», «Ко архиерею» и т.п. Они, как и мелкие литературные работы, которых не чурался Симеон Полоцкий и которые с необыкновенной легкостью выходили из-под пера игумена монастыря Всемилостивейшего Спаса, нечто иное как свидетельство желания завоевать авторитет в российской церковной среде. Симеон Полоцкий пишет церковные поучения для духовника царя Андрея Савиновича, для архимандрита Богоявленского монастыря Амвросия, для архиепископа Коломенского Иосифа. Если бы они хоть на толику шли вразрез с воззрениями иереев и иерархов Русской православной церкви, то непременно вызвали бы гневную отповедь. Но нет! Мы не обнаружим в бумагах Симеона Полоцкого никаких следов жесткой критики, не хранят церковные документы и отголосков неприятия поучений, которыми он вооружал своих адресатов.

«Из всех русских иерархов тогдашнего времени, — отмечал И. Татарский, — особенной близостью отличались сношения Симеона с Лаврентием, митрополитом Казанским и Свияжским». Автор приведенной выдержки называет владыку «главнейшим покровителем и благодетелем Симеона Полоцкого» и при этом делает акцент на «известную предприимчивость Симеона». Прочтем одно из посланий Симеона Полоцкого к митрополиту Лаврентию, который после продолжительного пребывания в Москве возвратился в свою епархию.