Вероятно, имя святителя, ничем не запятнавшего себя в отступничестве от учения Христа, во многом повлияло на решение Самуила Ситняновича перейти в униатство. Однако без такого шага, предосудительного в прошлом и в глазах грядущих поколений, двери Виленской иезуитской академии были бы для него наглухо закрыты.

Существует и еще одно весомое подтверждение тому, что Самуил Ситнянович основательно готовился к продолжению образования. Польский язык в Киево-Могилянской коллегии не изучался, однако до прибытия в Вильно он самостоятельно выучил язык Речи Посполитой, на котором впоследствии создал немало замечательных поэтических опусов.

Жизнь, царившая в Вильно, во многом отличалась от размеренной и неспешной жизни Киева, где иноземный диктат ощущался не столь болезненно и где богословские споры не заканчивались взаимными оскорблениями и драками. На глазах студента Ситняновича такое творилось!

Иезуиты, пользуясь покровительством властителей Польши и располагая огромными средствами, прибрали к рукам целые кварталы в Вильно, а за пределами города обзавелись обширными земельными владениями. Необузданная экспансия вызывала зависть у их кровных противников — лютеран и православных. Обратимся к работе Ю. Крачковского «Старая Вильна». «Черная гвардия Ватикана не брезговала ничем… Борьба, драки на улицах, вооруженные нападения на дома противников (иезуитов. — Б.К.) совершались почти ежедневно. Более того, зачинщиками инцидентов зачастую выступали либо бурсаки, либо студенты академии, которых науськивали на это наставники».

Во время обучения Симеона Полоцкого в Вильно иезуитская академия[30] располагала двумя факультетами: гражданского права (юридический) и каноническим (богословский). Полочанин выбрал последний. Чудом до нас дошли конспекты[31] Самуила Ситняновича, написанные на латыни, по которым мы можем судить, как происходило становление будущего философа и просветителя и какие мысли почерпнул он у тогдашних светил науки. Назовем их: Почтенного отца Казимира Колловича «Богословские рассуждения», Почтенного отца Залусского «Рассуждения Фомы Аквинского», Почтенного отца Ладислава Рудьзинского «Полемическое богословие».

В проведении пышных празднеств и христианских торжеств ни одна из конфессий Вильно соперничать с иезуитской академией не могла. Это была целая наука, где театральность и мощь голосовых связок студентов имели воздействие на толпу более, нежели увещевания и проповеди. Такие уроки для будущего придворного пиита, как мы увидим далее, даром не прошли.

К одной из самых загадочных страниц в биографии Симеона Полоцкого уводит его фраза, с намеком на то, что он сподобился «странных идиомат… вертограды видите, посетите…» Вероятнее всего, некое путешествие по Европе Самуил Ситнянович совершил в годы учебы в Виленской иезуитской академии, у которой были тесные связи с западным ученым миром и аналогичными учебными заведениями. Самуил Ситнянович, без сомнения, умевший внимать и глубоко вникать в услышанное и увиденное, умел преподнести себя человеком неординарным, мыслящим широко и перспективно. Не исключено, что он слушал лекции и участвовал в диспутах, о которых предпочел умолчать.

Не собственный ли опыт заграничного путешествия отображают строки одного из стихотворений Симеона Полоцкого?

Рождество Христово и наступление 1655 года царь Алексей Михайлович встречал в Вязьме, где намеревался пережить моровое поветрие, не миновавшее и Москву. На некоторое время этот русский город стал штабом, где планировались военные кампании 1655 и 1656 годов.

«Пойдем против польского короля», — уведомляет Алексей Михайлович князя Черкасского, а «избранному голове нашему» боярину Матвееву сообщает: «Посланник приходил от шведского Карла[32], короля, хотя душный человек, мы великий государь, в десять лет видим такого глупца посланника. А прислан нароком такой глупец для проведования… будем ли [мы] в любви с королями?»

Вот ведь в какой клубок сплетались политические страсти, которые со своими сподвижниками намеревался распутать российский монарх. И одна из нитей этого клубка в конечном итоге привела царя в Полоцк.

…«Досаден» был Полоцк и полякам, и шведам, поскольку стоял на Двине, у устья впадения которой в Балтийское море располагалась крепость Рига. Ни миновать город, ни обойти. Итоги кампании 1655 года против Польши были впечатляющи. Россия вновь обрела Смоленск, а затем русские воеводы последовательно овладели Свислочью, Кайданами, Велижем, Минском, Ковно, Гродно, Пинском…[33] «Даровал Бог великому государю нашему взять у его королевского величества[34] всю Белую Русь и стольный город Вильну, и государь наш учинился на всей Белой России, и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем», гласит один из документов.

Когда писались эти строки, в столице Швеции решался злободневный вопрос: с кем начать войну — с Польшей или с Россией? Король Карл X Густав, согласно поговорке «с паршивой овцы хоть шерсти клок», принял решение сразиться с обескровленной Речью Посполитой. С Алексеем Михайловичем король вступил в бесплодную переписку и получил отповедь: мол, вот Бог, а вот порог (т.е. завоевания русского оружия), за который король шведский не должен переступать, если желает остаться в мире с Москвою.

«Гладко было на бумаге…», если бы Януш Радзивилл[35], признав после падения Вильны верховенство России, не переметнулся к шведам, а те, используя благоприятную обстановку, вторглись в Великое княжество Литовское, и треть русских завоеваний[36] оказалась под пятой скандинавских конкистадоров. Ко всему прочему, в руки доверенных лиц царя Алексея Михайловича попали копии документов с сепаратных соглашений Швеции и Польши о совместных действиях против России.

«Многие неправды», чинимые шведами в отношении государства Российского, подвигли Алексея Михайловича вновь прибегнуть к силе оружия. Не суть, как называют ту войну, Русско-шведской или Ливонской, но, забегая вперед, скажем, что ход ее сложился неудачно. И вовсе не потому, что Алексей Михайлович почивал на лаврах и относился к неприятелю пренебрежительно. Русское войско изрядно устало от бесконечных баталий и было разбросано на огромном пространстве.

5 июля 1656 года царь в сопровождении большой свиты въехал в Полоцк. Горожане встречали его возле Борисоглебского монастыря. Игнатий Иевлиевич произносил приветствие вдохновенно и с явным волнением:

«Мы же у нас ныне, видяще пресветлое лице твоего царского величества во граде сем, прежде ни от ково же никогда же зде зримое, что речем?.. Яко зелень желает на источники водные, сице Россия от многа времени желает тебе солнца праведного, свет истинной веры возсиявающе… Мы же рабы твои зело радуемся о силе, тебе свыше данной, молим Бога в Троице Святой единого… глаголяще: Господи, спаси Царя… и даруй ему до конца победу на враги и супостаты».

Иезуиты, униаты и прочая католическая братия, словно крысы, запрятались в свои щели, а вот люд православный полоцкий высыпал на Соборную площадь. Еще бы! В кои-то веки самодержца российского вот так запросто еще придется видывать.