С усмешкой она думает, что наверное, признала бы себя антихристом, убийцей Влада Листьева и Элвиса Пресли, и даже автором идеи болей в критические дни, если бы за это она смогла бы спокойно взять отпуск и уйти от всего этого организационного бардака и постных физиономий считающих себя уникальными офисных зомби. Подумывает, что неплохо бы действительно обратиться в полицию, раз уж ей присылают столь странные угрозы. Ведь только следящий за ней дома может знать, что она ищет знакомства в интернете, кажется ей. И тут же она одергивает себя при мысли, что одной только фотографии в любой анкете достаточно, чтобы понять, что это она сидит с аккаунта, и что это она готова познакомиться с кем-либо, даже не видя его в лицо. Понимает, что сама поставила себя в эти рамки. Понимает, что принести в полицию распечатку этих писем в эпоху, когда можно создавать сотни тысяч липовых страниц в социальных сетях и изображать из себя кого угодно и при этом не нарушать никаких законов – значит выставить себя конченной дурой и быть направленной к соответствующему специалисту. Решает больше не задумываться об этом до конца дня.
По всему городу на асфальте нарисованы странные трафаретные граффити – надпись «Не долбись в зад. Не ешь трансжиры» и портрет скандально известного депутата Госдумы. Катя старательно обходит один из таких рисунков и проходит мимо гранитных кубов и забитых урн к крутящейся двери в торговый центр. На подходе к ней ощущает острый запах табачного дыма и залежалых окурков. Пригламуренность относительно сексуально одетых девушек и серьезность парней, стоящих рядом и проходящих через дверь, на фоне этой мерзкой вони теряют какой-либо смысл.
Катя не совсем понимает, для чего ей нужно обойти добрую половину магазинов «Галереи», но что это ей нужно, она знает точно. Она находит пару-тройку приличных рубашек в «BeFree», меряет их и покупает одну. Выпивает чашку эспрессо в «Coffeshop Company». Присматривает приличный деловой костюм. Спускается на первый этаж.
Перед ее глазами проплывают вывески, вещи, ценники, ее удручает навязчивая любезность продавцов, и…
Bossco, Starr Continentals, Cacharelle, Individuelles, Rendez-Vouiers, на тетке-продавщице футболка с надписью «I’m shopping all my life and have nothing to dress»…
…Катя пытается понять, что из представленного ей нужно, но ей становится душно, и трудно сосредоточиться на чем-то конкретном, и она меряет вещи, но они, как ей кажетс, на ней не сидят, и ей кажется, что в более-менее приличных магазинах она выглядит чересчур глупо с одним пакетиком из «BeFree», и со временем…
Grate с какой-то органической косметикой; Coste; Baldini, в который даже нет смысла заходить, косметика из Il de Beautel, вызывающий омерзение HM, вызывающая усмешку презентация нового Galaxy Note; вывеска «Бриллианты, золото, серебро», вызывающая желание получать подарки от мужчины; явно силиконовые сиськи идущей навстречу телки – ну, не могут они, пятого размера, так упруго держаться без лифчика, с выпирающими сосками, будучи натуральными…
…сознание Кати расплывается по ярко освещенному пространству торгового центра, уносится на эскалаторы, в примерочные, в закусочные, на прилавки, в витрины, в туалеты. Растекается по рекламным слоганам, по недовольным физиономиям примеряющих платья откровенно жирных девушек, по серым лицам продавцов в магазине колготок, по бодрым движениям лиц разной национальности, снующих по Centro, по жующим бургеры и блины семьям и нищим или просто сумасшедшим, методично сметающим в себя объедки со столов ресторанного дворика.
Обнаружив у себя в руках три бумажных пакета с вещами, Катя понимает, что пора уходить. По дороге к выходу она замирает, и в ее сознании ярко всплывает ассоциация с одним из дней, когда она проходила здесь же. Это было то самое время, о котором она вспоминает с содроганием. Время одиночества, боли, беспрестанных вопросов к самой себе, работы на дому, работы по ночам, работы, работы…
Она помнит ту себя и поражается тому, как она умудрилась довести себя до такого истощения, чтобы однажды рухнуть в обморок по приходу домой вечером. Она помнит слишком долгие вечера и слишком короткие ночи и то, как
…она стоит, сжав в руке наполовину опустошенный за вечер пузырек «ново-пассита» и не понимает, что делать дальше, потому что она уже должна была уснуть, но вместо этого стоит на кухне, смотрит в окно, а все ее тело трясет, и она хочет выпрыгнуть из самой себя, и ей не видно ничего, кроме полосы света на крыше небоскреба, контрастирующего с невысокими типовыми зданиями и какими-то низкими техническими постройками вдалеке. Она ложится спать в четыре ночи, и в ее голове гудят слова, цифры, знаки, и спокойная речь директора, ставящего ей задачи, кажется ей гласом из ада, и она просыпается уже спустя полчаса от этого странного, спокойного, голоса, ни слова из произносимого которым она не может разобрать…
…она сидит до половины пятого, и завтра у нее сделка, которую нельзя сдвинуть или отложить, и никто больше не разбирается в этих документах, и у нее начинается приступ паники, потому что ее мозг сам по себе требует сна и покоя, и она ощущает слабость в руках и ногах, но где-то в груди у нее горячий стержень затвердевшей воли, и она не может лечь и продолжает работать, но паника все сильнее, и она закрывает ноутбук и выходит на балкон, но воздуха все равно не хватает, и она хочет кому-то позвонить, но не знает кому, или просто некому…
…она встречала с тех пор кого-то, кто пытался стать к ней ближе, но так и не нашла нужного, и все, что ей оставалось – следовать бесхребетному, пустому совету знакомой «Крепись, будет и на нашей улице праздник». Она помнит, как в тот период иногда также замирала от того, что переставала понимать, что с ней происходит, теряла ощущение реальности, и чаще всего это происходило в таких массивных помещениях, как «Галерея». Все вокруг становилось мешаниной из цветов, звуков, ограниченного пространства, подвижных объектов, и в какой-то момент даже страх от осознания того, что мир вокруг стал чужим, незнакомым, перестал ее донимать, потому что переросшая саму ее усталость принесла безбрежную апатию, и искать выход иногда совершенно не хотелось.
«Связь-Нэт», «Антиквариат»…
Улица встречает ее другими вывесками, шумом и все той же вонью. Она старается как можно быстрее пройти в метро, потому что желания продолжать какую-либо деятельность в центре у нее не было и не появилось. Сравнивая свое состояние тогда, в период повышенной интенсивности труда, и сейчас, когда она может отложить на завтра даже то, что нужно было сделать вчера, Катя не совсем понимает, стоило ли оно того. Но ей кажется, что сам факт того, что она пережила этот период и выстояла, значит немало.
«Курсы иностранных языков», «Профессиональная чистка зубов», «Новый вкус – миндаль», «Петроградская недвижимость», «10 лет OPI», «Поверьте своим глазам»…
На нее несутся рекламные плакаты, установленные вдоль эскалатора, и каждый из них проходит сквозь ее сознание, и каждый уходит в никуда. Увидев внизу девушку, обнимающую огромного плюшевого медведя, Катя ощущает, как из нее понемногу просятся наружу слезы. Когда-то тот самый ее парень подарил ей такого же медведя, только более естественной расцветки. Это было незадолго до начала их регулярных ссор и расставания. И в один прекрасный вечер, когда расставание можно было считать оформленным, снарядив организм парой бокалов шампанского, Катя взяла строительный нож и порезала игрушку в клочья, превратив в нечто бесформенное, и вынесла в таком виде на помойку. Наутро она не совсем понимала, зачем это сделала, но умом видела в этом символический акт прощания с прошлым. Увы, это не помогло ей сразу же избавиться от чувства потери.
В метро внимание Кати привлекает худая девушка в черном платье, с пугающе темными глазами, в черных балетках не по погоде. Она говорит вроде как со случайно встретившимся парнем, и когда он выходит из вагона, выражение ее лица показывает, будто она съела что-то неимоверное кислое. Она держит в руках крутку, из внутренней части которой торчат огромные ярлыки, которые явно ей мешают, но отрезать которые она почему-то не решается.