София вспомнила, как спокойно он говорил об этом. Как будто сообщал очевидные факты, но в его голосе слышалась теплота. Она улыбнулась. София с радостью откликнулась бы на такое заманчивое предложение, но Джейк и слышать не захотел о нем. Он нуждался в Софии здесь, и она вынуждена была ему подчиниться, потому что он был единственным родным ей человеком в Лондоне.

Пьеса шла в театре уже два месяца. Однажды днем София открыла дверь в гримерку Джейка и с удивлением обнаружила там актрису Мэнди Борн, его партнершу. На этот раз она выступала в роли партнерши по сексу. Джейк приспустил брюки, и Софию поразило, как агрессивно он двигает своими белыми ягодицами, трудясь над вспотевшей Мэнди, которая все еще была в костюме восемнадцатого века. София наблюдала за ними пару минут, прежде чем они заметили ее. Мэнди неприятно хрюкала, как голодная свинья, на лице ее читалась боль, но, очевидно, ей нравилось то, чем она занимается, ибо в перерывах между хрюканьями она издавала какие-то мяукающие звуки. Джейк все время повторял в такт своим прерывистым движениям: «Я люблю тебя». Когда решающий момент должен был вот-вот наступить, Мэнди открыла глаза и закричала. Джейк уткнулся в пышную грудь своей любовницы и воскликнул: «Черт побери!», только сейчас заметив напряженно застывшую в дверях Софию. Мэнди убежала в слезах.

Джейк не стал ни извиняться, ни раскаиваться. Он обвинил во всем Софию, заявив, что переспал с Мэнди только потому, что не смог достучаться до сердца Софии.

— Ты не любишь меня! — кричал он.

София холодно заметила:

— Для начала мне хорошо было бы иметь возможность доверять тебе.

Она ушла из театра и больше туда не возвращалась. Ей не хотелось встречаться с Джейком Фелтоном. Подняв трубку, София набрала номер Давида, надеясь, что его предложение все еще остается в силе.

— Ты нас покидаешь? — в отчаянии воскликнул Антон. — Я этого не вынесу!

— Я собираюсь заниматься конюшнями Давида Гаррисона, — объяснила она.

— Дьявол, а не мужчина, — затягиваясь сигаретой, произнесла Мэгги.

— О Мэгги, это не то, о чем ты подумала. Хотя ты оказалась права насчет Джейка Фелтона. Мужчины... Кому они нужны?

— Нет, это мнение давно устарело! У Мэгги появился любовник! Разве я не прав, Мэгги? Клиент! Наконец-то чары Мэгги подействовали.

Лицо Мэгги осветилось самодовольной улыбкой.

— Неплохо придумано, Мэгги. О, мне так грустно думать, что придется покинуть вас, — произнесла София, — но я же не останусь в Лоусли на все время, мы не потеряем друг друга из виду.

— Очень на это надеемся. Так или иначе, но мы узнаем обо всем от Дейзи. Только не забудь пригласить нас на свадьбу.

— Мэгги, — рассмеялась София. — Он слишком стар.

— Осторожно, душа моя. Мне тоже чуть больше сорока, смею тебе напомнить. — Она помолчала и добавила своим неподражаемым, с хрипотцой голосом: — Поживем — увидим.

Дейзи была убита новостью. Не только потому, что теряла подругу, но еще оттого, что, если София пускала корни на новом месте, значит, Дейзи должна поискать новую девушку, которая согласилась бы делить с ней жилье. А она не хотела жить под одной крышей ни с кем, кроме Софии. Они стали почти сестрами.

— Итак, в случае если тебе там понравится, ты поселишься в Лоусли навсегда? — спросила она, приходя в ужас от мысли, что София застрянет за городом.

Ей казалось настоящим наказанием жить в деревне, даже в таком большом роскошном особняке.

— Я люблю деревню и поняла, насколько соскучилась по деревенской жизни, когда побывала там после долгого перерыва, — сказала София.

Лоусли пробудил в ней тягу к естественной жизни, и теперь даже запах города вызывал у нее отвращение.

— Я пропаду тут без тебя. И кто будет делать тебе маникюр? — оттопыривая верхнюю губу, пожаловалась Дейзи.

— Никто, и я опять начну грызть ногти.

— Даже не смей! Особенно теперь, когда я привела их в порядок, и они так чудесно выглядят.

— Я буду трудиться на конезаводе, поэтому мне безразлично, будет у меня маникюр или нет, — рассмеялась София, предвкушая, как она будет проводить дни на конюшнях среди бескрайних зеленых холмов. Девушки обнялись.

— Не забудь чаще звонить и хотя бы изредка наведываться. Я бы не хотела, чтобы мы потеряли друг друга из виду, — погрозила Дейзи подруге пальцем, стараясь скрыть свою печаль.

София уже привыкла к тому, что она покидает насиженные места, родных людей, знакомых и друзей. Она к этому даже приспособилась: научилась отключать эмоции, чтобы не ощущать боли. Пообещав Дейзи звонить каждую неделю, София переехала в Лоусли. Словно кочевник, она ждала, что приготовило ей будущее. Теперь она не полагалась на человеческие связи, понимая, что разрыв их грозит ненужной душевной болью.

Как только София поселилась в маленьком коттедже в Лоусли, она почувствовала, что не будет скучать по Лондону, и даже мысль о том, что она может никогда не увидеть столицу, не испугала ее. Она соскучилась по деревне больше, чем могла себе представить. София разговаривала с Дейзи по телефону, смеясь последним сплетням о Мэгги. У нее не было много свободного времени, чтобы предаваться воспоминаниям о старых друзьях, она была слишком занята устройством конезавода для Давида. Правда, он сказал, что ей не обязательно все делать самой, в ее задачу входит просто контроль за делами, но она не хотела «просто контролировать». Она стремилась как можно больше все делать самостоятельно.

От миссис Бернистон София узнала, что, когда Ариэлла покинула мужа, конюшни пришлось закрыть, и Фрэдди Ратрей остался без работы. Все называли его Рэтти. Он управлял делами и присматривал за молодым потомством. Миссис Бернистон отозвалась о нем как о хорошем специалисте.

— Вы не найдете умельца лучше, чем Фрэдди, — сказала она.

София решила не терять времени и связалась с Рэтти через миссис Бернистон, пригласив его вернуться на работу, что он и сделал, прибыв в Лоусли вместе с восемнадцатилетней дочерью Джейни. Рэтти недавно овдовел и был только рад вернуться в Глостершир к привычной для него рабочей жизни.

Когда Давид приезжал в поместье на выходные, София встречала его широкой улыбкой. Теперь она постоянно носила джинсы и футболку, часто повязывая на талии старый бежевый свитер Давида, который попросила на время, но так и не вернула. Деревенский воздух явно пошел ей на пользу: лицо ее налилось здоровым румянцем, она начала распускать свои черные блестящие волосы, а не завязывала их сзади, как раньше. Глаза Софии сияли, и ее молодой оптимизм и неуемная энергия придавали Давиду силы. Он никогда не чувствовал себя таким молодым, как в ее присутствии, и начинал томиться в городе, думая лишь о том, чтобы побыстрее наступили выходные. Когда в воскресенье вечером ему приходилось возвращаться в Лондон, у него портилось настроение. Давид был очень доволен тем, как продвигаются дела. София нашла общий язык с Рэтти и откровенно восхищалась им.

— Он настоящий англичанин. Садовый гном из волшебной сказки, — говорила она.

— Не думаю, что такое определение обрадовало бы Рэтти, — хмыкал Давид.

— О, он не обижается. Я называю его гномом, а он только улыбается. Я вижу, как он рад тому, что вернулся, поэтому ему абсолютно все равно, как его назовут.

Рэтти был прирожденным садоводом. Давиду оставалось только удивляться, как в довольно короткий срок все вокруг преобразилось. София была неутомима. Она просыпалась с первыми лучами солнца и делала себе завтрак, пока миссис Бернистон, которая приходила трижды в неделю, занималась уборкой и колдовала в кухне. Она предложила Софии смело пользоваться запасами мистера Гаррисона — в его холодильнике было полно еды. Затем София выводила из конюшни лошадь и отправлялась на прогулку, после чего приступала к своим обязанностям.

Рэтти знал о лошадях все, и Софии было чему у него поучиться. Когда она жила в Санта-Каталине, то даже седло на лошадь ей надевали гаучо. Рэтти дразнил ее, называя избалованной девчонкой, на что София резонно отвечала, что он находится здесь только благодаря ей, поэтому должен оказывать ей больше уважения. Своей улыбкой, открытым лицом и мудростью он чем-то напоминал ей Жозе. Она хотела бы знать, вспоминает ли ее Жозе хоть изредка, изменил ли он мнение о ней, когда узнал от Соледад ее историю.