Поленья весело затрещали в камине. София поставила компакт-диск. Давид любил классическую музыку, и она выбрала одну из его любимых композиций — так ей казалось, что он находится где-то неподалеку. Наступал вечер, и свет медленно угасал за окном. София задернула тяжелые зеленые портьеры и подумала об Ариэлле. Очевидно, дом был обставлен и украшен ею, потому что в его убранстве ощущалась женская рука. Давид не относился к тому типу мужчин, которые станут интересоваться шторками-занавесками.

Софии было любопытно, как выглядела его бывшая жена. Давид ограничился лишь тем, что упомянул о ее изысканном вкусе, любви к музыке и хорошем знании произведений искусства. Она была интеллектуалкой. Они познакомились на последнем курсе Оксфорда. До этого ему никогда не приходилось видеть, чтобы женщины устраивали охоту на мужчин. В привычном ему мире, в роли охотников выступали мужчины. Но Ариэлла была не из тех женщин, которые терпеливо ждут от мужчин знаков внимания. Она брала инициативу в свои руки и всегда получала желаемое. Давид сначала не проявил к ней особого интереса, так как ему нравилась девушка с филологического факультета. Но Ариэлла оказалась настойчивой, и они, в конце концов, переспали. Ариэлла не была девственницей и, когда дело касалось секса, вела себя, скорее, как мужчина. Они поженились спустя год, а через семь лет развелись. Это случилось десять лет назад. В другой жизни, как сказал Давид Софии. Детей у них не было, потому что Ариэлла их не хотела. Конец истории.

София не задавала никаких вопросов. Давид был так же тактичен в том, что касалось прошлого самой Софии. Но сейчас, когда София осталась в доме одна, она чувствовала присутствие Ариэллы во всем: в стуле, на котором сидела, в обоях, на которые падал ее взгляд, и невольно подумала об этой женщине. В доме не было ни одной ее фотографии, как можно было бы ожидать. София знала, что развод был громким и скандальным. Ариэлла бросила мужа — по-другому не скажешь.

София начала открывать ящики стола Давида в поисках фотографий или альбомов, которые могли бы пролить свет на его прошлое. Она знала, что он не стал бы противиться ее вмешательству. Со временем он и сам показал бы их. Но она не хотела спрашивать, чтобы не показаться слишком заинтересованной. Нет ничего смешнее, чем ревнивая подруга. И потом, она не ревновала. Ей просто было любопытно.

Наконец на дне ящика буфета она увидела запыленный фотоальбом. София вытащила его, ощутив, какой он тяжелый. Альбом был в кожаном переплете, с одной стороны изгрызенном собакой. Она открыла его посередине, чтобы убедиться, что это именно то, что она искала. Когда она увидела улыбающегося Давида, который небрежно обнимал за плечи красивую блондинку, она закрыла альбом, отнесла его в гостиную и, устроившись на софе с печеньем и стаканом холодного молока, начала просматривать альбом с первой страницы. Сэм и Квид, не сводя глаз с печенья, улеглись у ее ног возле камина, постукивая толстыми хвостами о ковер.

Первые страницы были посвящены Давиду и Ариэлле, когда те были еще студентами Оксфорда. Одна из фотографий запечатлела их на пикнике в горах. Погода была холодной, но все улыбались. София вынуждена была признать, что Ариэлла очень красива. У нее были длинные светлые, почти белые, волосы, бледно-розовая кожа и узкое, несколько угловатое лицо. Она сильно красила ресницы, чтобы подчеркнуть необычный, как у пантеры, разрез ярких зеленых глаз, а на неожиданно тонких губах играла хитрая улыбка. Если посмотреть на каждую черту ее лица в отдельности, то ничего особенного в ней вроде бы и не было, но все вместе выглядело чрезвычайно гармонично. София решила, что эта женщина привлекает к себе внимание только благодаря необыкновенным волосам.

Она переворачивала страницы, улыбаясь, когда видела молодого Давида. Он был очень худощавым, до того как успех и слава преобразили его, «сгладив» угловатость и придав фигуре округлость и силу. На всех фото у него на лоб падали копной выгоревшие на солнце волосы. На групповых снимках Давид всегда оказывался посередине в окружении смеющихся людей. Ариэлла на фото выглядела отстраненной и загадочной, однако было очевидно, что она и есть истинный центр внимания. От нее словно исходило сияние, притягивающее все взгляды.

София начала искать свадебные фотографии и те, что относились к годам супружеской жизни, но ее ждало разочарование. Альбом, который она нашла, был единственным свидетельством связи Давида и Ариэллы. София обрадовалась тому, что нашла его в пыли, да еще на дне буфета. Очевидно, Давид не открывал альбом много лет.

Когда Давид вернулся спустя два дня, София выбежала ему навстречу, но собаки опередили ее, подпрыгивая и оставляя на брюках Давида грязные следы. София целовала его лицо до тех пор, пока он не уронил сумки и не отнес свою возлюбленную наверх.

София забыла об Ариэлле. Пришло время украшать дом к Рождеству. Давид, обычно встречавший праздник в кругу семьи, на этот раз решил, что Софии будет трудно выдержать знакомство с таким большим количеством новых людей, поэтому предложил компромисс.

— Мы встретим Рождество в Париже, — объявил он за завтраком.

София была оглушена этой новостью.

— Париж? Это на тебя не похоже, — вымолвила она, не скрывая своего потрясения. — Что на тебя нашло?

— Я хочу побыть с тобой вдвоем в красивом городе. Я знаю один маленький отель у Сены, — заметил он.

— Как это здорово! Я никогда не была в Париже.

— Тогда я покажу тебе его, а за покупками мы отправимся в самые дорогие магазины этой столицы моды.

— За покупками?

— Но ты же не можешь всю жизнь проходить в джинсах и футболке? — сказал он, допивая кофе.

Париж околдовал Софию. Давид путешествовал с размахом. Они полетели первым классом. В аэропорту их встречала черная блестящая машина, которая отвезла их прямиком в отель, расположенный у самой реки. Утро выдалось морозным. Солнце бледно светилось в зимнем небе, а на тротуарах тонким слоем лежал снег. Улицы были празднично украшены, и София, не отрываясь, смотрела из окна на городской пейзаж, на каменные мосты, перекинутые через Сену.

Как Давид и обещал, они отправились за покупками. В своем кашемировом пальто и шляпе он выглядел необыкновенно привлекательным. Он заходил в магазин, садился на кушетку и оценивал вещи, которые примеряла София.

— Тебе нужно пальто, — говорил он. — Нет, это слишком короткое.

— Тебе нужно вечернее платье, и это как раз то, что подчеркнет твою красоту.

Они даже зашли в магазин модного нижнего белья, где Давид настоял на том, чтобы София купила себе несколько шелковых и кружевных комплектов вместо того хлопчатобумажного белья, которое она привыкла носить.

— Такая красивая женщина, как ты, должна быть окружена только красивыми вещами, — объяснил он.

Давид не позволил ей нести пакеты, а приказал доставить их этим же вечером в отель.

— Давид, ты, наверное, потратил сегодня на меня целое состояние, — сказала она за обедом. — Я этого не заслуживаю.

— Ты заслуживаешь еще большего, дорогая. Мы только начинаем, — ответил он, довольный тем, что может побаловать ее.

Когда они прибыли в отель, София пришла в восторг: целая гора пакетов была аккуратно сложена в гостиной, которая примыкала к их спальне. Давид оставил ее распаковывать подарки, а сам спустился вниз, чтобы «присмотреться к обстановке». София одну за другой освобождала от упаковочной бумаги вещи, раскладывая их повсюду, пока комната не стала напоминать дорогой бутик. Она включила радио, и из динамиков понеслась чувственная французская музыка. София отправилась в ванную. Горячая пенистая ванна — это именно то, что ей было нужно, чтобы снять усталость. Она давно не была так счастлива. Она перестала думать о родине и оставленном сыне — София не могла позволить себе заново ворошить прошлое. У нее начиналась новая жизнь.

Когда Давид вернулся, София нетерпеливо ждала его в дверях, нарядившись в красное платье, которое он ей купил. Оно было довольно открытым и с большим разрезом на юбке, так что при ходьбе на миг открывалась подвязка чулка, а из декольте была видна тонкая кромка кружевного белья. София надела туфли на высоких каблуках, отчего стала казаться выше, а ее блестящие волосы тяжелыми волнами падали на плечи. Давид, потрясенный переменой, не мог скрыть восхищения, и его восторженный взгляд был для нее самой большой наградой.