— А до тех пор другие эльфы не будут участвовать в его воспитании?

Шелина придушенно пискнула и снова вцепилась в свою сумочку. Надо думать, добиться от нее внятных пояснений будет непросто.

Эльф помялся и будто выплюнул:

— Нет.

— Скажите, а на каких условиях ваш Дом примет Шериэля? — Вкрадчиво поинтересовалась я. — Только помните, мы можем вызвать главу вашего Дома для дачи свидетельских показаний.

Представитель истца вновь вскочил с места и начал возражать, впрочем, безрезультатно. Судья уже и сама заинтересовалась, что же так старательно скрывает Соэрель, а потому отклонила протест.

— Шериэль докажет, что он настоящий эльф, и тогда мы вернемся в Альвхейм. — Надменно изрек он.

Я не стала выяснять, как именно бедный ребенок должен будет это доказывать — и без того понятно, что его вывернут наизнанку, выясняя, сколько в нем драконьего и сколько эльфийского.

— Мы? — Поспешила ухватиться за оговорку я. Надо думать, в этот момент я походила на сделавшую стойку охотничью собаку. — Выходит, до тех пор и вы сами не сможете вернуться в столицу?

Тут эльфа подвел темперамент, скрытый под маской спокойствия. Неудивительно, ведь судебное заседание — это немалый стресс, и многие не выдерживают такого напряжения.

— Да, Хель[36] вас побери, не могу! — взорвался он, яростно дергая многострадальный галстук. — Из-за этой…

Адвокат тут же принялся дергать своего клиента за полу, требуя немедленно замолчать, и Соэрель оборвал гневную речь на полуслове.

Он действовал отнюдь не в интересах ребенка, и только что ясно это показал.

— У меня больше нет вопросов, ваша честь. — Улыбнулась я и села, незаметно пожав холодную ладонь Шелины.

Судья только кивнула, внимательно изучая истца.

Следующей была очередь моей клиентки. Она встала, явно пытаясь держаться с достоинством, но в ее вишневых глазах читалась боль и волнение, а руки отчетливо дрожали. Впрочем, пусть лучше все увидят горе разлученной с ребенком матери, а не равнодушное спокойствие.

— Я долго мирилась с поведением мужа, — тихим голосом начала рассказ она. — Но чем дальше, тем больше он винил меня, что я увела его из Дома, лишила заслуженного места. Мы начали ругаться из-за этого. А потом родился Шериэль, и все стало еще хуже. Отец Соэреля обещал, что он сможет вернуться, если докажет, что сумел вырастить из полукровки настоящего эльфа. Соэрель, как услышал это, вообще как одержимый стал. А Шериэль ведь ни при чем, за что его мучают!

Выслушав ее сбивчивую речь, судья сочувственным тоном задала несколько вопросов. От волнения Шелина отвечала немного сбивчиво, но не противоречила уже сказанному.

— Каково мнение органа опеки и попечительства? — Поинтересовалась судья, задумчиво постукивая пальцем по губам.

— Я определюсь с позицией после опроса ребенка. — Сообщила пожилая орка, привстав.

— Хорошо. — кивнула судья, и обратилась к секретарю: — Пригласите мальчика.

Пока секретарь ходила за ребенком, судья молчала, о чем-то размышляя.

Наконец секретарь вернулась с насупленным Шериэлем.

— Не бойся. — Ласково сказала судья. — Тебе просто надо говорить правду. Понимаешь?

Мальчик кивнул и посмотрел на отца. Впрочем, судья тоже заметила это, так что она тут же скорректировала указания: — Подойди ко мне поближе. Вот так, встань передо мной. Умница. А теперь я прошу тебя честно ответить на вопросы. Договорились?

Шериэль вновь кивнул. Я поняла замысел судьи — в таком положении мальчик никак не мог видеть Соэреля, а значит тот не мог прямо влиять на его поведение. Конечно, он наверняка заранее растолковал сыну, что говорить, но ребенок в десять лет уже достаточно развит, чтобы понимать суть.

Судья начала расспрашивать мальчика, и из его ответов вырисовывалась весьма занятная картина. Получалось, что истец строго-настрого запрещал ему использовать драконьи способности. Доходило до того, что Шериэля наказывали за применение магии огня, которая была в его природе! Зато унаследованные от отца таланты старательно развивались, и мальчика воспитывали в духе величия эльфийской расы.

Слушая, как отец заставлял несчастного ребенка возненавидеть часть самого себя, я размышляла. Грустно, но очень часто дети для родителей лишь одухотворенные игрушки, в которых они пытаются воплотить свои амбиции. К сожалению, никто не станет вмешиваться в процесс воспитания, если его методы не выходят за определенные пределы.

Конечно, Соэрель несколько раз пытался повлиять на сына или скорректировать его ответы, но судья моментально поставила его на место, пригрозив вывести из зала.

— Скажи, Шериэль, а с кем ты хочешь жить? — Напоследок поинтересовалась она.

— С мамой и папой. — Признался он робко. И как-то очень по-взрослому закончил: — Но так ведь не получится, правда?

Судья вздохнула.

— К сожалению, тебе придется выбирать.

— С папой. — Опустив голову, сказал Шериэль.

— Ваша честь, разрешите вопрос? — Не выдержала я.

— Задавайте. — Кивнула судья.

— А почему ты хочешь остаться именно с папой? — спросила я, ободряюще улыбаясь хмурому мальчику.

— Папа в городе живет, а мама в темной страшной пещере. — Не задумываясь, ответил он, потом немного помолчал, пока взрослые переваривали этот неожиданный довод, а потом бесхитростно закончил: — А еще папа мне новый компьютер обещал купить.

Ну что тут скажешь? Разве что попробовать вот так.

— А если тебе мама тоже компьютер купит, и жить будет в городе, а не в пещере?

Мальчик угрюмо молчал, ни на кого не глядя. Судя по всему, Шериэль боялся говорить при отце.

— Стороны, выйдите из зала. В зале остаются лишь Шериэль и представитель органа опеки и попечительства. — Распорядилась судья.

Деваться было некуда, и мы гурьбой вышли в коридор. Бывшие супруги обменялись неприязненными взглядами, но удержались от открытого выяснения отношений. Секретарь вывела мальчика из зала минут через десять, после чего пригласила нас обратно.

Не пожелав удовлетворить общее любопытство, судья не сразу перешла к оглашению письменных материалов. По таким делам всегда собирается кипа бумаг о родителях и условиях, которые они могут обеспечить ребенку. Это и характеристики, и справки с места работы о среднемесячном заработке, и сведения о наличии жилья, а также информация о состоянии здоровья и множество прочих косвенных доказательств.

В данном случае картина была радужной с обеих сторон: оба родителя материально обеспечены, с жилплощадью проблем не имеют, от воспитания сына не уклоняются. Если у них и были какие-то грешки, то они тщательно скрывались.

Вскоре мы перешли к дебатам — подведению итогов. Ни новых доказательств, ни ссылок на неожиданные обстоятельства, лишь небольшое выступление, призванное склонить судью на свою сторону. Впрочем, реального влияния оно практически не оказывает, ведь тот уже наверняка определился со своими предпочтениями. Потому из дебатов черпается разве что обоснование будущего решения (иногда судьи даже просят адвокатов оставлять им текст речи).

Конечно, я просила не лишать мать ее единственного ребенка, а также упирала на корыстные мотивы истца.

Прения закончились, и судья удалилась в совещательную комнату.

Нет ничего хуже ожидания, когда уже сделано все возможное, и остается только мерить шагами коридор, ожидая исхода дела. Шелина вцепилась в руку Шемитта, который молча наблюдал за моими метаниями. Признаюсь, я почему-то слишком близко к сердцу приняла эту историю, и непривычная нервозность меня саму удивляла.

К счастью, буквально через десять минут нас уже позвали обратно.

Судья прочитала вступительную и резолютивную часть решения, из которых следовало, что место жительство ребенка определено вместе с матерью.

Ярость, написанная на лице Соэреля, не оставляла сомнений в намерении подать апелляцию, а обрадованная Шелина бросилась обнимать сына.

Краем глаза наблюдая за этой трогательной сценой, я собирала бумаги, втайне ликуя.