– Подожди, хоть чаю попей, – спохватилась Лиза.

– Нет, спасибо. После чая совсем сил не будет двигаться, а мне надо еще кое-что успеть.

– Спасибо, Любочка, как бы я без тебя…

– Фу, замолчи немедленно! Побежала я…

Подруги расцеловались, и стук Любиных каблуков по мостовой вскоре замер вдали.

Подполковник попытался приоткрыть глаза. Голова болела нестерпимо, в висках пульсировала кровь. Он смутно, как сквозь вату, слышал какие-то голоса и с трудом начал осознавать происшедшее. Они с командиром полка ехали по чудесной лесной дороге. Тишина нарушалась лишь звуком мотора их машины. Яркая синь неба просвечивала сквозь густые ели и голые еще ветки деревьев. В лесу снег сохранился, но днем он уже подтаивал, и всюду виднелись проталины. Крошечные ручейки, собираясь вместе, обретали силу и на дорогу выливались уже солидными потоками.

– Ну, точно в раю! – усмехнулся командир.

Это были его последние слова. Взрыв, грохот, обломки горящей машины, комья земли. Грохот стоял в голове до сих пор. Раненый с трудом разлепил веки и увидел свою мать, сидящую у постели.

– Мама? – удивился он, – но ведь ты же умерла много лет назад. А почему ты такая молодая?

Слова у него не получались, лишь невнятное бормотание. Сидящая у постели женщина тихо ойкнула. К ней подошла другая, обняла за плечи и начала шептать что-то на ухо.

– Он очнулся! Посмотри, он очнулся! – слова едва проникали сквозь вату в ушах.

– Я тебе говорила, что все будет нормально. Пойдем, Лиза, не надо тебе здесь сидеть.

– Но…

– Никаких «но». Мы же обо всем договорились. Не беспокойся, я все сделаю, как надо.

– Спасибо, Люба.

Женщины вышли.

«Мама… Лиза… – мысли тяжело ворочались в голове. – Лиза…» – и опять все исчезло.

Что-то впилось в руку. Раненый открыл глаза. Сейчас это простое действие уже не требовало столько усилий.

– Очнулись, товарищ подполковник? Сейчас укольчик сделаем, и совсем хорошо станет.

Пожилая медсестра возилась около его постели.

– На поправку дело пошло, – продолжала она, – а когда привезли, думали – не жилец. Но вы молодец, скоро на ноги встанете.

– А где Лиза? – прошептал он одними губами.

– Какая Лиза? – удивилась медсестра. – Нянечка? И когда вы только ее успели заметить? Хорошенькая, ничего не скажешь. Ну, вы, мужики, даете: помираете, помираете, а ни одной юбки не пропустите!

Дальнейшие рассуждения медсестры Бельский не услышал, он снова впал в забытье.

Прошло несколько дней. Григорий окончательно пришел в себя, его перевели в обычную палату. Он уже знал, что их «Виллис» подорвался на мине, полковник и водитель погибли, а он чудом остался в живых. Ранен, правда, очень тяжело, да еще и контужен, но, главное, живой! Женщина по имени Лиза больше не появлялась, и Бельский решил, что она привиделась ему. Подполковнику разрешили вставать и выходить в больничный парк, чудом сохранившийся и удивительно прекрасный своими столетними деревьями, покрытыми молодой листвой. Григорий подолгу бродил по дорожкам, присаживался на старые, полусгнившие скамейки, забредал в непроходимую чащу разросшегося кустарника. Размышлял, что же ему теперь делать. После такого ранения его вряд ли вернут обратно на передовую. Нельзя сказать, что это обстоятельство его сильно огорчало. За свою сознательную жизнь он уже достаточно навоевался, хотелось покоя, хорошей семьи, детей. Но, с другой стороны, что он умел делать, кроме как воевать? Никакой гражданской специальности у него не было, учиться было поздно. Невеселые размышления прервал звонкий женский голос:

– Товарищ подполковник!

Он обернулся и увидел спешащую к нему высокую молодую женщину. Бельскому показалось, что он уже видел ее где-то. Женщина быстрыми шагами догнала его.

– Ох, даже запыхалась!

– Отдышитесь, некуда торопиться, – улыбнулся Бельский, – я с удовольствием прогуляюсь с вами не спеша.

– Вот и хорошо. У меня как раз дежурство кончилось, и мне надо поговорить с вами.

Николай с любопытством взглянул на молодую женщину. Не красавица, но живая и обаятельная. Чувствуется сильный характер. И, вместе с тем, было в ней нечто, ясно выдававшее, что женщина прошла через военный ад. Это было у всех женщин-фронтовичек, у некоторых с годами проходило, у многих – оставалось.

– Давайте присядем на скамейку. Меня зовут Люба.

– Очень приятно. Григорий Павлович. Погодите, Люба… По-моему, я видел вас прежде, в палате. Вы еще были с подругой, Лизой, кажется…, – осторожно произнес подполковник.

– Верно. Собственно об этом я и хочу с вами говорить.

Люба замолчала, собираясь с духом.

– Прошу вас, выслушайте меня очень внимательно, не торопитесь опровергать, спрашивать и перебивать. Давайте сразу условимся: все, что я сейчас вам скажу, – никакая не проверка вашей благонадежности и не провокация. Это касается только вас и моей ближайшей подруги.

Бельский насторожился. Давно забытое чувство тревоги, страх разоблачения, казалось канувшие в прошлое, вновь проснулись в его душе. Он вспомнил ежедневное свое заклинание: «Ты, Григорий Павлович Бельский, сын сельского врача…» Уже много лет он не повторял это. Скорее наоборот, лишь в глубинах сознания он оставался Николаем Зотовым. Иногда подполковнику начинало казаться, что это имя и вся его дореволюционная жизнь только плод его воображения. И вдруг – эта женщина. Он инстинктивно почувствовал, что она явилась из его прошлого, которое он так старался упрятать поглубже и забыть. Однако, какие бы мысли и чувства не владели Бельским, он постарался, чтобы на лице не отразилось ничего.

– Напрасно вы думаете, что я могу заподозрить в чем-либо плохом такую очаровательную женщину. Кроме того, в моей жизни нет ничего, что могло бы служить предметом шантажа, – вслух произнес Бельский.

Люба замялась. Нелегко было сказать человеку в лицо, что он – вор, укравший чужие документы и биографию. Вдруг они с Лизой ошибаются? Мало ли совпадений бывает в жизни! Но фотография Лизиной матери! Откуда она у постороннего человека? Наконец Люба решилась.

– Вы вспомнили, что я заходила в вашу палату с женщиной, которую зовут Лиза. Это моя ближайшая подруга – Елизавета Ивановна Зотова. Она родом из Москвы. В Ригу попала еще совсем маленькой девочкой в 1918 году…

Люба рассказывала, изредка взглядывая на собеседника. Лицо его не выражало ничего. «Или мы ошиблись, или он бесчувственный чурбан, каких еще свет не видывал», – мрачно подумала она, закончив рассказ о смерти отца и мачехи Лизы и спасении девочки случайными попутчиками. Все это она хорошо знала от Екатерины Алексеевны.

– Лиза сейчас работает в госпитале нянечкой. Она разбирала ваши вещи и случайно наткнулась на фотографию своей матери. Она считает, что вы – ее брат Николай Иванович Зотов, пропавший еще в 1918 году. Посмотрите, Лиза дала мне точно такую же фотографию вашей матери – Марии Алексеевны Зотовой. Вы все еще не верите мне? – с этими словами молодая женщина протянула собеседнику старинное фото. Тот молча взял его дрожащими пальцами.

– Я не сказала вам еще кое-что. У вас документы на имя Григория Павловича Бельского, но он погиб еще в Первую мировую войну!

– С чего вы взяли? – произнес наконец подполковник.

– А с того, что младший брат Григория является мужем Лизы и отцом ее ребенка, и сам рассказал нам об этом.

– Петя?! – только и смог вымолвить Бельский.

Прошел месяц. Выписавшись из госпиталя, Григорий уже не вернулся на передовую, а остался служить в военной комендатуре Риги. С сестрой и племянницей виделся часто, помогая им, чем только мог. Предосторожности ради брат и сестра встречались большей частью в квартире Любы, возвращенной ей и отгороженной от соседей фанерной стенкой и шкафом – ни кирпича, ни цемента в городе было не достать. Сначала Бельский изображал Любиного кавалера, но скоро перестал отделять сцену от жизни и уже стало трудно понять, ради кого подполковник зачастил в старый дом в самом центре Риги. Еще через некоторое время он и вовсе переселился туда. Люба похорошела, грубость и нарочитая бесшабашность потихоньку стекали с нее, как будто смываемые потоками счастья, она вновь становилась просто веселой и жизнерадостной женщиной, лишь иногда, казалось бы без всякой связи с ситуацией, взгляд делался печальным и настороженным. Григорий ловил этот взгляд, осторожно брал Любу за руку, зарывался лицом в по-прежнему пышные, но уже начинавшие седеть волосы, и прижимал женщину к себе, как будто обещая никогда больше не отпускать, оградить от всех и всего.