мгновение…

И-2 (долго молчит, потом вздыхает, как всхлипывает): То есть, через сколько времени я

стал относиться к ней как к постоянной партнерше?

И-1 (подняв голову) Совершенно верно.

И-2 (устало) Через год.

И-1 (уточняя) Через год после того, как вы возвращались после концерта и решили

взять ее за руку, а она, — не рука, — позже была холодна, — или через год после того, как

вы вообще познакомились?

И-2: Через год вообще. И, что?

И-1: Что "что"?

И-2 Чего вы этим добились? Доказали мне, что я чересчур обобщаю, когда говорю о

своей жене? О своей любви? Сбили пафос? На соседку намекаете… Вам-то что?!

Извращенец какой-то. Испортили настроение. Довольны?!

И-1: Нет.

И-2: Послушайте. Хоть это и не войдет в ваши чертовы опросники, но…

И-1: (с неожиданным любопытством): Что?

И-2: Я все-таки люблю свою жену. Не знаю, когда это началось, и как, и в чем это

проявляется, но — люблю… Верите?

Интервьюер: Следующий!!!

Крестьянин молдавского села Елизаветовка уезда Оргеев, Тудор Кубряков, встал на

четыре часа раньше обычного. По серьезной причине: до выхода в поле Тудору нужно

было успеть сделать важное дело.

Этим утром Кубряков собирался утопить жену.

Делать раньше этого ему не приходилось, поэтому времени Тудор оставил себе

побольше.

— А то ж, — бурчал Тудор, бреясь перед потемневшим от старости зеркалом, — не

каждый же день жену топишь.

Тудор лукавил. Не только жену он не каждый день топил. Он вообще никого не топил

каждый день. Да и вообще ни разу никого не топил. Так что с непривычки будет

трудно, знал Тудор. Но все в жизни когда-то делаешь в первый раз, и это Тудор тоже

знал. Поэтому духом Кубряков был крепок, и, выбрившись, сполоснул лицо холодной

водой из колодца, — лосьонов, кремов и одеколонов Тудор не признавал, — и пошел

будить жену. Та еще сладко спала, свернувшись калачиком под сиреневым пуховым

одеялом, которое им на свадьбу еще тринадцать лет назад нанаши подарили. В комнате,

— а спали они в большой зале, — было темно еще, и Тудор ударил ногу о скамейку,

отчего разозлился. Потому жену будить он стал грубо, а не нежно, как собирался. Все

ж таки, этим утром, думал он, бужу я ее последний раз. Но ударился он сильно, да и

выглядела она со сна не очень хорошо, потому, подумал Кубряков, такую жену и

утопить не жалко.

— Леонида, — тянул он женщину за руку, — вставай, Леонида. Вставай, давай!

Затянем все дело, в поле опоздаю. Что тогда кушать зимой буду?

— Не пропадешь, — зевнула Леонида, и села на кушетке, — сделай мне чаю.

— Чаю? — поразился Тудор. — да мы его сроду не пили. Налить тебе стакан вина?

— Нет, — поджала губы Леонида, — сегодня чаю.

Тудор вздохнул, и подумал, что женщины, которых вот-вот утопят, отличаются

необыкновенной придирчивостью. Но про последние желания приговоренного

крестьянин Кубряков тоже слыхал, поэтому приготовил все-таки жене чай. А пока вода

в старом, старше зеркала, когда-то желтом, а сейчас сером от копоти чайнике

нагревалась, Тудор смотрел на жену и все пытался понять: будет ли он скучать по ней.

Леонида Кубряков, — в девичестве Лари, — была первой красавицей Елизаветовки.

Красота ее, — шептались старухи, — была какой-то… греховной. Значило это, что

каждый, проходя мимо Леониды, думал о том, о чем средь бела дня думать не надо, а

надо думать ночью, и исключительно со своей законной женой. Первый раз замуж

Леонида вышла в девятнадцать лет, за сына председателя колхоза. Тот, однако, быстро

спился, — и, сплетничали старухи, физически обессилел из-за ненасытности жены, -

уехал на заработки в Россию и пропал. Тогда на Леониде, молодой еще и

привлекательной женщине, женился Тудор.

Леонида вторым мужем была довольна: он, в отличие от первого, непутевого, не пил,

прилежно посещал церковь, и даже избирался в депутаты районного совета от партии

христиан-демократов. Правда, в советники он не попал, но листовка с портретом

Тудора и надписью "Голосуй сердцем" хранилась у них дома рядом с чайником. То

есть, на самом почетном месте.

— Закипела вода? — спрашивает Леонида, и встает с постели. — Ты пока завари чай-

то, а я умоюсь…

После истории с выборами в районные советники Тудор почувствовал к себе

необычайную тягу к политике. Поэтому, когда подошел срок выборов в мэры села,

Кубряков и здесь свои силы попробовал. Увы, партия за ним уже не стояла, потому что

кандидатом от христиан-демократов стал местный священник, отец Филимон.

— Батюшке, — решили христиан демократы, — сам Бог велел представлять

христианскую партию…

Кубряков, скрепя сердце, согласился, и агитировал сельчан за батюшку Филимона. Тот,

правда, мэром так и не стал, потому что в село приехал Митрополит Бессарабии Илие

Преподобный, и много и долго ругался. По его словам выходило, что священник

служить может только в церкви, а если он в церкви служить не хочет, то может

убираться из церкви ко всем чертям собачьим!

— Ко всем чертям собачьим, — горестно прошептал Тудор Кубряков, и

перекрестился, — это же надо, так выражаться-то, а?.. И кто? Сам Митрополит…

Леонида вернулась в дом, умытая, посвежевшая, помолодевшая лет на двадцать. Тудор

с сожалением подумал, что вот такую жену топить уже жалко. А что делать, придется.

Тем более, они вместе так решили.

Тудор подвинул к жене чашку с крепким чаем, а сам вышел во двор. В углу, под

деревом, черпнул из бака вина, выпил стаканчик, и постоял, глядя на орех. На ветвях

дерева покачивались клочья тумана, и несколько капель воды. Значит, ночью было

холодно. Да и сейчас еще ночь, четыре часа всего…

Утопить Леониду Тудор решил после того, как жена узнала о своем диагнозе.

Несколько лет у нее болела грудь, и Леонида поехала в Кишинев, где онкологи

рассказали ей о такой болезни — раке. И определили, что жить ей осталось недолго. Тут

как раз подошло время очередных выборов в районные советники, и Тудор с отчаянием

понял, что не может и не хочет больше работать на земле. А хочет и может быть только

районным советником. Иными словами, устал он от работы, понял Тудор — а когда

Леонида умрет, то в одиночку он хозяйство вообще не потянет…

— Вкусно, — Леонида пьет чай, и ободряюще смотрит на мужа. — Очень.

Наконец, ко всем бедам добавилась еще одна. Леонида умирать в мучениях не хотела, а

убить себя ни в коем случае не могла. Самоубийство грозило неприятностями в виде

ада не только ей. Но и Тудору — пусть и не такими страшными, как загробные муки.

Человек, чья жена не на погосте лежит, баллотироваться в советники от христианско-

демократической партии в Молдавии ну никак не может. Худо-бедно, от социал-

демократов может, ну, или там, либерал-консерваторов, но шансов у представителей

таких партий на молдавских выборах совсем нет… В общем, начало года получилось

совсем плохим. Тут-то Леонида, умница, золотая голова, и нашла выход.

— Ты, — глядя в сторону, сказала она Тудору, — утопи меня. В бочке с вином. Я

читала, в Англии принца так когда-то утопили. Читала, мол, это не больно, потому что

пьянеешь. А потом скажешь, что, мол, в подвале бочку открыла, да поскользнулась и

упала случайно. И меня от смертной муки избавишь, и себя от позора…

И показала мужу газетную вырезку. Речь в ней шла о президенте страны Мирче

Снегуре, которой как раз отправил в отставку премьера Друка. Снегура публицист по

фамилии Дабижа сравнивал с английским королем Ричардом Третьим, тираном и

скотиной.

— Возьмем, к примеру, — прочитала Леонида часть заметки, — Ричарда III, короля