Ещё он боялся, что на физкультуре девчонки будут смеяться, когда он прыгает. И на катке тоже. Поэтому он не играл с ребятами в хоккей и даже в футбол.

Но самое неприятное было, когда во дворе к нему начал приставать Вася. Его все так уважали за силу, что даже не называли Васькой. Этот Вася невзлюбил Димку и, где ни встретит, обязательно или толкнёт, или щёлкнет. Проходу не давал. Да ещё имя дурацкое придумал: «Килька». «Эй, Килька, пойди сюда!»

Димке не хочется, а идёт. Делает вид, что ничего особенного, так и нужно, что они, может быть, даже немного дружат. Ведь Вася не такой взрослый — он в шестом классе, хотя по виду можно подумать, что в седьмом… Димка идёт, а сам бледнеет и злится так, что забывает, как ответить и что сказать.

А Вася спросит что-нибудь вроде: «Как дела, Килька? Так или сяк? Отвечай!»

Ответишь «так» — щелчок, скажешь «сяк» — то же самое…

Иногда, лёжа в постели, Димка представлял, как завтра в школе скажет Тошке такое, что тот на всю жизнь замолчит… И Маринка тоже смеяться перестанет… А Васе он устроит…

Но тут Димка засыпал, а назавтра всё шло по-прежнему.

Невредимка жил в гостях уже месяца полтора. Он так поправился, что Димка начал его дразнить Тошкиной дразнилкой: «Толстый Дим тире жиртрест занимал всегда пять мест…» Невредимка совсем не обижался и всегда отвечал одно и то же:

— Сам.

В конце апреля стало так тепло, что окна целый день были настежь. Только к ночи их закрывали — потому что первый этаж.

Как-то вечером Димкины папа и мама уходили вместе.

— Вернёмся очень поздно, — сказал Димкин папа. — А может, и рано утром. У Куликовых новоселье. Сам понимаешь.

Димка понял и не спросил, как обычно: «Во сколько придёте?»

— Будете ложиться, — сказала мама, — форточку оставь, а то задохнётесь. А окно запри на задвижку.

Родители ушли поздно. Потому что Димкина мама долго собиралась, и папа сердился. А потом вдруг папа сказал, что к подарку надо обязательно написать стихи, иначе неудобно да и неизвестно, чей подарок. Не будешь ведь на нём писать свою фамилию, как на мешке для галош. Папа стал сочинять, но ничего не выходило.

— С чем рифмуется «подарок»? — спросил он Димку.

Димка подумал.

— «Палок», — сказал он наконец.

— Плохо, — сказала мама. — «Чарок».

Но папа уже придумал:

— «Примите к новоселью подарок дорогой», — сказал он. — Это начало. А дальше так…

— «Дорогой» нельзя, — сказала мама. — Неприлично.

— Это же для рифмы, — сказал Димка.

— Ладно, — сказал папа. — Пойдём. По дороге придумаем… «Примите к новоселью подарок тра-та-та…»

И они ушли. Перед уходом мама уложила Невредимку спать и сама закрыла окно.

Димка повалялся на тахте, немного почитал, два раза открыл дверцу шкафа, чтобы взять конфету, а потом ему стало скучно, и он чуть не разбудил Невредимку. Но вспомнил, что нельзя, и вместо этого ещё два раза открыл дверцу шкафа.

Потом опять почитал, попил воды и начал стелить постель. Уже когда лежал в постели, он вспомнил, что, кажется, забыл умыться, но сразу перебил сам себя и стал думать о другом.

Димка стал думать про то, как придёт послезавтра в школу и сразу скажет Тошке: «Тошка — картошка, солёный огурец!» А когда Тошка начнёт дразнить, Димка не побледнеет и не обидится, а будет повторять: «Сам, сам, сам!» — до тех пор, пока тот не замолчит. А на Маринку и Витьку даже не посмотрит… После обеда он выйдет во двор и нарочно толкнёт Васю Первый! Вася полезет, а Димка его — раз! — в солнечное сплетение… В солнечное… Почему «солнечное»? При чём тут солнце? На солнце жара — миллион градусов. Даже больше. Вот бы палец туда сунуть… Костя читал книжку — там есть рыцарь, его зовут Львиное Солнце… нет, не Солнце, а Сердце…

Димка уснул. Приснился ему Тошка — он был почему-то с косичками, и в руке клюшка. Потом к Тошке подошёл Вася, только раза в два меньше, чем настоящий. Он ударил Тошку в солнечное сплетение и сказал: «Ну, допустим». Ударил ещё раз и опять сказал: «Ну, допустим». Ну, допустим…

Димка открыл глаза. В окне торчала какая-то фигура, «Окно ведь закрыто, — подумал Димка, — я сплю. Это неправда…» — И он зажмурил глаза.

— Ну, допустим, — услышал он снова. И ещё что-то похожее на ругань.

Такого во сне ещё не было. Он опять открыл глаза.

Окно дрожало, звенело стекло — и Димка подумал, что это, наверно, разбойники. Воры ведь полезут тихо. И ещё он подумал: Невредимка сейчас проснётся и заплачет.

— Разбудите ребёнка, — сказал он, как мама, только еле слышно.

И вдруг разозлился: лезут тут всякие, а ребёнок спит. Может испугаться и заикой стать. Как Лапин в их классе. Тогда Невредимкина мама что скажет… Он так здо́рово умеет считать: раз, два, три, четыре… И прыгает на одной ноге со стула… А его, может, убьют!.. Папа с мамой вернутся, а он…

Димка вскочил с кровати, и в это время на окне что-то щёлкнуло, и оно открылось. Видно, от тряски упала задвижка.

— Ну, допустим, — сказал тот же голос, только громче, и за подоконник ухватились руки.

— Уходи! — сказал Димка. — Пошёл отсюда! Ребёнка разбудите.

Он забыл про вежливость и про опасность, а помнил только одно: Невредимку нельзя будить! И он схватил первое, что попалось под руку, — это был Невредимкин лифчик с резинками, — и бросил в разбойника, но не попал.

— Аня, — сказал разбойник, — это я. Чего ты? Домой пришёл.

— Никакая я не Аня, — прошипел Димка. — Уходите! Я вас не знаю… А то сейчас…

— Ну, допустим, — сказал мужчина тоже почему-то шёпотом. — А кто ты?

— Дима, — сказал Димка. — Уходите.

— Эх, Дима, — печально сказал мужчина. — Ну, допустим…

Его голова отвалилась от окна, как будто её срубили. И потом Димка увидел, как бывший разбойник пошёл к соседнему подъезду.

Димка запер окно и лёг в постель. Его немного трясло — от холода, наверно. Даже зубы стучали.

А Невредимке хоть бы что: спит и спит.

Димке казалось, что сам он больше глаз не сомкнул, поэтому он очень удивился, когда услышал папин голос и увидел, что в комнате светло.

— Хоть из пушек пали, — говорил папа. — Ну и сторож! Всё проспишь — и дом и ребёнка. Неужели не слышал, как мы в окно лезли?..

— Вы тоже лезли? А почему?

— Папа ключи забыл, — сказала мама. — Не хотели соседей будить.

— Неизвестно, кто забыл, — сказал папа. — Значит, не слышал? Как я нижнюю задвижку через форточку поддевал? Из галстука петлю делал… А мама за ноги меня держала… Эх ты, сторож!.. На тебя положись…

Папа говорил громко и весело, а Димка так хотел спать, что не мог ничего рассказывать и ни о чём спорить. Он только сказал два слова: «Разбудите ребёнка» — и сразу уснул.

Но перед тем как уснуть, подумал, что неправда: на него можно положиться и Васи он больше никогда в жизни не испугается.

В то утро папа очень торопил Вову. Нужно было прийти к дяде Тиграну ровно в девять, чтобы ехать купаться. Дядя Тигран любит точность: сказано в девять — значит, в девять, а не в десять или там в одиннадцать. Если опоздаешь, дядя Тигран начнёт ворчать и испортит настроение и себе и другим. Так говорила мама, пока собирала их в дорогу. Мама не ехала купаться: у неё, она сказала, дела поважнее — надо шить купальный костюм.

Ровно в половине десятого они были у дяди Тиграна. Он ещё лежал в постели, а на нём сидел Ашо́т. Ашот — его сын, ему года три, но он уже всё понимает.

Ашот сказал:

— Мы едем масине…

У дяди Тиграна есть машина, и тётя Тася часто говорит, что лучше, если у них была бы лошадь. Меньше лошадиных сил, но зато хлопот тоже меньше.

Дядя Тигран сказал: