Я встаю, меня мучает жажда, открываю холодильник и беру воду. Пью прямо из бутылки. Пенни движется и синее одеяло скользит на пол. Свернулась калачиком, действительно как кошка, в моей футболке на три размера больше её. В одном ухе висит серебряный крестик, падающий на шею. У неё красивый рот – пухлые губы персикового цвета. Пока наблюдаю за ней, на мгновение меня парализует видение – её губы на моей коже. Сразу встряхиваю себя, энергично поразмяв плечи и называя себя идиотом. Беру с пола одеяло, накрываю им её и убегаю в кровать. Убегаю? Да, убегаю. Проклятие. Пенни и секс должны быть две, совершенно различные вещи.

Я больше не могу думать о чём-то подобном, даже в шутку.

К сожалению утром, после того как с таким трудом уснул, я вижу её перед собой когда проснулся. Она стоит ко мне спиной и переодевается, не замечая, что я наблюдаю. На мгновение, из моей футболки появляется её тело, полностью голое. Она менее худая, чем выглядит в одежде. Красивая спина, ровная и белая, словно сливки. Трусы в розовый горошек. Она поворачивается, чтобы взять свою одежду и показывает грудь, не понимая, что демонстрирует всё тому, кто притворяется спящим.

Я знаю, что в отношении некоторых вещей мой организм реагирует слишком сильно. Поэтому мгновенно, моя животная часть вырывается на свободу. Это настолько очевидно, что я вынужден отвернуться. Если она посмотрит на меня, то заметит холмик в промежности моих штанов. Окей, мужчина предрасположен к таким эффектам когда просыпается по утрам, но я предпочитаю держать их при себе.

Но проблема посерьёзнее – в другом. Увидеть перед глазами обнажённую женщину, более красивой чем ожидалось и до одури возбудиться не является чем-то необычным.

Странная вещь происходит после того, когда она уходит. Потому что у меня появляется ужасное искушение мастурбировать думая о ней. Ни в коем случае, я не должен, не могу потакать этой хрени.

Так что я залез под ледяной душ, и стоял до тех пор, пока «парень» не рухнул, а я перестал думать о моём языке на её сосках, круглых и невинных.

Сразу после того, как бабушка узнала о поездке, она позвонила господину Дональдсону, проживающему на первом этаже и владеющему автомобилем. Мысль о своей маленькой Пенни, путешествующей в одном из тех грязных поездов, наполненных сквозняками, лишила бы её спокойного сна. Она представляла её маленькой девочкой, отправляющейся на школьную экскурсию со своими одноклассниками, которые бросали бумажные шарики и держали открытыми окна, рискуя упасть вниз. Но при этом, она была также убеждена, что Маркус хотел отвезти её для знакомства со своими родителями, прежде чем официально объявить о помолвке. В обоих случаях, автомобиль казался ей лучшей идеей.

Жаль только, что машина господина Дональдсона – старый «Бентли», небесно-голубого цвета, громоздкий и нелепый. Один из тех автомобилей, которые потребляют бензин, как испытывающие жажду верблюды, когда пьют воду, и не едут со скоростью больше пятидесяти миль в час. Когда Пенни увидела машину, она подумала о реакции Маркуса. Он, мягко говоря, остался бы в шоке.

И Маркус остался в шоке.

Было воскресное утро. Синьора Лебоски не работала в этот день и взяла на себя обязательство составить Барби компанию. Поскольку почти все пенсионеры, немного страдали от бессонницы и были лишены интересных развлечений, они массово прилипли к окнам, чтобы стать свидетелями при старте пресловутого автомобиля.

Маркус демонстрировал выражение убийцы. Он смотрел на Пенни с обещанием, что как только они выберутся из этого сборища зевак, он сорвёт с неё скальп.

— Как это пришло тебе в голову... — прошептал он сквозь стиснутые зубы.

— Это была не моя идея. Всё сделала бабушка.

— Даже одеть тебя так – тоже была идея твоей бабушки? — воскликнул он, косо глядя на неё.

Пенни пожала плечами, пробуя свести к минимуму его раздражённую реакцию. В глубине она осознавала его правоту и относительно машины, и относительно её одежды. Машина походила на неудобную кофеварку, а она оделась не вполне соответствующе для визита в тюрьму. Но в это утро, глядя на себя в зеркало, она не смогла надеть джинсы и толстовку, приготовленные накануне вечером и лежащие на стуле, рядом с кроватью. Фактически – она решила вырядиться. Не для Маркуса, по крайней мере, не напрямую. Она сделала это для Франчески, с грустью и наивностью, которые сразу не осознала. Пенни не хотела встречаться с ней – самой красивой женщиной в мире, если верить призме сердца Маркуса – и выглядеть неряшливой, уродливой и жалкой. Поэтому она надела единственное красивое платье в гардеробе её, абсолютно повседневной одежды, которое она приобрела давным-давно в секонд-хенде. Она купила это платье с намерением любоваться им, и представлять себя одетой в него неизвестно для какого случая. Маленькое платье из зелёного бархата, цвета бутылочного стекла, очень короткое и облегающее, безусловно, не подходящее и на половину к тому, что должно произойти в этот день. Её ноги украшали сапоги на высоких каблуках, в которых она двигалась неуверенными шагами, а сверху накинула кожаную куртку, насыщенного красного цвета. Она даже накрасилась. Пенни отправлялась вернуть надежду в скорбящую любовь – отнимая всякую надежду у себя самой – и не собиралась сделать это как провозглашённая неудачница.

Маркус, одетый в свои обычные джинсы, которые не могли свободно спадать, потому что их плотно фиксировали переплетения мышц, синий свитер и спортивную куртку, бросил поочередно взгляд на автомобиль, и на ее платье.

— Мы не идем на вечеринку в ночной клуб, — пробормотал он с видом того, кто смотрит на что-то очень отвратительное.

— Я так одета и такой останусь.

— К тому же, тебе придётся сесть за руль. Я не могу этого сделать, по крайней мере, ещё год. Если меня поймают, мне создадут кучу неприятностей.

— Я позабочусь об этом, в чём проблема-то?

— Когда ты сядешь за руль, твоя юбка будет доставать до пупка.

— Всё равно, ты же не смотришь на меня, не так ли? И потом ты привык к длинным ногам Франчески, мои не окажут на тебя никакого эффекта.

— На меня нет, но ты должна помнить, что многие из охранников, с которыми ты будешь иметь дело – мужчины со вкусом хуже моего.

— Какой ты добрый. В любом случае, кого это волнует, сегодня будет весело.

— Пенни, не выводи меня из себя больше, я уже на грани. Мы должны были выехать потихоньку, а тут весь дом машет нам из окон. Мы должны были сесть на поезд, а я оказываюсь перед трансатлантическим лайнером, который, по-моему, начнёт разваливаться через две мили. Ты должна была пройти незамеченной, а ты одета как блядь в стиле кубизма.

— Получай удовольствие от новой программы. Если ты хочешь отправиться на встречу с Франческой, мы делаем это на моих условиях.

— Знаешь, а ты сука больше, чем я ожидал?

— Это не моя вина в том, что ты сделал ошибочные выводы. Я всегда была сукой.

Пенни давно не водила машину, и в начале стиль её вождения представлял собой игру из рывков и внезапных отключений. Радио не работало, кондиционер не работал, задние окна плотно не закрывались, и двигатель издавал бесноватый грохот.

Маркус сидел рядом на пассажирском сидении, суровый и раздражённый. Глазами, горящими жестокостью, он уставился перед собой. И не произнёс ни одного слова на протяжении многих миль.

— Не то что бы это в новинку, — вдруг сказала Пенни, преследуя свои собственные мысли.

Маркус проигнорировал её. Он закурил сигарету, и дым улетучился через открытые окна.

— Не то, что бы это новость! — повторила Пенни громче.

— Твою мать, что ты хочешь? — внезапно воскликнул Маркус, издав подобие рычания.

— Я говорю, это не новость, что ты не разговариваешь со мной. Три дня как ты обращаешься со мной ужасно.

— Я вообще никаким образом с тобой не обращаюсь.