— Ты голодна?

— Э?

— Сейчас два часа. Ты голодна? — повторил вопрос Маркус.

— Немного, но мы в какой-то глуши, а я не симпатизирую охоте.

— Я думал, съесть бутерброд.

— Спасибо, но я не хочу вновь оказаться на заправке, где тусуются типы с торчащими из штанов членами. И не думаю, что найдём другую. Последнюю мы проехали давненько.

— Пока ты была внутри, я заглянул в багажник. Твоя бабушка наполнила его едой. Она думала, что мы много времени проведём в пути?

— Лучше не полагаться на эту еду. Моя бабушка настоящее сокровище, но не уверена что всё это съедобно.

— Может посмотрим и найдем что-нибудь съедобное? Я голоден, а когда я голодный, то не могу нормально соображать.

«Ты хочешь съесть меня?»

— Ладно, посмотрим, что она приготовила.

Они остановились на широкой поляне, покрытой сухими листьями. Виды Коннектикута могли быть прекрасными для души, готовой ими восхищаться. Но Пенни, которая обычно очень любила затеряться в природе, упиваясь красотой каждого предмета, несозданного человеком, в этот момент не имела желания и не пыталась обратить внимание на небольшой склон, усеянный сухими деревьями, который спускался в сторону реки.

На капоте автомобиля на самом деле стояла полная еды сумка. Сразу исключили печенье, пахнущее хлоркой. Мысль попробовать непонятное пирожное или торт вызывала глубочайший страх. К счастью, хлеб был нормальным хлебом, и сыр не походил на мыло. Несомненно, яблоки также были съедобные.

— Ну, по крайней мере, мы не умрем от голода. Только мне нужно пописать.

— Ты как сломанный кран и вызываешь у меня смех.

— Когда ты состаришься, и у тебя будут проблемы с простатой, смеяться буду я.

— Я не состарюсь.

— Ты навсегда останешься молодым?

— Я умру раньше.

Пенни закусила губу, думая, что да, возможно это правда. Возможно, он и Франческа не доживут до тридцати лет.

— Я провожу тебя.

— Какой джентльмен, но нет, в этот раз нет такой необходимости. В худшем случае я встречу какого-нибудь енота, но исключаю, что у него появятся развратные намерения.

Она отошла подальше и пописала. И вдруг, неожиданно после этого, её чувства обострились, и она услышала шум реки, протекающей всего в нескольких метрах. Пенни прошла вдоль склона и остановилась в шаге от воды, бежавшей быстро и завораживающе. На некотором расстоянии русло реки расширялось. Два её противоположных берега были соединены живописным железным мостом, красного цвета как сердце на татуировке Маркуса. Она упала задницей на ковер из хрустящих осенних листьев, размышляя о том, как бы ей хотелось жить в таком месте, среди природы и животных. Просыпаться по утрам, когда солнце ещё лениво светит. Разводить огород и собирать плоды. Поить животных, свободно пасущихся на огромном поле. Рубить дрова и наблюдать за их мерцанием в каменном камине. Часами гулять среди зелени, не видя ничего другого. Пить свежевыпавшие снежинки. Расчесывать длинные волосы Барби, пока она держит на руках рыжего кота. Любить кого-то под одеялом, в то время как снаружи ветер ударяет по ставням. Мечты, маленькие и большие.

— Пенни, — голос Маркуса вернул её к реальности. Он спускался вдоль склона и смотрел на неё с озадаченным видом. — Что ты творишь? Исчезаешь?

— Я не исчезла, я здесь.

— Ты напугала меня, не вернувшись.

— Ты испугался из-за меня?

Маркус на мгновение помрачнел и затем ответил издевательским тоном:

— Если ты умрешь, то кто мне будет платить пятьдесят долларов в неделю?

— А что ещё важнее – кто получит письма от Франчески?

— Да, это самое главное.

— Как здорово быть важными для кого-то. Пошли, давай поедим.

Он помог ей подняться. Они вернулись к машине и перекусили бутербродами и фруктами. Попили холодную воду из ручья. Также Маркус сделал пи-пи, но не пошёл за дерево, просто повернулся спиной и сделал всё под носом у Пенни.

Затем, уже на закате, они сели в автомобиль, чтобы продолжить свой путь.

Но мотор оставался мёртвым. Ключ поворачивался в зажигании, но никакой шум не нарушал тишину леса.

Пенни и Маркус переглянулись, прежде чем ночь поглотила всё на свете.

Дорога не была освещена, а Маркус не взял с собой фонарик, и автомобиль походил на мертвого динозавра. Мобильные телефоны не ловили сигнал и даже если бы связь являлась доступной, кому они могли позвонить? Случись это днём, они спокойно могли бы вернуться пешком к последней, встреченной на пути заправке, которую они проехали миль десять тому назад. Но ночью идти пешком было опасно, вернее всё равно, что совершить самоубийство.

— И что же нам теперь делать? — спросила Пенни с тоном, не похожим на её обычный, отражающим постоянное стремление казаться смелой.

Голос Маркуса ответил из темноты:

— Ничего. Переночуем здесь.

— Мы спим здесь?

— У нас нет особого выбора.

— Но холодно и, бог знает, кого носит в этих краях!

— Не ты ли сказала, что водятся только еноты?

— Маркус, у меня есть некоторые проблемы с темнотой, — сказала Пенни тоненьким голоском, почти в ужасе. — Особенно, когда темнота такая кромешная.

Неожиданно он взял её за руку. В темноте, Пенни охватил внезапный жар, тяжёлый и одуряющий, а её сердце сделало сальто словно эквилибрист.

— Не кромешная. Посмотри на вверх.

Пенни подняла лицо и посмотрела на небо. Луны не было, но звезды усеивали небо как далёкие крошечные глаза. Внезапно, словно кто-то зажёг миллион свечей на день рождения, она перестала бояться. Её дыхание немного замедлилось, а тревога стала более лёгкой.

— Пойдём назад, — сказал Маркус. — Там больше места.

В этот момент, улетучился страх темноты и другой страх начал свой путь в мыслях Пенни. Они будут спать вместе на заднем сиденье автомобиля? На тех же сиденьях, где поколения молодых людей, вероятно, даже господин Дональдсон в своей юности, дарили любовь и ласку? Это осознание скрутило ей кишечник, и лихорадка, от которой она страдала последние двадцать дней, с момента, когда Маркус взял в аренду этот чёртов чердак, заглянула в интимный и секретный угол.

Вместе они переместились на заднее сиденье. К счастью, автомобиль был огромный, словно танцпол на колесах. Заднее сиденье было большое как кровать. Незадолго до этого Пенни проклинала темноту, но сейчас была ей благодарна, в противном случае Маркус увидел бы, насколько она покраснела.

Когда Маркус снял свитер, шелест шерсти показался в тишине салона почти оглушительным. Пенни спросила, что он делает.

— Одень его, ты практически голая, — сказал он.

Она не заставила его повторять много раз. Прозрачные колготки и холодные кожаные сапоги не могли достаточно её согреть. По правде говоря, чтобы согреться не достаточно было и свитера Маркуса, даже если он и доходил до колен.

— Сейчас мы поступим так, — продолжал он. — Я лягу, а ты залезешь на меня

— Правда?

— Ты хочешь умереть от обморожения?

«Нет, но я также не хочу умереть от разрыва сердца».

— Конечно, нет.

— Тогда ложись вместе со мной.

— Однако ты не распускай руки.

«Не веди себя хорошо, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

— Перестань говорить ерунду, — прикрикнул он, раздражённым тоном.

Короче говоря, они оказались обнимающимися на заднем сиденье старого «Бентли». Ноги Маркуса были слишком длинными, и ему пришлось согнуть их. Пенни нашла странное и удобное положение, расположившись в щели между его телом и спинкой сиденья. Касаясь его, прилипнув к его торсу, она испытала своего рода опьянение, как если бы выпила один из своих самых мощных коктейлей, что готовила ночью и никогда не пила. Как она себе и представляла, его грудь казалась высеченной из скалы. Он был твёрдый, просторный и теплый. Она попыталась заснуть, но это было непросто. В самом деле – практически невозможно. Как она могла оказаться в объятиях Морфея, пока лежала, свернувшись калачиком в объятиях Маркуса? Как она могла спать, слыша биение собственного сердца в ушах, быстро, быстро, быстро, истерично, подобно крику сумасшедшего? Она даже боялась, что он может почувствовать её сердцебиение и начнёт насмехаться над ней, над её эмоциями, её щеками, покрасневшими от желания. Она собиралась что-нибудь сказать, что угодно, лишь бы заглушить тот грохот, казавшийся оглушительнее бас-барабана, когда внезапно Маркус спросил: