«Эти идиотки умрут с пеной у рта. Однако надеюсь, что я не умру прежде них».

Она инстинктивно ему улыбнулась, но он лишь бросил быстрый взгляд, сказав поспешно и без всякой любезности, — Пойдём.

Пенни схватила своё любимое розовое пальто, сшитое из варёной шерсти, с пуговицами из ткани в форме цветка, и последовала за ним, готовясь к вечеру который сложно будет забыть.

— Давай возьмем такси, — сказал Маркус, когда они вышли на улицу.

— У меня недостаточно денег, — возразила она с раздражением.

— Тогда скажем, что я тебя угощаю.

— И откуда взялась такая щедрость?

— Я ненавижу автобусы. С меня хватит одной занозы в заднице – сопровождать тебя.

— Я же тебя не заставляю. Если ты не хочешь идти, то будем, как и раньше – врагами.

— И упустить удовольствие сопроводить тебя в стадо идиотов? Нет, я просто не могу отказаться, — иронично заметил он.

Они добрались до более оживленной улицы, рядом с «Maraja». И хотя он не сказал Пенни не единого вежливого слова, на самом деле он вообще больше ничего не сказал, Маркус оставался рядом, но не как обычно по ночам, когда иногда ускорялся и оставлял её позади, а затем останавливался и наблюдал за ней, словно за немного настырной улиткой. В какой-то момент они остановили машину. Дали адрес таксисту, на что последний воскликнул:

— На окраине города, верно?

Затем через зеркало заднего вида его взгляд поймал взгляд Маркуса и, не отпуская больше никаких комментариев, он отправился в путь.

Всю дорого они молчали. Маркус выглядел как убийца покрытый татуировками, с враждебным взглядом и плотно сжатой челюстью. Спонтанно хотелось поинтересоваться: не спрятал ли он под пальто длинный ствол, с калибром 357?

Незадолго до прибытия, Пенни почувствовала себя настолько подавленной от повисшей тишины, что задержала на мгновение дыхание, а потом, чтобы не услышал водитель, заговорила шёпотом:

— Слушай-ка. Не знаю, что я тебе сделала. Если ты обиделся, потому что я спросила тебя про кольцо, тогда прости меня, я тебя больше ни о чём не спрошу. На самом деле, если я тебя так раздражаю, то с завтрашнего дня мы можем вообще больше не разговаривать. Но сегодня ты сделаешь то, что я тебе говорю. Если ты хочешь получить двести пятьдесят долларов, о которых мы договаривались, тебе придётся их заработать. Я не хочу, чтобы ты выглядел иначе, меня устраивает то, что ты выглядишь как подлец, но со мной ты должен быть милым. Все должны завидовать, воображая как круто мы трахаемся. Даже если они и помолвлены с парнем, у которого много денег, то мой парень будет с самым большим членом, мы договорились?

В темноте глаза Маркуса блестели, как ониксы.

— Я уверен, что мой член самый большой, — сказал он холодно, без самодовольства, как будто только подтверждал истину.

— Я знаю, я видела его, но не в этом дело. Главное, что ты должен притвориться влюбленным в меня или, если это простирается слишком далеко за пределами твоей досягаемости, по крайней мере, притворись увлечённым мной, понимаешь? Они должны видеть нас вместе и думать: «Счастливица, как он на неё смотрит…»

Такси остановилось, они прибыли к месту назначения. Вокруг них простирался жилой район, с чистейшими тротуарами и виллами колониального стиля, с окружающими их обширными участками зелени. По сравнению с местом, где жила Пенни, всё здесь выглядело как другая планета. На мгновение она испугалась, что делает ошибку и что могла каким-то образом загрязнить этот, такой далёкий от неё мир, или что ещё хуже, этот мир мог заставить её вернуться назад во времени, когда она была шестнадцатилетней девушкой, такой несчастной и переполненной гневом. Маркус заплатил таксисту и вышел из машины, а она осталась внутри, сидеть на сидении почти парализованная, в своём дурацком платье, золотистом и поношенном.

Но, в этот момент, Маркус наклонился внутрь салона и прошептал ей на ухо то, что придало ей неожиданное мужество:

— Будешь хорошо обслужена. Эти сучки захотят быть тобой.

На самом деле дом выглядел как дворец и уже был полон людей. Снаружи слышалась музыка и гул голосов. Сердце Пенни билось быстро-быстро и, казалось, вот-вот лопнет. Маркус взял её за руку. Рука Пенни потерялась в его.

— Тебе больше не шестнадцать лет. Пошли их всех куда подальше, — сказал он сердито.

Пенелопа согласно кивнула, но только не внутри себя. Внутри неё страх и гнев сменялись дрожащими волнами.

Дверь открыла Ребекка вместе со своим хваленым женихом. Пенни испытала первое чувство победы этого вечера, и этой жизни, по отношению к своей бывшей однокласснице и хозяйке.

Не только Ребекка выглядела анорексичной, с искусственной красотой своих осветлённых волос и черных как дёготь ресниц, явно искусственных, но и её мужчина, которому было около тридцати, выглядел весьма искусственным. Красиво и по последней моде одетый, с двумя рахитичными плечами и оттопыренными ушами. Согласна, вместе они от волос и до кончиков ботинок излучали запах денег, но это были только две гротескные фигуры двух смертных, хорошо отполированные, но полные ничто.

Без сомнения, как только они увидели Маркуса, то оба слегка отшатнулись назад, словно готовясь к взрыву. Ребекка широко раскрыла глаза, как будто её ослепил агрессивный свет. Её парень, которого звали Мордехай, бледнея, вздрогнул. Пенелопа спросила себя: может, в конечном счёте, он тоже в детстве стал жертвой какого-то хулигана? В любом случае, они немедленно взяли себя в руки и симулировали две радушные улыбки, пожали им руки и пригласили пройти.

Для Пенни это походило на погружение в собственное прошлое. Там были все, кто вдвоём, а кто без пары, но каждый из них считал своим долгом поделиться своими истинными и мнимыми успехами. Пришла Гая, умная, только что окончившая Йельский университет. Пришёл Роберт, бунтарь, который перестал бунтовать и работал в компании отца. Там была и Джессика, сука, делавшая практически каждому минет в туалетах, теперь почти адвокат. Так же пришёл Игорь, который на расстоянии ей улыбнулся и с плохо скрываемым подозрением уставился на Маркуса.

По правде говоря, все рассматривали Маркуса с различными оттенками любопытства. Он говорил мало, как настоящий подонок, но не отпускал её руку, как поступает мужчина, который намерен отметить границы своей территории. Чувствовать его так близко было приятно и возбуждающе. Играл свою роль на «отлично». Даже Аль Пачино в своё золотое время не погружался настолько точно в образ пылкого влюбленного. Ничего вопиющего или далекого от его истинной сущности: никакого милашки, ни улыбочек, ничего, что не соответствовало его внешности каменотёса. Но, например, неожиданно, на фоне песни «TryingNottoLoveYou» в исполнении «Nickelback», когда некоторые пары танцевали в комнате, окрашенной в тёплые оранжевые тона, ничего не спрашивая и ни ничего не говоря, положил одну руку вокруг её талии и повёл танцевать. Он прижал её к себе так близко, что заставил ощутить тело Пенни продолжением его. Пенелопа за одно мгновение осознала истинный смысл слова «мука». И если бы кто-то из её бывших одноклассников присмотрелся с большим вниманием, то не возникло бы никаких сомнений во всепоглощающей страсти, которую она испытывала по отношению к своему спутнику. А он всерьёз пожирал её глазами, заставляя чувствовать себя одновременно маленькой и пульсирующей, беспомощной и воином, безумно желанной, и стыдливо напуганной от этого желания.

— Прекрати душить меня, — прошептала она во время танца.

Маркус немного наклонился и заговорил рядом с её ухом:

— Если ты хочешь, чтобы они всё проглотили, ты должна позволить мне прикасаться к тебе. Когда мне кто-то нравиться, я не читаю стихи. Я трогаю тело.

— Да, окей, но...

— Если тебя это раздражает, то я перестану.

«Меня не раздражает, проблема в том, что мне нравится».