Он крепко взял Солона за руку и повел его прочь от тарелки.

— Да брось, — безмятежно сказал мальчик, оглядываясь в ее сторону. — Никаких отговорок. Я сказал починим и еще как. Времени на это, конечно, уйдет много, может быть, год. И все равно починим. Между прочим, чем тебе не предлог задержаться у нас подольше?

Простыня приносила прохладу разгоряченному телу. Федоров немного поерзал, устраиваясь удобнее. Шар гриба-ночника, стоявшего в глиняном горшочке возле кровати, светил так ярко, что он хорошо видел слегка запрокинутое лицо Анны, ее длинные волосы, нацелованные губы.

— Это опасно? — спросила она.

— О чем ты?

— О тарелке. Насколько опасно Солону с ней возиться?

Что можно ответить на такой вопрос в мире, в котором, выглянув утром из окна, чтобы узнать погоду, запросто можно получить пулю?

Ларион придвинулся ближе, прижался к ее спине, обнял, поцеловал гладкое, белое, такое шелковистое на ощупь плечо.

— Не увиливай, — сказала она. Голос ее был очень серьезен.

— Я и не увиливаю, — и он снова прижался губами к ее коже, на этот раз чуть выше.

— Если с ним что-нибудь случится, — сообщила Анна, — я тебя убью, по-настоящему убью. Возьму дробовик, подойду сзади и разнесу башку.

— В самом деле?

— Можешь не сомневаться.

Она повернула к Федорову лицо, и некоторое время вглядывалась ему в глаза. Изучающе, что-то для себя про него решая. Наконец решила и, несильно толкнув в грудь, вполголоса сказала:

— Нет, не может быть тебе доверия, одинокий всадник с пустынных холмов.

— И это правда, — вздохнул Ларион. — Святая, как крест.

— И несмотря на это, я тебя, мерзавца, люблю.

— Так положено. Кто-то обязательно должен любить одинокого всадника с холмов.

— Но почему именно я? — хихикнула она.

Его правая рука погладила ее руку, прошлась по плечу, осторожно опустилась на мягкое упругое полушарие.

— Ты красива.

— И это все?

— Ты чертовски красива. Будь это лет десять назад… Кстати, а в кино ты тогда не снималась? По идее, тебя должны были буквально осаждать режиссеры, фотографы и эти… кто там вербует манекенщиц?

— Было да сплыло. И сейчас не имеет никакого смысла вспоминать. Поговорим лучше о настоящем.

Она кинула задумчивый взгляд на его руку, которая действовала теперь более уверенно, потом осторожно накрыла ладонью, не давая ей двигаться.

— Почему? — спросил он.

— Не сейчас. Попозже. А сейчас…

— Ты хочешь поговорить о настоящем.

— Именно так.

— Хорошо, если ты так хочешь. Но прежде…

— Нет, если мы чем-нибудь займемся, у нас не будет времени поговорить, а мне хотелось бы это сделать.

— Я просто хотел, чтобы ты сказала…

Она улыбнулась, выскользнула из его рук и, откатившись к самому краю огромной кровати, спросила:

— Что бы ты хотел услышать?

Волосы теперь закрывали ей половину лица, губы загадочно улыбались.

— Скажи первое, что придет тебе в голову. Скажи, что хотелось бы сказать именно сейчас.

— О! — едва слышно сказала она. — Тебе тоже нравился этот фильм? Но ты учти: сейчас другое время и я не Марта.

— Это не имеет значения, — Ларион улыбнулся.

Сейчас ему и в самом деле было на все наплевать, кроме этой ночи, невероятно красивой женщины и того, что ее можно любить. Он чувствовал себя пьяным без вина, и ему было очень хорошо.

— Хочешь?

— Да, скажи.

— Я тебя люблю, для начала, и еще раз за эту ночь.

— Дальше…

Она улыбнулась.

— Нет, так не по сценарию.

— В самом деле?

— Угу. По сценарию сейчас перерыв, мы должны серьезно поговорить и только потом я тебе еще что-то скажу. В виде награды.

— Обещаешь?

— Конечно.

— Хорошо, — Ларион приподнялся и подсунул под спину подушку. Теперь он устроился полулежа и, самое главное, мог видеть Анну всю, любоваться ее телом, лицом, мог, при желании, даже ее потрогать.

— Ты готов к разговору?

Она снова хихикнула, слегка сменила позу. Эта была еще соблазнительнее, чем предыдущая.

— Готов, — сообщил Ларион. — И не только к разговору.

— Нет, разговор, — она погрозила ему пальцем. — И прежде всего — о безопасности. Еще раз: ты уверен, что моему мальчику ничего не грозит?

— Нет, — честно сказал он. — Мы живем в мире, в котором безопасности не существует. Может быть, раньше… Хотя и раньше, еще до ведьм, никто не мог дать гарантию безопасности. Никто.

— Я это знаю. Ну, тогда так… Можешь ты дать гарантию, что никогда не попытаешься причинить вред моему сыну? Пообещай мне прямо сейчас.

— Охотно. Обещаю прямо сейчас.

— И ты знаешь, что если нарушишь клятву, то я тебе этого никогда не прощу. Клянусь, в свою очередь.

— Ну хорошо, знаю.

Она едва заметно облегченно вздохнула и это от взгляда Лариона не укрылось. Немного выждав, он осторожно спросил:

— Прости, но, в таком случае, можно задать тебе вопрос?

— Можно, — ответила она.

В голосе ее по-прежнему звучали ласка и желание. Поэтому Федоров немного поколебался. Впрочем, откладывать не имело смысла.

— Могу я узнать причину, по которой ты решила со мной так поговорить? — мягко спросил он.

— Да, ты имеешь такое право.

— Ну и чем все это вызвано?

Она откинула волосы с лица, снова взглянула ему в глаза.

— Ты ведьмак?

— О-па… — сказал он. — Быстро все-таки… Откуда узнала?

— А это роковая тайна?

Ларион пожал плечами.

— Скажем, я стараюсь об этом не распространяться. Хотя, кончено, шила в мешке не утаишь. Рано или поздно это становится известно, и тогда для меня наступает время собираться в дорогу.

— Почему? — спросила она.

— Потому, что люди не любят таких, как я. В некоторых местах сильно, в некоторых — не очень, но не любят и все. Жить там, где тебя не любят, нет смысла.

— За что не любят? — спросила она.

Все-таки она умница, подумал Федоров, умеет задавать вопросы как никто иной. Бьет прямо в точку.

Вслух он сказал:

— Потому что боятся. Даже не так — побаиваются. А люди довольно часто побаиваться не любят гораздо больше, чем откровенно дрожать от страха. И тут можешь ждать чего угодно. Станешь спорить?

— Нет, — сказала она. — И понимаю, о чем ты говоришь.

— Откуда?

— Красота — это тоже отличие, большое, между прочим. Она притягивает к себе любовь и поклонение, но очень часто — зависть. А она, как ты знаешь, порождает… много чего неприятного она порождает. Понятно?

— Вполне.

— И еще хочу спросить…

Она замолчала.

— Говори, — разрешил Ларион. — Что ты хотела узнать?

— Каково это быть ведьмаком? Как ты им стал? Это было больно?

Федоров хмыкнул.

Что можно ответить на такие вопросы?

У него снова, как будто он видел это со стороны, промелькнули картинки того, как он убегает от двух, настигающих его ведьм, в отчаянии оглядывается, выжимает из себя последние силы, уже понимая, что не уйти. И не ушел. Было поглощение, показавшееся ему смертью, а вслед за ним — возрождение, но уже в каком-то другом качестве. Хотя нет: что в нем изменилось? Если разобраться, он остался таким же. Он, как и раньше, ел, спал, любил. Все в нем осталось прежним, кроме одной вещи — умения, данного ему поглотившей его ведьмой. Зачем она это сделала? Зачем им подобные, поскольку он не единственный ведьмак в этом мире? Ходят упорные слухи и о других.

— Никак, — ответил он на вопрос Анны. — Ты просто живешь.

— А ведьмачьи свойства? Что ты умеешь? Насколько это может быть опасным?

— Настолько, насколько может быть опасно любое неизвестное свойство, которым владеет человек, не имеющий никакого понятия, зачем оно ему дано. Я, например, могу изменить время любого человека, пустить его либо вперед, либо назад.

— Это как?

Анна от удивления даже подалась к нему. Лицо ее в этот момент было особенно прелестно.

— Могу вернуть тебя по времени назад, сделать моложе, — объяснил он. — Или старше, если ты этого, конечно, захочешь. Только есть дополнительные условия. Если я верну тебя на пару лет назад, все, что за эти годы было с тобой, ты забудешь. И еще…