— Солон дома? — спросил Ларион.

— Бегает где-то. Кажется, его позвали чинить холодильник. Тут у одного есть, на солнечных батареях работает. Интересная штука.

Лицо у Анны было слегка осунувшееся и словно бы испуганное. Федоров сел с ней рядом, на соседний стул, обнял.

— Рассказывай.

— Да нечего рассказывать, — вздохнув, сказал она. — Мне тут просто один ученик сказал, что его мама просила передать мне, чтобы я более с ведьмаком не встречалась. Она мне сочувствует и боится за меня. Поэтому и беспокоится. Советует выгнать тебя, чтобы ты опять жил в гостинице. Говорит, что иначе она и другие матери добьются, что бы их дети ко мне на уроки не ходили.

— А ты что думаешь?

Вместо ответа Анна лишь дернула головой, словно уклоняясь от мухи, потом прижалась к нему плотнее.

— Я не знаю.

— Понятно.

— Я не хочу с тобой расставаться. Уж лучше я лишусь работы. Проживу как-нибудь. Можно пойти в собиратели, поисковики. Им законы не писаны, и если ими кто-то недоволен, работы они не потеряют. Буду ходить по домам далеким, вне города, искать разные ценности… Может быть, даже еду или золото. Нам много не надо.

Ларион покачал головой.

— А ты хоть раз за последние десять лет выходила из города?

— Нет.

— Вот то-то же…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я как-нибудь приспособлюсь, научусь. И потом: ты меня научишь стрелять и собирать. И вообще…

Он осторожно погладил ее по волосам и грустно улыбнулся.

Бедная девочка! Мир сошел с ума, перевернулся, стал совсем другим, а она этого так и не ощутила в полной мере. Может быть, в этом ее счастье? А потом пришел он и все разрушил, пустил прахом ее относительно спокойную жизнь уже одним своим появлением. Хотел ли он этого? Нет конечно. Мог ли он это предвидеть? Вполне вероятно. Однако не стал, поскольку от любви резко поглупел. Сейчас, значит, настало время трезветь и вновь становиться умным? Возможно. Иначе все может закончиться очень плохо, именно для Анны и ее сына. Вот о ком он должен сейчас думать.

Ларион еще раз погладил Анну по волосам, потом нежно провел ладонью по ее высокой и такой беззащитной шее, положил ладонь на плечо.

— Все наладится, — тихо сказал он. — Все постепенно решится. В конце концов, я просто могу уйти снова жить в гостиницу, а ты будешь там меня навещать. Каждую ночь. Это проще, чем учиться стрелять.

Она несмело улыбнулась.

— Думаешь? Кстати, чем не выход?

Ларион вздохнул.

Ну кого он обманывает? И зачем? Нет в этом смысла.

— Не выход, — сказал он. — Даже не его иллюзия. Ты же хорошо понимаешь, что сказанное тебе было лишь замаскированным требованием, чтобы ты не имела со мной вообще никаких дел, чтобы ты прогнала меня?

— Да, конечно. А где выход тогда?

— Выход есть. Причем их целых два. Остается лишь выбрать, какой нам подходит больше. Жить тебе здесь дадут, только если я уйду. Собственно, именно это я и собираюсь сделать. И, наверное, это будет самым правильным выходом. Мне придется уйти.

— А второй вариант?

— Я возьму вас с собой, мы можем уйти вместе.

— Ты можешь нас взять с собой?

— Могу, но очень и очень не советую на этом настаивать. Там, за баррикадами, совсем другой мир. Там я в любую минуту могу погибнуть, а вы можете встретить ведьм, причем тогда, когда меня рядом не будет. Там твой сын будет ежеминутно подвергаться опасности. Из него может вырасти гениальный механик, и место, где для этого наиболее благоприятные условия, — здесь. Поверь: за последний год я не видел такого обеспеченного и безопасного города, как ваш. Все другие, по крайней мере вокруг руин Москвы, — хуже. Вы должны быть здесь.

— Но ты… мы должны быть вместе.

— Да, должны. Однако стоит ли это такого риска? Стоит ли рисковать ребенком?

Увидев, как в уголках ее глаз появилось по крупной слезе, он отвернулся.

Ну вот, сейчас начнется, подумал Ларион. Нет, братец, не дипломат ты, не дипломат. Не умеешь напускать тумана, не умеешь пудрить женщинам мозги.

Самое печальное было в том, что все сказанное им являлось чистой правдой. Если он возьмет их с собой, то почти наверняка потеряет. Есть ли смысл платить жизнью женщины, к которой ты далеко не равнодушен, за то, чтобы побыть с ней еще несколько лишних дней? Не эгоизм ли это?

Она вздохнула, вытерла слезы, потом решительно сказала:

— Хорошо, ты прав. Я бы отправилась с тобой и, наверное, научилась выживать в твоем мире, но — Солон… Рисковать им я не могу. Впрочем, есть еще один любопытный вариант.

— Какой? — спросил он.

— Ты умеешь видеть продолжительность жизни. Скажи, сколько мне осталось?

Он устало усмехнулся.

— Нет, этот номер не пройдет.

— Много или мало? — настаивала она. — Если много — значит, я могу смело отправляться с тобой в путь. Ответь.

— Много, — сказал он. — И так же много у твоего сына, будь уверена. Однако это ничего не доказывает. Девяносто процентов и десять. Всегда есть возможность ошибки, и я не хочу рисковать даже на десять процентов. Ты можешь так рискнуть своим сыном? И не является ли длина ваших жизней указанием на то, что вы останетесь здесь?

— А если мы все-таки пойдем с тобой и, как только отъедем от города, ты посмотришь на наши жизни? Если они уменьшатся, то мы тотчас вернемся в город?

— Вероятность ошибки, — напомнил он. — Риск слишком велик.

— Да, ты прав, — сказала она и от досады закусила губу. — А если я…

— Ты сможешь оставить своего сына на кого-то? — спросил он.

Несколько мгновений казалось, что она все-таки решится, но — нет, этого так и не произошло. Потупившись, она помотала головой:

— Не могу.

Что ж, подумал Ларион, наверное, так и должно было быть. И остается лишь благодарить жизнь за подаренные дни счастья. Сожалеть о том, что уехал, и тосковать о той, которую оставил? Он будет. Вот только прежде надо выбраться из ловушки, куда угодил. И для этого сейчас он должен собраться, быть готовым к действию. Самое время.

— Ладно, — сказал он. — В таком случае надо определить, сколько у нас осталось времени. Для этого я должен знать все о планах неприятеля.

— Неприятеля? — переспросила она.

— Ну да. Что этот помощник мэра задумал и, самое главное, — не желает ли он мне подсунуть сырой порох?

— Порох? Какой порох? — переспросила она.

Федоров слегка улыбнулся.

— Ну, вспомни, о чем мы говорили однажды ночью… О Марте, порохе и вопросе, на который она должна ответить. Ладно, забудь. Скажи лучше главное. Как я понимаю, единственной причиной, по которой Щербак мог пустить слух, что я ведьмак, был поиск желающего пожертвовать частью своей жизни ради того, чтобы вернуть его дочь. Найдись такой, он бы разговаривал со мной совсем по-другому. Значит, желающих пока не нашлось, но кто-то на примете, я уверен, у него уже есть. Не так ли?

— Так, — подтвердила Анна. — Как ты узнал?

— Мне приходилось сталкиваться с подобными ему. Кто это и сколько еще, на твой взгляд, он будет думать?

— Ну…

Анна задумалась. В этот момент она была просто очаровательна и, глядя на нее, Ларион почувствовал, как у него сжалось сердце. Будь все десять лет назад…

— Скажи для начала кто это?

— Одна вдова. Ее муж был собирателем и погиб полгода назад. У нее плохо ходят ноги, и есть дети. Щербак обещает, что остаток жизни она не будет нуждаться, ну а потом, когда… в общем, когда ее не станет, он будет заботиться о ее детях.

— Думаешь, он выполнит обещание?

— Обычно он слово держит. Ну и потом все об их возможном соглашении знают. Так что отказаться от своих обещаний у него не получится. Она для этого все и разболтала, я так понимаю.

— Умная женщина.

— Станешь умной, если есть дети, муж погиб и нового найти нет никаких шансов.

— Да, конечно, и этот вариант ей очень даже подходит.

— Подходит, только она боится, — ответила Анна. — Вдруг что-то пойдет не так. Вдруг будет больно.

— А Щербак давит?