Пастбищный сезон еще не начался, и коровы были согнаны ближе к домам и хозяйственным постройкам. Пока Сэйди ехала вдоль забора, на полях мелькали знакомые силуэты. Скоро подойдет время клеймения и кастрации, а с момента своего переезда Сэйди не скучала по звукам и запахам этого ужасного, но необходимого мероприятия.

Она остановилась перед домом площадью четыре тысячи квадратных футов, который ее дед построил в тысяча девятьсот сороковом году. Тогда ферма была в пяти милях к западу, в бухте Литтл Тэйл, и ту старую постройку сейчас занимал управляющий Снукс Перри с семьей. Перри работали на «Джей Эйч» еще до рождения Сэйди.

Взяв сумочку от Гуччи с заднего сиденья, Сэйди закрыла за собой дверь. Холодный ветер, касавшийся щек и забиравшийся за воротник серой толстовки, приносил крики козодоя.

Заходившее солнце окрашивало белый камень и обшивочные доски на стенах дома в золотистый цвет. Сэйди подошла к большим двойным дубовым дверям с виньеткой «Джей Эйч» в центре каждой половины. Возвращение домой всегда тревожило ее, клубок из эмоций заставлял сжиматься желудок и сердце. Теплые воспоминания смешивались со знакомым чувством вины и мрачными предчувствиями, которые всегда непосильным грузом ложились ей на плечи, когда она приезжала в Техас.

Открыв незапертую дверь, Сэйди зашла в пустой холл. Ее приветствовали знакомые запахи. Она вдохнула аромат лимона, дерева и полироли, запах еды, что готовили десятилетиями, и дыма от огромного каменного очага, что накапливался в зале годами.

Сэйди никто не встретил, и она прошла по сучковатым сосновым полам и коврам навахо к кухне в глубине дома. Целому штату персонала приходилось обеспечивать бесперебойное функционирование «Джей Эйч» с утра до ночи. Экономка Клара Энн Партон держала в чистоте и порядке главный дом, а также дом для наемных работников, а ее сестра-близнец Каролина готовила завтрак, обед и ужин каждый день, кроме воскресенья. Обе леди были не замужем и жили вместе в Ловетте.

Сэйди шла на звук равномерного бум-бум-бум: что-то тяжелое тряслось в сушилке. Она прошла через пустую кухню, мимо кладовой в прачечную внизу. Остановилась в дверях и улыбнулась. Впечатляющих размеров задница Клары Энн приветствовала Сэйди, пока экономка, склонившись, подбирала с пола полотенца. Обе сестры обладали заметными изгибами и тонкими талиями, которые любили подчеркивать, затягивая брюки и нося пряжки размером с блюдце.

— Поздновато работаешь.

Подпрыгнув, Клара Энн развернулась и схватилась за сердце: высокий начес из черных волос чуть покачнулся.

— Сэйди Джо! Ты меня до смерти напугала, девочка!

Сэйди зашла в комнату, улыбаясь, и почувствовала, как на сердце потеплело.

— Прости. — Близнецы помогали ее воспитывать. Она протянула руки: — Я так рада тебя видеть.

Экономка крепко прижала ее к обширной груди и поцеловала в щеку. Тепло из сердца Сэйди растеклось по всей груди.

— Тебя не было хренову кучу времени.

Сэйди рассмеялась. Когда дело касалось высоких начесов и устоявшихся выражений, близнецы держались стойко. И если бы кто-то намекнул Кларе Энн, что некоторые люди могли бы расценить это выражение как немного неприличное, она была бы шокирована, потому что в ее теле не было ни единой клеточки, желавшей сказать что-то неприличное. Однажды ребенком Сэйди, пререкаясь с Кларой Энн, спросила, какова конкретно величина хрена. Экономка посмотрела ей прямо в глаза и серьезно ответила: «От пятидесяти сантиметров до одного метра. Вот каким вырастает хрен в открытом грунте».

Кто же знал, что у нее найдется ответ.

— Вообще-то, не совсем хренову кучу.

— Почти. — Клара Энн отстранилась и посмотрела Сэйди в лицо. — Боже, ты выглядишь совсем как твоя мамочка.

Если не считать отсутствия умения подать себя и шарма, и всего того, что заставляло людей любить Джоанну Мэй.

— У меня глаза отца.

— Ага. Голубые как колокольчики в Техасе. — Экономка провела загрубевшими ладонями вверх по рукам Сэйди. — Мы здесь по тебе скучали.

— Я тоже скучала по вам. — И это было правдой. Она скучала по Кларе Энн и Каролине. Скучала по их теплым объятиям и прикосновениям их губ к своей щеке. Но, очевидно, скучала по всему этому не настолько сильно, чтобы вернуться. Сэйди опустила руки: — Где отец?

— В летней кухне ест с мальчиками. Ты голодна?

— Ужасно. — Конечно, отец ест со своими работниками. Он всегда там ел, потому что это имело смысл. — Он помнит, что я должна приехать?

— Конечно, помнит. — Экономка взяла стопку полотенец. — Он не смог бы забыть о таком.

Сэйди не была так уверена. Отец забыл о ее выпускном. Или, скорее, был занят, делая прививки коровам. Забота о животных всегда стояла выше заботы о людях. Сначала — дело, и Сэйди приняла это давным-давно.

— Как у него настроение?

Клара Энн посмотрела на нее поверх полотенец. Они обе знали, почему Сэйди спрашивает.

— Хорошее. А теперь иди найди своего отца, а мы поговорим завтра. Я хочу услышать все о том, что ты с собой сделала.

— После ланча. Может быть, Каролина приготовит нам салат из цыпленка на круассанах?

Такое блюда повариха не готовила для работников. На ланч те предпочитали более сытные сэндвичи: толстые куски мяса на толстых кусках хлеба. Но Каролина часто готовила салат из цыпленка специально для Джоанны Мэй, а позже и для Сэйди.

— Я скажу Каролине, что ты просила. Хотя, думаю, она и так уже собирается приготовить его.

— Ням.

Сэйди бросила последний взгляд на Клару Энн, вышла обратно через кухню на улицу и пошла по забетонированной дорожке, по которой ходила тысячу раз. Чаще всего все кушали в летней кухне, и чем ближе Сэйди подходила к длинному оштукатуренному зданию, тем сильнее чувствовался запах жареного мяса и печеного хлеба. Желудок заурчал, когда она ступила на деревянное крыльцо. Скрип петель входной двери объявил о ее приходе, и несколько работников подняло головы от своих тарелок. Примерно восемь ковбойских шляп висели на крючках у входной двери. Комната выглядела точно так же, как в последний раз, когда Сэйди была здесь. Сосновый пол, белые стены, красно-белые полосатые занавески и те же два холодильника. Единственное, что было нового, — это сияющая плита и духовка.

Сэйди узнала нескольких мужчин, вставших при ее появлении, и сделала им знак, чтобы продолжали есть. А затем увидела склонившегося над тарелкой отца, одетого в классическую ковбойскую рабочую рубашку, которые он носил всегда. Сегодня рубашка была бежевой с перламутровыми пуговицами. Желудок Сэйди сжался, а дыханье прервалось на секунду. Она не знала, чего ожидать. Ей было тридцать три года, а она все еще чувствовала себя неуверенно рядом с отцом. Будет он радушным или равнодушным?

— Привет, пап.

Он поднял глаза и устало улыбнулся ей улыбкой, которая не достигла морщинок в уголках его голубых глаз.

— А вот и ты, Сэйди Джо. — Отец встал, опершись о стол, и, казалось, это заняло у него больше времени, чем обычно. Сердце Сэйди упало куда-то к сжавшемуся желудку, когда она сделала шаг к отцу. Он всегда был худощавым. Высоким. С длинными руками и ногами и высокой талией, но тощим не был никогда. Сейчас щеки у него ввалились, и он казался постаревшим на десяток лет с тех пор, как Сэйди видела его в Денвере три года назад. — Я ждал тебя примерно час назад.

— Я подвезла кое-кого до города, — сказала она, обнимая отца за талию. Он пах так же, как раньше. Мылом «Лайфбой», пылью и чистым техасским воздухом. Подняв заскорузлую руку, Клайв похлопал дочь по спине. Дважды. Всегда дважды, ну, за исключением особых случаев, когда она делала что-то, что заслуживало три похлопывания.

— Ты голодна, малышка Сэйди?

— Ужасно.

— Бери тарелку и садись.

Опустив руки, Сэйди смотрела отцу в лицо, пока эгоистичный страх оседал на ее плечах многотонным грузом. Клайв старел. И выглядел на все свои семьдесят восемь лет. Что она будет делать, когда он умрет? Что будет с «Джей Эйч»?

— Ты похудел.

Отец вернулся на свое место и взял вилку.