— Хорошо. Я спрашиваю.

— Ее муж покончил с собой примерно в то время, когда их Джонни начал делать себе имя как на поле, так и вне поля.

— Он типа такой Добрыня Никитич?

— Ну да, первый парень на деревне. Женился на Мисс Суперкобыле Всея Уэстона — в 1971-м, кажись. Но, увы, не долго музыка играла. Так что, когда она собрала манатки, он переехал жить к старшей сестренке.

— Джорджи Бест от Лиги регби?

— Не думаю, чтобы ты особенно внимательно следил за Лигой, пока был на юге.

Собрав остатки гордости, я сказал:

— Да, там о ней на первой полосе не писали, это уж точно.

— Ну, здесь-то писали, и тебе, мать твою, было бы полезно быть в курсе.

Я закурил очередную сигарету, ненавидя его улыбающуюся варежку и его самого за то, что он намеренно наступал на мою любимую мозоль.

Но к черту гордость и поражение. Я сказал:

— Значит, Пол Келли у нас в отделении — он кто ему?

— Двоюродный брат, что ли. Спроси сам.

Я сглотнул, клянясь себе, что это — в последний раз.

— И Келли сегодня не пришел на игру, так?

— Не знаю. Придется тебе это выяснить, не правда ли?

— Ага, — буркнул я, молясь, чтобы глаза мои не наполнились слезами.

Чей-то голос прогрохотал:

— Время, господа. Мы закрываемся.

Мы допили пиво.

— Ну, а как у тебя прошло с миссис Доусон? — спросил я.

— Она сказала, что моя жизнь в опасности, — улыбнулся Барри, вставая из-за стола.

— Шутишь? Почему?

— А почему бы и нет? Я слишком много знаю.

Мы вместе вышли на парковку.

— Ты ей веришь?

— У них есть данные на каждого из нас. Вопрос только в том, когда они ими воспользуются. — Барри затушил сигарету в гравии.

— А кто это — они?

Барри рылся в карманах, ища ключи от машины.

— У них нет имен.

— Да ладно, — засмеялся я. Три пинты и свежий воздух прибавили мне смелости.

— Есть же отряды палачей. Так почему бы одному из них не заняться Барри Гэнноном?

— Отряды палачей?

— А ты думаешь, это говно только к индийцам и желтым относится? Отряды палачей есть в каждом городе, в каждой стране.

— Ты совсем рехнулся. — Я повернулся и пошел прочь.

Барри поймал меня за руку.

— Их готовят в Северной Ирландии. Им там дают кой-чего для затравки, а потом отправляют домой голодными.

— Отстань ты от меня, — сказал я, вырывая руку.

— А что? Ты действительно веришь, что все эти пабы взрывают ирландские хулиганы в спецовках, которые тусуются за мешками, бля, с удобрениями?

— Ну да, — улыбнулся я.

Барри посмотрел на землю, взъерошил себе волосы и сказал:

— К тебе на улице подходит человек и спрашивает, где найти такой-то адрес. Как ты думаешь, он потерялся или он тебя допрашивает?

Я улыбнулся:

— Большой Брат?

— Он наблюдает за тобой.

Я взглянул на сереющее небо и сказал:

— Если ты ей правда поверил, то надо кому-то об этом сообщить.

— А кому я могу сообщить? Слугам закона? Эти люди и есть закон, мать их ети. Жизнь каждого в опасности.

— Ну так зачем тогда жить? Почему бы не покончить с собой, как Гарланд?

— Потому что я верю в добро и зло. Я верю, что предстану перед судом и судить меня будут не они. Так что пошли они все на хер, вот что я тебе скажу.

Я посмотрел на гравий под ногами, мне хотелось отлить.

— Ну, ты едешь или нет, придурок? — сказал Барри, поворачивая ключ в замке.

— Мне в другую сторону.

Барри открыл дверь.

— Ну, тогда до встречи.

— Ага, увидимся. — Я повернулся и пошел по парковке.

— Эдди!

Я повернулся и прищурился на бледнеющее зимнее солнце.

— Значит, у тебя никогда не возникало непреодолимое желание спасти нас всех от зла?

— Нет, — крикнул я через пустую парковку.

— Врешь, — засмеялся Барри, закрывая дверь машины и заводя двигатель.

15:00, воскресенье, Кастлфорд, в ожидании автобуса на Понтефракт и, слава богу, вдали от безумств Барри Гэннона. Три с половиной пинты — и я почти рад вернуться к своим крысам.

Крысолов: история, тронувшая сердца йоркширского народа.

На дороге показался автобус — я выставил большой палец.

Крысолов: Грэм Голдторп, опустившийся учитель музыки, ставший официальным городским крысоловом, задушивший чулком свою сестру Мэри и повесивший ее в камине в прошлый Хэллоуин.

Я заплатил водителю и пошел в самый конец одноэтажного автобуса — покурить.

Крысолов: Грэм Голдторп, унявший с помощью дробовика свое неспокойное сознание, в котором роились видения бесконечных нашествий грязных бурых крыс.

Мэнди сосет пакистанцам — гласила надпись на спинке сиденья передо мной.

Крысолов: история, близкая сердцу Эдварда Данфорда, спецкорреспондента по криминальной хронике Северной Англии, бывшего писаки с Флит-стрит, блудным сыном вернувшегося на родной Север и потрясшего страну этим жутким рассказом и видениями бесконечных нашествий грязных бурых крыс.

Йоркширские Белые — гласила надпись на спинке следующего сиденья.

Крысолов: моя первая история в «Пост»; спасибо божьему провидению, отправившему одновременно отца и Джека, мать его, Уайтхеда в больницу.

Я попросил водителя остановиться, желая, чтобы Джек Уайтхед сдох.

Я вышел из автобуса в конец понтефрактского дня. Я загородил сигарету полой старого отцовского пальто и лишь с третьей попытки победил порывы зимнего ветра.

Обитель Крысолова.

Чтобы дойти от остановки до тупика Уиллман-Клоуз, нужно ровно столько времени, сколько требуется, чтобы выкурить одну сигарету. Туша бычок об асфальт, я чуть было не наступил на собачье дерьмо.

Собачье дерьмо на Уиллман-Клоуз — это очень сильно разозлило бы Грэма Голдторпа.

Было уже темно, и почти у каждого дома стояла елка, украшенная рождественскими огнями. Но только не у Энид Шеард, этой жалкой сучки.

И не у Голдторпов.

Проклиная свою жизнь, я постучался в стеклянную дверь бунгало, прислушиваясь к лаю огромной эльзасской овчарки по кличке Гамлет.

Во время моего весьма короткого ангажемента на Флит-стрит я видел такое сотни раз. Родственники, друзья, коллеги и соседи умерших или обвиняемых — те самые люди, которых якобы обижало, ужасало, оскорбляло и даже приводило в ярость само упоминание о деньгах в обмен на информацию, — звонили месяц спустя с такой неожиданной готовностью, с таким внезапным желанием помочь и с такой, мать их, невероятной жадностью. Родственники, друзья, коллеги и соседи умерших или обвиняемых звонили и просили денег в обмен на информацию.

— Кто там? Кто там? — Жалкая сука даже не включила свет в прихожей, не говоря уже о том, чтобы открыть дверь.

— Это Эдвард Данфорд, миссис Шеард. Из «Пост», помните? — прокричал я из-за двери.

— Конечно, помню. Сегодня воскресенье, мистер Данфорд! — Она пыталась перекричать лай своего эльзасца.

— Мой редактор, мистер Хадден, сказал, что вы звонили и хотели поговорить с одним из его репортеров, — крикнул я через рифленое стекло.

— Я звонила в прошлый понедельник, мистер Данфорд. Я занимаюсь делами в рабочее время, а не в божье воскресенье. Я была бы благодарна вам и вашему начальству, если вы поступали бы так же, молодой человек.

— Прошу прощения, миссис Шеард. Мы были очень заняты. Я приехал издалека, и обычно я не работаю… — Бормотал я, пытаясь понять, наврал мне Хадден или просто перепутал дни.

— Ну, что я могу сказать, надеюсь, вы захватили для меня деньги, мистер Данфорд, — проговорила миссис Энид Шеард, открывая дверь.

Не имея при себе ни гроша, я вошел в темный узкий коридор, насквозь провонявший эльзасцем Гамлетом. А я-то надеялся, что мне никогда больше не придется терпеть эту вонь.

Вдова Шеард (как минимум семьдесят лет раздражения) проводила меня в гостиную, и я снова оказался с ней в полумраке, в компании ее памяти и лжи; снаружи Гамлет скреб стеклянную дверь, ведущую в кухню.

Я сел на край дивана и произнес: