– Не самое приятное зрелище, – констатировал Штальдер. – Наверно, сильно вгрызалась в проволоку.

Ник Штальдер, которому уже перевалило за тридцать, тоже умел прятать добродушие под мрачной маской. Он ловко поднялся, надвинув фонарик на лоб.

Геллерт склонился над зверем, засунул палец в пасть и отковырнул что-то из уже застывшей, перемешавшейся с землей крови.

– Выглядит ужасно, – непроизвольно вымолвил Лен, ожидавший увидеть чистую пасть со сверкавшими клыками и глянцевыми деснами.

– Ничего, заживет, – отозвался Геллерт.

Если не считать пасти, распластанный перед ним зверь, показался Лену чрезвычайно красивым. Лен впервые видел рысь с такого близкого расстояния. Когда Штальдер и Геллерт пошли к машинам, Лен присел на корточки перед рысью – медленно и осторожно, почти задумчиво, словно перед маленьким алтарем. Поношенная гортексовская куртка, одолженная ему Геллертом, была великовата и доходила почти до колен. Перчатки, тонкие и свалявшиеся, похожие на те, что используют лыжники, одолжил Штальдер. «Можешь не отдавать», – сказал он. Тяжелые горные ботинки принадлежали проекту, летом ему придется вернуть их вместе с курткой.

Нагнувшись, Лен убрал с лица длинную растаманскую косичку в палец толщиной, снял перчатки и погладил теплую, мягкую шкуру. Он был под впечатлением, не мог отвести глаз, дотронулся до кисточек, этих маленьких жестких волосиков на ушах, до усов – подальше от пасти: искусственный сон особого доверия не внушал.

Штальдер и Геллерт опустились перед рысью, быстро и умело разложили на краю овчины пластиковый контейнер, нож, рулетку, ножницы, резинки, пипетки, шприцы, бумаги и конверты. Лену очень хотелось спросить их, линяет ли рысь с переменой времени года. Но читавшаяся в их лицах серьезность и та поспешность, с которой двигались их руки, ясно давали понять, что сейчас не время для разговоров. К тому же, он догадывался, что ему не пришлось бы задавать многих вопросов, не поленись он прочитать подборку материалов о рысях, которую Геллерт дал ему на прошлой неделе.

– Кожа да кости, – промолвил Штальдер, словно обращаясь к самому себе, и озадаченно скривил губы.

Геллерт наклонился вперед:

– Да. Жалко косульку. Ее бы еще хватило на несколько порций.

Лен не понимал, почему косуля, которую рысь задрала только прошлой ночью, уже не годилась в пишу.

Штальдер взял глазные капли и приоткрыл животному веки.

– И долго рысь будет спать? – поинтересовался Лен.

В сравнении с двумя парами быстро работающих рук зоологов, его покоящиеся на коленях конечности казались ему совершенно никчемными.

– Сорок пять минут, – не оглядываясь ответил Штальдер. Верхнее веко он придерживал указательным пальцем. Крупная капля отделилась от пипетки и упала на безжизненный глаз, который Штальдер, переходя ко второму, осторожно закрыл – а после заботливо прикрыл оба глаза повязкой. Геллерт пробормотал что-то про ошейники. Не обратив на это никакого внимания, Штальдер набрал в шприц красноватой жидкости из ампулы в вакуумной упаковке.

– Нужно добавить снотворного? – неуверенно спросил Лен.

Он ведь ему вчера объяснял, походя отозвался Штальдер, поднял сверкнувшую в свете фонарика иглу и, прыснув небольшим фонтанчиком, не самым приятным образом воткнул ее рыси в бедро, после чего просушил ваткой место укола.

Лен непонимающе глядел перед собой.

– Мы берем кровь, – пояснил Штальдер. – Для генетического анализа, а уколом я расслабляю напряженную мускулатуру. Остальные вопросы потом.

Нам нужно успеть сделать все, пока она не проснулась.

– Да, – отозвался Лен, словно признавая собственную нерасторопность, и продолжил смотреть, как другие работали.

Спустя некоторое время Штальдер повернулся к Лену, осветив ему лицо так, что сам он прекрасно видел Лена, а Лен его – нет, и протянул ему какую-то бумагу.

– Бланк поимки, – небрежно бросил Штальдер.

Лену пришлось писать под диктовку.

Штальдер и Геллерт взяли у рыси кровь, срезали клочок шерсти, потом долгое время напрасно искали вшей, измерили длину спины, плеч, передних и задних лап, хвоста, кисточек, изогнутых когтей, окровавленных зубов, и отдельно – мощного, саблевидного клыка. Наконец, они взвесили овчину с рысью на пружинных весах. Со своими 17,1 килограмма эта рысь относилась к категории легковесов. Лен занес все данные в бланк, довольный тем, что хоть как-то пригодился. Ему было холодно, он устал. Лену казалось, что цифры, которые надиктовывал ему Штальдер, не имели к лежащему перед ним зверю никакого отношения. В последней пустой строке он поставил дату: «10 марта 2000 года» – и протянул бланк Штальдеру. Тот молча принял его.

Геллерт надел на рысь ошейник с передатчиком и измерил охват шеи. Это был черный ошейник в два пальца шириной с небольшой, косо выглядывающей антенной. Чтобы можно было потом отслеживать перемещения рыси.

– Хватит и маленького ошейника, – пробормотал Геллерт и принялся отрезать перочинным ножиком лишний хвостик.

Вязкий пластик оказался неподатливым и резался с трудом. Штальдер подгонял коллегу, говоря, что рысь скоро проснется. В ответ Геллерт предложил ему проверить частоту. Ошейник был настроен на канал 53,7.

Штальдер отошел к машине и повесил на шею приемник. Недешевый прибор, с виду похожий на автомагнитолу. Он подключил к нему антенну, состоящую из деревянной ручки, четырех алюминиевых стержней и целой пригоршни всяких гаек и винтиков. Чтобы снова не стоять без дела и немного подвигаться на морозе, Лен тоже вытащил приемник и ручную антенну. Ему и другому альтернативному служащему, Улиано Скафиди, предстояло еще не раз пеленговать эту рысь.

Маленькие динамики обоих приемников потрескивали и пощелкивали среди лесной глуши, где, казалось, не было никого, кроме рыси и трех мужчин. Треск перешел в постукивание, когда Штальдер начал приближаться к каналу 53.

Поглядывая на стрелку приемника и медленно поводя над головой ручной антенной, Штальдер ходил вверх и вниз по узкой дороге. Постукивание приемника мерно нарушало тишину леса.

– Почти без помех, – удовлетворенно заявил Штальдер.

– Будем надеяться, – отозвался Геллерт, затягивая на ошейнике последний винт.

– Семь десятых – это хорошо, – сказал Штальдер, подкорректировав частоту ручкой точной настройки.

Лен, еще не научившийся работать с приемником, долго боролся с упрямым шипением, после чего поймал наиболее отчетливый сигнал на канале 53,9. Он неуверенно коснулся Штальдера и спросил, может ли быть так, что его приемник ловит лучите на девяти десятых.

– Все может быть, – ответил Штальдер, пристально глянув на Лена.

И добавил, что для нахождения нужной частоты надо понижать чувствительность приема, медленно приближаясь к девятке.

Хотя руки у Лена закоченели, он снял перчатку, поскольку видел, как скрупулезно Штальдер настраивал приемник кончиками пальцев. Следуя указаниям Штальдера, он уменьшил чувствительность прибора, наконец добившись того, что лучший сигнал был на канале 53,7.

Лен успокоился, приписал показание к остальным, уже занесенным на маленький кусочек картона – расплющенный кругляш от туалетной бумаги, который он уже два дня таскал с собой, – и снова надел перчатку.

Штальдер опять склонился над рысью и осмотрел ошейник.

– Слишком велик, – проворчал он, недовольно глянув на Геллерта. – Она его сбросит.

Засунув ладонь под ошейник, он обнаружил между ним и шеей довольно большой зазор.

– Он и не должен сидеть плотно, – возразил Геллерт демонстративно державшему свою руку в ошейнике Штальдеру. – Не сбросит она его.

Геллерт осторожно поднял голову рыси, снизу подтянул ошейник к челюсти и под критическим взглядом Штальдера попробовал снять его через голову Ничего не вышло.

– Ошейник не велик, – повторил Геллерт, – не сбросит она его. А еще только наберет вес.

Штальдер взглянул на часы так, словно время для контраргументов Геллерта истекло. Прошло уже тридцать пять минут. Наконец, он уступил коллеге.