Да, замуж Ксения вышла в те поры за первого надежного человека, который, несмотря на бардак в стране, встретил ее, влюбился и, не прикладывая локоть к носу, потащил в ЗАГС… И не он виноват, и она не виновата, что потянуло надежного человека обустраивать свою родину, а на дорогах между Москвой и Киевом возникли пограничные кордоны. Они хотя бы на два города живут, но живут как-то, не разрывают окончательно, а про Трешнева ни тогда, ни теперь ясности не было: женат он или в разводе, живет с женой или квартиру снимает?.. Стоп, довольно думать о Трешневе!

Но тот, а за ним Караванов уже пробирались к ней по ряду.

— Чего так высоко забралась? — спросил Трешнев. — Впрочем, это в традиции Академии фуршетов. Сверху хорошо видно во все стороны света…

— Скажи, а что это за норка? Слышу, многие о ней говорят…

Трешнев улыбнулся:

— Профессиональный жаргон. Так в наших кругах называют эту премию. «Новый русский роман» — сокращенно «Норрка».

В это время от сцены понесся звук фанфар. Причем это была не какая-то запись. Перед залом стояли, приложив к губам сияющие трубы, семь девушек в белых ботфортах.

Затем с двух сторон вышли по шесть барабанщиц в красных гусарских ментиках и киверах, но в синих мини-юбках и синих ботфортах. Фанфары сменила нарастающая барабанная дробь.

Вдруг ее словно оборвали и откуда-то из глубин сценического пространства к стоявшему в центре микрофону пошел довольно крупный человек в светло-сером костюме и белой рубашке без галстука.

Затихший было зал взорвался аплодисментами.

Подойдя к микрофону, человек постоял молча ровно столько, сколько держались аплодисменты. Как только они стали гаснуть, надел очки и медленно стал сворачивать принесенные с собой листы.

— Вася Купряшин, — с теплом в голосе произнес Трешнев. — И этой премией он заправляет.

— Василий Купряшин! — почти с изумлением воскликнула Ксения. Только почему Трешнев так фамильярно называет одного из ведущих российских литературных деятелей, литературоведа, профессора Литературного института, Московского университета и РГГУ?!

— Воля окончил его семинар в Литинституте, — сообщил Трешнев, но эта фраза ничего не объясняла.

Тем временем Купряшин окончательно превратил листы формата А4 в маленький квадратик, спрятал его в карман, снял очки и взялся за микрофон:

— Добрый вечер, дорогие друзья!

Вновь раздались аплодисменты. На экране появилось изображение толстого тома, из которого торчала лента закладки цветов российского флага. На книге в три строки теснились толстые золотые буквы: Новый русский роман, а над ней летящей, но разборчивой скорописью было начертано: Национальная литературная премия. 15-е присуждение.

Откуда-то с вершин (даже для них, сидевших на предпоследнем ряду амфитеатра) раздался громовый голос:

— Председатель жюри и координатор Национальной литературной премии «Новый русский роман» профессор Василий Николаевич Купряшин!

Вновь раздались становящиеся привычными аплодисменты.

Василий Николаевич поднял руку с очками.

— Мы рады приветствовать всех поклонников великой русской литературы, всех ценителей живого художественного слова, всех гурманов русского языка, пришедших сюда, в этот гостеприимный зал, разделить с нами радость пятнадцатого присуждения Национальной литературной премии «Новый русский роман»!

Воля и Трешнев удовлетворенно переглянулись.

— Сегодня у премии «Новый русский роман» есть славная история, но у нее, конечно же, есть исток. У этой премии есть имя. Есть имя ее творца. Это имя… — Купряшин сделал небольшую паузу, во время которой на экране появилась черно-белая фотография довольно молодого мужчины в форме морского гражданского флота за штурвалом. Справа на его плечо готовилась сесть большая чайка. — …Это имя — Валерий Михайлович Оляпин.

Пауза продлилась ровно столько секунд, сколько залу потребовалось для осознания: Купряшин ждет аплодисментов.

Когда таковые вновь стали угасать, Василий Николаевич продолжил:

— В девяностые годы, которые иногда с известными основаниями называют «лихими», Валерий Михайлович, будучи членом правительства, выступил с инициативой создания новых, постсоветских, независимых литературных премий. И не только выступил, но и поддержал…

— Это сам Вася пошел к Бурбулису, тот направил его к Чубайсу, а Оляпин дал деньги… — пояснил Трешнев.

Со сцены лился, свободно и плавно, рассказ о том, как премия «Новый русский роман» обретала вес, как шла сквозь инфляцию, дефолт, кризисы и поиски новых спонсоров…

— Спонсором у премии сейчас банк «Третья планета», но за ним стоит тот же Оляпин, правда, в лице его сватьи, то есть тещи младшего сына, которая контролирует рыболовецкий флот… — Трешнев продолжил слив информации.

О чем он думает?! Но, с другой стороны, значит, не об отсутствующей Инессе. Хватит того, что о ней она, Ксения, неотвязно думает.

— А лауреатами кто был? — спросила Ксения.

— С этим сложнее. — Трешнев потянулся к Караванову. — Воля, ты не помнишь?

— Там при входе для всех желающих буклет лежал. — Караванов развел руками. — Ты что, не взял?

— А на фига он сдался? Писать об истории премии мне в этот раз не надо. Лауреата сейчас узнаем… А ты, — отнесся он к Ксении, — если интересно, возьмешь после фуршета.

Тем временем Купряшин перешел ко дню сегодняшнему:

— К сожалению, Валерий Михайлович в этот раз не смог лично приветствовать наше собрание, финалистов премии и ее грядущего лауреата…

— «Этот раз» повторяется ежегодно, — мерно произнес Трешнев. — Воля, ты помнишь, чтобы здесь когда-нибудь появился Оляпин?

— Здесь нет, — Воля был педантичен, как провизор. — Он был в тот раз, когда церемонию проводили в Доме Пашкова. Тогда и Путина ждали. Но Оляпин приезжал.

— Правильно! Как я забыл!.. А забыл потому, что фуршет там сделали отвратительный. Всего было много, напитков — залейся, а на вкус — преснятина. И Володя Балязин тогда вегетарианским салатом отравился. Вспомнил! Да, Оляпина вспомнил. На фуршете и дочка его с зятем появились.

— Естественно, ведь в тот год премию окончательно закрышевал «Бестер»…

— Что за «Бестер»? — спросила Ксения.

— Издательский дом… Потом расскажу…

Тем временем Купряшин завершил тираду сожалений по поводу отсутствия Оляпина, вызванного в Кремль, и объявил, что по поручению Валерия Михайловича высокое собрание будет приветствовать его пресс-секретарь Леонард Захарович Якобашвили.

Без паузы на сцене образовался довольно смазливый человечек в голубеньком костюмчике. Расхаживая вдоль рампы, заговорил:

— Дорогие друзья! Я вновь, в пятнадцатый раз, имею честь принять участие в нашем празднике. Вообще-то я хочу сказать: «в вашем празднике» — и это непреклонное мнение Валерия Михайловича, которое он мне поручил вам передать. Валерий Михайлович всецело уверен, что своим существованием ежегодная национальная премия «Новый русский роман» обязана отнюдь не ему и возглавляемым им структурам, а тем тысячам российских писателей, которые, несмотря ни на что, как говорится, всем смертям назло писали, пишут и будут продолжать писать все новые и новые русские романы. Он твердо знает, что своим существованием ежегодная национальная премия «Новый русский роман» обязана тем миллионам российских и зарубежных читателей, которые вновь и вновь с нетерпением берут в руки романы, ставшие лауреатами Национальной литературной премии «Новый русский роман», вошедшие в шорт-листы премии, в ее длинные списки…

— Трешнев, а фуршет скоро? — спросила Ксения. Близость академика-метр д’отеля окончательно выветрила из нее шампанский хмель, и хотелось, по крайней мере, хотя бы поесть, коль скоро она оказалась здесь. Явно не в своем месте.

— Все будет, — ответил Андрей, почему-то сосредоточившийся на речи Якобашвили. — Это необходимый саспенс. Отсматривай контингент. Перед тобой мир замечательных людей. Якобашвили начинал с торговли «Гербалайфом» на прогулочных теплоходах по каналу Москва — Волга, а теперь…