Когда Ксения вернулась с коньяком, Ребров был не один. Перед ним стоял Антон Абарбаров с двумя фужерами водки и говорил довольно твердым голосом:

— Вы, Борис Савельевич, можете считать меня своим литературным учителем. На ваших книгах о войне я учился писать, ваши книги о войне помогли мне выжить… Прошу вас, выпейте со мной за ваше здоровье! — и он протянул Реброву один из своих фужеров.

Рядом с Абарбаровым покачивался, заложив руки за спину, уже примеченный пьяный в мятой полурасстегнутой ковбойке.

— А вот и коньяк! — опрометчиво провозгласила Ксения.

Ребров, который было взял водку у Антона, принял бокал с коньяком:

— Увы, со времен войны я изменил водке. По настоянию врачей. Но коньяк, молодой человек, я с вами задушевно выпью!

Они чокнулись, и, пока Ребров окунал губы в золотистый напиток, Абарбаров вылил в себя содержимое фужера.

Ксения ахнула, но затем подхватила свою тарелочку с перила и сунула ее новооткрытому литературному ученику Реброва.

— Закусывайте!

— Мы после второй не закусываем! — почти хрестоматийно возразил Абарбаров, выдохнул и опорожнил тот фужер с водкой, от которого отказался мастер.

— Спасибо! — вдруг проговорил пьяный в ковбойке, ловко загреб в горсть половину того, что было у Ксении на тарелочке, и отправил в недра своей слюнявой пасти.

Ксения совсем растерялась.

— Ой, дед, ты уже выпиваешь! — внучка и Арина Старцева появились возле них с большими, не то что Ксенино блюдце, тарелками, наполненными съестным… Там же было несколько подрумяненных кусков чего-то фаршированного.

— Да-да, — сказала Арина, — это горчаковское загадочное блюдо. Но я уверена, что распознаю. Все-таки родилась и выросла в Астрахани!

Абарбаров повертел в руках пустые фужеры и вновь отправился к столу с выпивкой. Пьяный, как привязанный, поковылял за ним.

— Надо бы посадить дедушку! — довольно строго сказала Ксения внучке и вновь осмотрелась. Показалось, что вдали мелькнул Купряшин, и она бросилась туда.

Действительно, Василий Николаевич с фужером красного вина, улыбаясь, подходил к тем дамам, которых Ксения в дамской комнате слышала-видела. Только эти дамы теперь стояли в группе себе подобных литературных матрон.

— Василий Николаевич! Извините, пожалуйста! Там… ваш финалист… писатель-ветеран… — Ксения отсекла координатора от этих индеек, уже загалдевших ему навстречу, но вдруг ее решимость свернулась под ласковым взглядом Купряшина. — Борис Савельевич…

— Что-то с Борисом Савельевичем? — перепугался Купряшин, и его чары мгновенно отпустили Ксению. — Где он?!

— За колоннами. Стоит! Неужели на фуршете не нашлось хотя бы одного стула, чтобы усадить почти вашего лауреата, ветерана…

— Успокойтесь, голубушка! — Купряшин тоже пришел в себя. — Вы же понимаете, что в этой круговерти могут случиться маленькие накладки. Сейчас все устраним. Как вас зовут?

— Ксения. Ксения Витальевна Котляр, — нехотя проговорила она.

— Где вы работаете? В какой редакции?

— Я не из ваших, к литературной жизни отношения не имею. Я из академического института… Но читать люблю. Меня…

— Это прекрасно! Нам нужны такие…

— Ксения! Смотри, Воля, где она! — Трешнев вырос как из-под земли. — Здравствуйте, Василий Николаевич! Чего Ксения от вас хочет? Интервью? Я ей…

— Ваша спутница, Андрюша, просто указала мне на небольшую недоработку… — Купряшин вдруг свободной рукой взялся за ладонь Ксении, поднес ее к своему лицу и поцеловал в пальцы.

— Я ее не с инспекцией сюда привел! — грозно сказал Трешнев.

— Она молодец! Мои помощники совершенно упустили из виду Реброва, и старик теперь где-то здесь стоит…

— Какие проблемы, Василий Николаевич! Наверное, он просто до кресел не дошел.

— Все равно, это недосмотр моих пепиньерок! Завтра устрою им выволочку! Пойдемте, я лично сопровожу Бориса Савельевича…

Обретя Трешнева и отчасти сама освоившись в этом хитросплетении многих десятков пишущих людей и так или иначе к этому причастных, Ксения наконец пришла в себя.

И в это мгновение кто-то уже знакомым истошным голосом прокричал в микрофон:

— Дамы и господа! Установлен первый гурман! Приглашаем всех заинтересованных лиц к роялю, где Игорь Горчаковский даст автограф счастливцу!

— Пойду посмотрю, — сказала Ксения Трешневу.

Что и говорить, руководители Академии фуршетов, несмотря на то что они меланхолически отправились мыть руки и не появлялись невесть сколько, каким-то образом ухитрились занять один из столиков и уставить его, кажется, всеми деликатесами, которые были предложены организаторами мероприятия.

— Ты бы поела сначала, — лениво проговорил Трешнев, отхлебнув виски.

— Не хлебом единым… — отшутилась Ксения и, затолкав в рот канапе, пошла к роялю, стоявшему у одной из стен фойе.

На опущенной клавишной крышке лежала довольно толстая книга Горчаковского, а сам писатель-лауреат сидел за инструментом с золотистой ручкой в пальцах. Изготовился для дачи автографа.

В сопровождении шеф-повара и официанта появился сухопарый мужчина с потрепанным дипломатом в руках. Подошел к Горчаковскому, и они обменялись рукопожатиями.

Вдруг откуда-то сбоку выскочил молодец с микрофоном и сунул его под нос награждаемому:

— Будьте добры, представьтесь, пожалуйста!

Мужчина то ли хмыкнул, то ли хрюкнул в микрофон и срывающимся голосом проговорил:

— Гатаулин Артур Спиридонович… — Помедлил. — Из города Нижний Тагил. Инженер теплоустановок. — Горчаковский медленно продолжал писать, так что самопредставление продолжилось: — В Москве проездом, из командировки. Пересадка. — Покосился на все еще трудящегося над словом Горчаковского. — Дело в том, что я тоже пишу стихи и вот зашел…

Горчаковский захлопнул книгу, встал и протянул ее Гатаулину. Под крик «Шампанское победителю!» официант на подносе вынес два бокала.

Ухнув, Гатаулин выпил до дна, а Горчаковский только пригубил…

Ксения поплелась назад, к Трешневу. Чувствовалось, что запал взвинченной торжественности начал угасать. Все сосредоточилось на жратве и питье.

— Ну что, получила впечатления? — с отцовской ласковостью спросил Трешнев. В его руках был стакан, вновь наполненный виски почти до краев.

— Слушай, — удивленно спросила Ксения, — у вас, кажется, лежала здесь эта самая… стерлядь по-горчаковски… Неужели съели?

— А ты что, тоже хотела поиграть в эту угадайку?! Ну, пожалуйста, сейчас принесу. Не ожидал, что заинтересуешься — отдал рыбок действительным членам нашего семейного стола.

— А вы что же с Владимиром, даже попробовать не захотели?!

— У Воли сегодня изжога, он, увы, почти на диете. Я при всей своей страстной любви к любой рыбе почему-то не переношу фаршированную. А президента нашего все нет, телефон его не отвечает.

— А эти… члены семейного стола… им-то что, подходит?..

— Конечно, подходит! Люди семейные, непривередливые. Да я тебя с ними познакомлю.

— А почему семейного стола?

— А как еще? В стандартной академии — отделения, а в нашей, фуршетной, разумеется, должны быть столы. Молодежный стол. Стол пенсионеров… Есть православный стол, его возглавляет Леша Бутырко…

— А он чем отличен?

— Он пресс-секретарь митрополита…

— Да не Леша, а православный стол!

— Понятно чем: постами. Во время постов его члены вкушают только постную часть фуршета. Правда, алкоголь они, в большинстве своем, себе позволяют. Очень просто: объявляют себя путешествующими, а путешествующим прерывать пост можно. Находят компромисс.

— Это им профессор Полоскухин Герман Гурьевич подсказал, — пояснил Воля. — Однажды к их столу прибился, увидел, что они страдают без пития, и промыслительно помог. Объяснил, что поездку на фуршет по Москве из дома, а тем более если живешь в Подмосковье, вполне можно считать путешествием.

— А кто это? — спросила Ксения. — Полоскухин…