Войдя в кухню, Танька дотянулась до стола, на котором под грудой полотенец, сохраняющих еду теплой, стояла маленькая кастрюлька с кашей, сняла кастрюльку вниз, на пол, удобно устроилась на полу в центре кухни и съела оставленную ей вкусную, на молоке, с кружочком растаявшего сливочного масла посередине, манную кашу. Поев, она подумала, взяла пустую кастрюльку и понесла ее в комнату "кормить кукол и зверушек". Игрушечной ложкой Танька "понарошку" покормила своих подопечных, потом, удовлетворенная тем, что "все сыты", отнесла кастрюльку на кухню и, потянувшись, затолкнула ее в умывальник. Возвращаясь в комнату, она опять прислушалась к звукам из туалета, услышала, что Женя пьет воду из-под крана над ванной и, успокоенная тишиной, спокойно побежала в комнату укладывать игрушки спать.

Когда пришла мама, Танька, услышав, что входная дверь открывается ключом, бросилась маме на встречу.

Женя, обрадовавшись концу долгого дневного заточения, заголосила, завыла, заругалась, требуя открыть дверь и выпустить ее на свободу. Танина мама выпустила визжащую и плюющуюся жабу, которая тут же, у дверей туалета потребовала компенсации за моральный ущерб, нанесенный ей бессовестной девчонкой, "с которой она сидеть отказывается" и настаивает на том, чтобы злую девчонку наказали за ее подлый поступок. Мама повернулась к Таньке, нахмурила лоб, отчего он перерезался двумя глубокими морщинами, и строго, едва удерживая смех в уголках дрожащих от усилия рта, сказала:

- Ты почему закрыла Женю в туалете?

- А зачем она мою кашку все время ест? - насупилась Танька и, подумав, добавила: - И горшок целый день не выносит?

Смешливая мама прыснула и, больше не в силах сдерживать смех, звонко рассмеялась.

Повернувшись к Жене, она, пытаясь справиться со смехом, извинилась перед ней, добавила ей к дневной зарплате еще несколько "денежек", как называла Танька бумажные деньги, и выпроводила жадную, недотепистую няньку за дверь.

Танька принесла листок бумаги, на котором были написаны незнакомые ей слова и спросила:

- Мама, а что значит "п а р ш и в а я" и почему "з а р а б а т о к" легкий?

Мама уже по-настоящему нахмурилась, поняв, что эти слова принадлежат только что ушедшей няньке, и вслух произнесла:

- Слово "паршивая" нехорошее, никогда не говори так ни о ком.

Потом помолчала, соединяя в сознании слово "заработок" со словом "легкий", и объяснила:

- Танечка, так говорят люди, которые не любят и не хотят работать, или плохо относятся к своей работе, но хотят зарабатывать много денег. Это нечестные, нехорошие люди, лентяи, таких ни на какой работе не любят.

Мама взяла Таньку на руки, поцеловала ее в упругую, румяную щечку с каплей манной каши, засохшей на курчавых светлых волосах, защекотала ее, уткнувшись носом в нежную шейку и уверенно сказала:

- Танечка, ты такой никогда не будешь, ты у меня умница, трудолюбивая и добрая девочка...

Татьяна улыбнулась воспоминанию, потянулась и, посмотрев на настенные часы, охнула, увидев, что часовая стрелка забежала за цифру одиннадцать.

- Пора спать, - констатировала она, посмотрев на подругу, все так же позвякивающую спицами.

А подруга в это время по странному совпадению тоже улетела мыслями в далекое детство и юность.

Она вспоминала, как старшая сестра столкнула сани с маленькой Светой с горы, с которой съезжали еще два десятка малышей; как санки, подскочив на кочке, свернули с прямой линии и на всем лету врезались в дерево, перевернулись, больно пришибив Свете руку. Вспомнила, как поднимала ее сестра, упрашивающая ничего не говорить маме, которая непременно накажет, если узнает, что она не доглядела Младшенькую. Свете было больно, но она мужественно молчала, не выдавая сестру, так как знала, что мама может не только в угол поставить, но и ремень в руки взять. Еще бы, ведь "во всем должен быть порядок!"

- Взяла на себя ответственность, так умей нести ее! - говорила мама. - Мы все обязаны правильно выполнять порученное нам дело, сегодня помогать маме, а завтра приносить пользу государству. И нечего выпячиваться, интересы общества, государства всегда важнее своих личных интересов, - уверенным голосом мастера цеха учила своих дочерей мама.

Света с горечью вспомнила, как мама ремнем отхаживала уже повзрослевшую Старшенькую, когда она в десятом классе, прибежала, счастливая, со свидания - то, что сестра была именно на свидании, младшая знала наверняка, так как слышала, как сестра рассказывала соседке-подруге о каком-то Витьке, который будет ждать ее вечером у ближайшей аптеки.

- Ох, и нацелуемся! - с восторгом предвкушала Старшенькая. - Он классно целуется, мне Надька говорила, он с ней неделю назад встречался, - с упоением описывала достоинства кавалера сестра.

Мать стегала пытавшуюся увернуться сестру ремнем и повторяла:

- Гулять вздумала? Шалава! Я из тебя выбью эту дурь! Выйдешь замуж, нарожаешь детей, тогда и целуйся с мужем, сколько влезет! Не смей мать с отцом позорить! Люди скажут, что мы вырастили девку с недостойным поведением, проститутку! - с возмущением, но приглушенным голосом ругала сестру мать.

Света рано поняла, что "гульки" с мальчишками - вещь постыдная, недостойная, а уж о "целоваться" или об удовольствиях и думать не смей!

Света росла красивой стройной девушкой, на ладную фигурку, пышные волнистые русые волосы и наивно распахнутые прозрачные зеленые глаза заглядывались многие мальчишки. Фигурку и ножки Света "оттачивала" народными танцами, которые очень любила, так как только они давали Свете свободу движения, удовольствие от владения своим красивым телом и восхищенные взгляды мальчишек из их ансамбля. Мальчишки пытались за Светой ухаживать, хватали за руки, поджидали в коридоре рядом с раздевалкой и, прижав к стене, совались к ней со своими слюнявыми поцелуями. От близости мальчишеских тел Света немела, ощущала тяжесть в ногах и неясное щекотание внизу живота, словно по телу пробегали мурашки. Но Света усилием воли заставляла себя выныривать из накатившей на нее волны животной страсти, суть которой она не понимала, но сладостно пыталась восстановить в памяти ночью, ворочаясь без сна на узкой девичьей постели. Мальчишек она презирала за их вечное "недержание себя в узде", за петушиный нрав, когда они пытались вырвать друг у друга ее портфель, и даже за то наслаждение, которого она желала, но не могла себе позволить "раньше времени".

"Если я о чем и мечтала по-настоящему, то это о семье и детях, - думала Светлана,- а замужем пришлось побыть меньше года... И в чем я виновата? Хотела быть лучшей из жен: стирала, убирала, вкусно готовила... Он все нахваливал, а потом вдруг бросил, переметнулся... и к кому? ... Уродина, ни ума, ни фигуры... Остаться одной с новорожденным ребенком... Такого ни одной женщине не пожелаю, будь она умницей или шлюхой. И что? Зажала все чувства в кулак и занялась карьерой, благо память у меня отменная и знаний всегда хватало. К тому же и работоспособности мне не занимать. Еще бы, повторять ошибки Старшенькой и застревать на низкооплачиваемой работе из-за лени, как это произошло с ней, мне вовсе не хотелось. Смешно, но и то, в чем она была "сильна", - в любовных похождениях - моя старшая сестра тоже потерпела полное фиаско и жила теперь с сыном-оторвой вдвоем. Да... Спать ради карьеры я была не научена, а потому спала ради любви... Но было ли это любовью? Поначалу мне казалось, что люблю, а ПОСЛЕ оказывалось, что мне стыдно и противно. Противно даже смотреть на него, ОЧЕРЕДНОГО, а на душе нестерпимая горечь. Где она, та прекрасная, возвышенная любовь, о которой пишут и говорят все, кому не лень? У меня была одна мерзость... Вроде и удовольствие, а выходит, опять обос...сь. Путано все, - вздохнула она мысленно. - Глупо до невероятности, но, видимо, я все никак не могу смириться с тем, что секс все-таки в СССР существует и при этом отстоит иногда довольно далеко от любви... Да ладно, чо теперь-то жужжать, отговорила роща золота-а-ая... Даже не знаю, почему у меня личная жизнь складывается неудачно, и что сделать для того, чтобы поправить дело, если это еще возможно... Работать меня научили, быть маленьким винтиком, сидеть и не высовываться; при этом гордится тем, что я - гражданин великой страны, этому нас всех научили. А любить? "Я любви искала и не нашла", - вспомнила она "Бесприданницу". Но и вещью, пусть и дорогой, я становиться не хочу. Не хочу, чтобы меня покупали. Покупать самой? Чистая смесь комплекса неполноценности с манией величия. Но и продажная любовь, продажные мужики мне не нужны... И я все живу, живу с этим... А ведь я нежная и ранимая... Я так хочу счастья!.."