Она набрала номер.

— Могу я поговорить с начальником отдела новостей?

— Un minuto, por favor.

Звонок перевели в режим ожидания и линия переключилась на трансляцию новостей. Прошло несколько минут, прежде чем мужской голос ответил.

— Este es Enrique.

— Вы начальник отдела новостей?

— Да, — ответил он с легким акцентом. — Могу я вам помочь?

— Надеюсь, что так. Я Сенека Хант. Та журналистка, которая была в Мехико и освещала раскопки гробницы Монтесумы. К сожалению, как вы знаете, там произошел взрыв. Я потеряла все аудиозаписи интервью, которые брала у археолога — доктора Берналя. Я хотела узнать, не удалось ли телеканалу «Мексикали» что-нибудь спасти. Хоть что-нибудь. Может быть, что-то было вывезено или отправлено по Интернету еще до взрыва?

— К сожалению, спасти не удалось ничего, и до инцидента никаких данных на студию не передавили.

Сенека снова посмотрела на карточку.

— Вы не знаете, как мне связаться с Карлосом Моктесумой? Он был техническим ассистентом на месте съемок.

На линии на мгновение воцарилась тишина.

— Сеньорита Хант, извините… По нашим сведениям, выжили только вы.

Сенека поднесла руку ко рту, чтобы скрыть изумление в голосе.

— Ох! Я не знала. Я думала, Карлос ушел до взрыва. Пожалуйста, передайте мои соболезнования его друзьям и семье.

Она медленно опустила трубку на базу. Карлос был ее последней надеждой на то, что сохранились хоть какие-то записи и в них хоть какие-то зацепки, ведущие к террористам и их мотивам. Что-нибудь такое, что она пропустила, чему не придала значения. Но увы — тупик.

Забравшись на диван с ногами, она глотнула виски, потом положила голову на подушку. Все плохо. Даниель умер. За матерью ухаживают плохо. Скоро она останется без жилья. Багаж потеряли. Отец свалился, как снег на голову. И от ее заметок ничего не осталось.

Наверное, самое лучшее в такой день — вернуться в постель. Сенека начала было подниматься, но заметила новое сообщение на автоответчике. «Хоть бы не от отца», — подумала она. Нажала кнопку воспроизведения и занесла палец над «стереть».

— Здравствуйте, мисс Хант. Меня зовут Мэтт Эверхарт. Вы меня не знаете, я ваш собрат по перу, писатель. Я прочитал в Интернете о том, что случилось с вами в Мехико. Причина, почему я звоню… может, конечно, это совпадение, но я подумал, вы заинтересуетесь тем, что я недавно нашел в замке Чахтице в Словакии, собирая материалы для очередного романа. Я попробую еще раз позвонить вам позднее, или перезвоните вы мне. Я живу на Флорида-Киз, так что если после разговора нам захочется встретиться, то я недалеко. Номер моего телефона на вашем определителе. До свидания.

Прозвучал сигнал конца сообщения, потом дата и время. Мэтт Эверхарт. Имя казалось смутно знакомым. Она решила, что видела его романы в местном книжном магазине. О чем он говорил — какой-то замок в Словакии?

Она прослушала сообщение Мэтта Эверхарта еще раз. В ней проснулось любопытство.

Она выбрала «последние звонки», нашла нужный и нажала кнопку соединения.

Он ответил на четвертом звонке.

— Алло.

— Мистер Эверхарт, это Сенека Хант. Вы мне звонили.

— О, здравствуйте. — Казалось, он запыхался. — Извините, вы меня застали на тренажере. Подождите секунду. — Через секунду он заговорил вновь, по-прежнему тяжело дыша. — Спасибо, что перезвонили.

— Сейчас неподходящее время? Я могу позвонить попозже. — А ее голос был, наверное, слегка сонным: сказывалось действие виски.

— Нет, все в порядке. Я просто пытался убежать от говяжьего бифштекса, который съел вчера вечером. Мой врач говорит, что от плохой диеты нельзя убежать, но я пытаюсь.

Сенека засмеялась.

— Вам удалось возбудить мое любопытство. Вы сказали, что вы писатель. Я хочу заранее извиниться: должна признаться, что ваших книг я не читала.

— Не нужно извинений. Я не в обиде.

Она подумала, что он говорит искренне, может быть, даже застенчиво. Это радует — не какая-нибудь самовлюбленная знаменитость с раздутым эго.

— В сообщении вы сказали, что нашли что-то, собирая материал о…

— Словакии. Может быть, вы сочтете это безумием, но я подумал, что вам это будет интересно, и позвонил. Я прочел в Сети о теракте в Мехико. Первые сообщения, или, может быть, это были слухи, вам виднее, утверждали, что в гробнице не было императора.

Судя по тому, как он говорил, он не знал, что Даниель Берналь был ее женихом. Иначе он принес бы соболезнования, да и вообще был бы сдержаннее. Но, возможно, это и хорошо, иначе сочетание сочувственных слов с алкоголем могло привести ее в состояние пьяной истерики.

— Верно. Погребальный сосуд отсутствовал. Останков Монтесумы не было.

— Пару месяцев назад я был в Восточной Европе, изучал серийных убийц для моей следующей книги. Знаете, кто такая Елизавета Батори?

— Нет, кажется. — Ее удивила перемена темы. Может быть, он псих? Она начала жалеть, что перезвонила.

— Батори была страшной дамой. Собственно, графиня. Ее называли Кровавой графиней и Тигрицей из Чахтице. По легенде она убила сотни девушек и молодых женщин и купалась в крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Ее не судили, но заперли в нескольких комнатах замка Чахтице, и там она умерла. Сначала ее похоронили на соседнем кладбище, но селяне были так недовольны, что пришлось перевезти ее останки к ней на родину, в венгерский город Надьечед, в семейную усыпальницу Батори. Я побывал на руинах замка, а потом поехал в Надьечед, на могилу. Оказалось, что за несколько дней до моего приезда могилу вскрыли.

— Дэн, я имею в виду доктор Берналь, начальник археологической партии в Мехико, сказал, что расхитители могил ни при чем.

— Я так и понял. Это и заставило меня связать мою Елизавету с вашим Монтесумой. Я потому и позвонил, что, кроме костей, ничего не было украдено.

1899, Чикаго

Гровс смотрел в окно своего номера на девятом этаже «Конгресс-отеля», как на засыпанных снегом, продуваемых ветром тротуарах Чикаго гуляющие дудели в дудки, кричали и пели. Хотя до полуночи оставалось еще целых четыре часа, сотни людей уже собрались в парке в ожидании новогоднего фейерверка. Начинался новый век.

Еще он видел в стекле собственное отражение. Лицо, смотревшее на него из оконного стекла, было для него загадкой — и эта загадка мучила его ежечасно, ежеминутно и ежесекундно.

Почему он не стареет? И не умирает?

Он давно уже пользовался театральным гримом — рисовал себе легкие тени под глазами, впадины на щеках. С морщинами было труднее, но он так поднаторел в искусстве макияжа, что мог создать иллюзию глубоких морщин на лице. У него было несколько дорогих коротких бородок и длинноволосых париков — с сединой.

Постоянный обман исключал возможность нормальной жизни. Все эти годы у Гровса бывали романы с женщинами, но брака и рождения детей он избегал. Чтобы не было необходимости объяснять этот маскарад. Единственным человеком, с которым он поддерживал длительные отношения, был Чарли Пайкс, его партнер по бизнесу. Но недавно Чарли скончался от мучившей его болезни Брайта. И на смертном одре он спросил Гровса:

— В чем твой секрет?

— Чарли, это ты научил меня делать деньги. Мой секрет — это ты.

— Нет, — сказал Пайкс едва слышным шепотом, — я не про деньги. Я про секрет твоей молодости.

Гровс не ответил, просто погладил Чарли по руке. И его старый пробирщик закрыл глаза навсегда.

После кончины Чарли Гровс стал жить еще более уединенно, ревниво оберегая свой секрет. За последние десять лет он освоил ораторское искусство и научился читать и писать — все это было необходимо для сохранения секрета. Не мог же он вечно быть неграмотным ковбоем Билли Гровсом. Хотя порой он рад был превратиться в эту персону. Ему воздалось за то, что он превзошел все эти науки: он теперь мог превращаться то в Уильяма, то в Билли — в зависимости от того, как ему хотелось, или как того требовала ситуация.