ПРОПАЩЕЕ ЛЕТО

Поезд подали на посадку, и уставшие от ожидания пассажиры радостной волной хлынули к вагонам. Стройная невысокая женщина лет тридцати пяти в легкой голубой маечке и светло-голубых джинсовых бриджах, взволнованная общей суматохой и предстоящим отъездом, отошла в сторону от вагона, уступая место более ретивым пассажирам. У ее ног стояла обычная черная спортивно-дорожная сумка, через плечо была небрежно переброшена большая светлая сумка, сделанная из материала, напоминающего плетеную соломку, больше подходящую к курортному ландшафту, чем к строгой суете большого города. Женщина посмотрела на изящные, но абсолютно немодные наручные часики и недовольно покачала головой. Внимательно всматриваясь в дальний конец перрона, откуда тянулся непрерывный ручеек пассажиров, она с облегчением увидела высокого худого мужчину средних лет с гривой пшеничных волос и такими же пшеничными усами. Он подошел к молодой женщине и, извиняясь, поздоровался:

- Здравствуйте, Марина. Извините за опоздание - пробки даже в выходные дни.

- Не страшно, - доброжелательно улыбнулась Марина, - до отхода еще минут пятнадцать.

Мужчина левой рукой поднял сумку Марины, в другой руке он держал большую и, видимо, тяжелую коробку, и первым пошел на посадку. У вагона остановился, предупредив проводника, что он только провожающий, а пассажир идет сзади. Марина показала проводнику билет, паспорт и прошла вслед за провожающим ее высоким мужчиной.

- Купе, - удовлетворенно сказал мужчина, оглядевшись. Потом он легко поднял коробку и запихнул ее в багажное отделение купе над коридором. - Если будут спрашивать, скажите, что везете родственникам подарки из Москвы. Думаю, Вас никто трогать не будет. В Алуште Вас встретит водитель на черной "Волге", его зовут Ваня. Я уже сообщил ему о Вашем прибытии и о номере вагона и купе. Отдыхайте, набирайтесь сил, - продолжал он, пристраивая ее дорожную сумку под сидением. Возвращайтесь на работу отдохнувшей. Вы у нас передовик производства, - усмехнулся он.

- Спасибо Вам, Николай Иванович! Я отдохну и обязательно отработаю, - улыбнулась Марина.

Николай Иванович протянул Марине записку:

- Здесь все наши телефоны - московские и алуштинские - с кодом города. И вот Вам еще премиальные на обеды и пляж, - протянул он небольшую пачку денег.

- Да что Вы! Мне, право, неудобно. Вы и так оплатили мне все, что только можно было - и дорогу, и проживание...

- Берите, берите. Вы у нас один из лучших сотрудников. - И Николай Иванович положил тонкую пачку на столик купе. - Вы отличный психолог, и клиенты Вас любят. Отдыхайте, - завершил он прощание и вышел из купе.

Постепенно вагон заполнился отдыхающими. В купе с Мариной ехал молодой человек, который в первые же минуты забрался на верхнюю полку над Мариной, переоделся, нацепил наушники, после чего Марина видела его только когда он выходил в коридор подышать или в туалет. Практически, минут двадцать за всю дальнюю дорогу.

Два других места заняла супружеская пара, состоящая из плотного мужика, от которого так невыносимо несло смешанным перегаром, по-видимому, всей предотъездной недели, и дородной женушки, которая, не успев растолкать вещи по всем предназначенным и непредназначенным для этого местам, сразу на маленьком купейном столике развернула такую "поляну" с домашними заготовками, мясными и овощными, выставила "недобравшему" муженьку выпивку, что Марине да и парню над ней, судя по его страдальческому выражению лица, стало не по себе. Не то чтобы они выглядели голодными, просто обилие чесночных, мясных, маринованных и спиртовых запахов явно превысило допустимую норму для такого маленького помещения.

Марина, не выдержав этой пахуче гремучей смеси, вышла из купе в коридор, с явной тоской предчувствуя ужас совместного путешествия с домовитой парочкой.

Наконец поезд медленно скользнул вдоль перрона, и проводник пошел по вагону собирать билеты. Марина вернулась в купе, приготовила билет и стала ждать проводника. Закончив с парнем и Мариной, проводник стал проверять билеты супругов. Внимательно всматриваясь в поданные ему проездные документы, он сначала усмехнулся, пристально оглядел супругов, накрытый явно ими стол, затем стал тихо похрюкивать от чего-то, что его явно развеселило:

- У вас какие места? - уже не сдерживая смеха, спросил он.

- Пеееть, какие у нас места, - радостно, с московским говорком, протянула супруга.

- А хер его знает, - так же радостно ответил супруг. - Кажется, первое и второе.

Проводник откровенно развеселился:

- Точнее, тридцать первое и двадцать девятое, - уточнил он. - Это в конце вагона, - продолжал он улыбаться.

- Пеееть, ты куда, блин, смотрел? - растерянно поинтересовалась супруга, - А день, хоть, этот? - для верности переспросила она у проводника.

- День этот, купе другое, - улыбался проводник.

- Эх! - недовольно произнесла супруга, - А мы только расположились...

- Командир, а может, мы в этом купе поедем? - с надеждой поинтересовался Пеееть.

- К сожалению, нельзя. На следующей станции могут сесть пассажиры на эти места. Все равно переходить придется, - уговаривал проводник.

- Во, блин, я козел, - удрученно сказал Пеееть.

"Интересно, как бы он отреагировал на подобную оценку со стороны посторонних?"- мысленно хмыкнула Марина.

Бурча что-то себе под нос про недотепу мужа и железнодорожные порядки, супруга, вздохнув, принялась "сворачивать поляну" и вместе с мужем в несколько приемов перетаскивать вещи в дальнее купе.

Через несколько минут суматоха прекратилась, Марина и парень наверху с облегчением вздохнули, и путешествие к морю началось. Марина вынула плейер, не раз выручавший ее в дороге, помогавший заглушать голод много лет назад в ее первой дороге в Москву, успокоить слезы обиды и страха воc втором, вынужденном, выезде в столицу нашей Родины. Теперь она вставила в плейер кассету для релаксации с вальсами, перемежающимися с шумом прибоя. Вальсы настраивали на спокойный лад, наполняя сердце легкой радостью при мысли, что она, наконец, после долгого перерыва, вновь "едет к морю... едет к ласковой волне..." "Меня счастливей нету, меня счастливей нету, поверьте мне", - радостно повторяла она мысленно слова из почти забытой песенки, которые неожиданно стали превращаться в стихотворные строчки:

Оставив радость, оставив горе

Я еду к морю, я еду к морю.

Стучат колеса по стыкам громко,

Кричат нам "Горько!" во всю вагоны.

Слепят нас вспышки, сияют лица,

А мы надолго ль с тобою близки?

А мы навечно ль друг друга любим?

Жизнь освещаем и счастье ль купим?

Валюта круче любви высокой -

Дела решает, сердца нам гробит.

Детей отнимет и материнство,

А жадность может лишить нас жизни...

Я еду к морю, оставив в прошлом

Разочарования, пустые грезы.

Пусть будут встречи и будет море,

Пусть повернется всё по-другому.

В окне весело пробегали деревья, кусты, целые поляны сиреневых и розовых полевых цветов. Вдруг на глаза ей попался придорожный деревянный туалет, в котором, как показалось Марине, нет задней стенки. Это деревянное строение, мелькнувшее и тут же пропавшее, натолкнуло Марину на странное сравнение. "Жизнь, - подумала она, - тот же нужник без задней стенки. Только от человека зависит, как в нем провести время - уткнувшись носом в дверь, не видя перед собой ничего и только вдыхая не самые приятные запахи, или, повернувшись лицом к проему, совмещать вынужденное с приятным, созерцая природу и вдыхая совсем другие запахи, которые доносятся с лугов и полей. То есть принимать жизнь такой, какой ее дают человеку, и находить в ней нечто светлое и радостное".

Музыка между тем играла, мелькание деревьев и перестук колес ее усыпляли, и она, как человек, честно выполнивший свой долг и заслуживший отдых, спокойно заснула.