Но порочным союзам редко сопутствует удача. Муж и жена побыли всего какой-то месяц под одной крышей и бьли вынуждены разлучиться навеки стараниями кучки знатных шотландцев, ополчившихся против них ради безопасности маленького принца. Босуэл хвастал направо и налево, что избавится от мальчика, и если бы не достойная уважения преданность графа Мара, взявшего на себя заботы о нем, наверняка убил бы его. Перепугавшись, Босуэл удрал за границу и умер там, прожив девять лет пленником и безумцем. Объединившись, лорды поняли, что Мария обманывает их при каждой возможности, и заперли ее в замок Лохлевен, куда добраться можно бьло только лодкой, поскольку стоял он посреди озера. Там некий лорд Линдсей, такой редкостный грубиян, что уж лучше бы лорды отправили послом к королеве кого попроще, вынудил ее подписать отречение и назначить регентом Шотландии Меррея. Там же Меррей видел королеву, опечаленную и униженную.

Лучше бы Мария осталась в замке Лохлевен, хоть и был он унылой темницей, куда долетал только шум озерной воды, плескавшейся у его подножья, отбрасывая пляшущие тени на стены комнат. Но ей не хотелось здесь оставаться, и она не раз пыталась бежать. Первая попытка почти удалась: королева переоделась в платье своей прачки, но разоблачила себя, придержав рукой вуаль, которую захотел приподнять один из гребцов. Гребца насторожила белизна ее кожи, и он отвез королеву назад. Вскоре после того Мария очаровала служившего в замке пажа по прозвищу Маленький Дуглас, и тот, украв ключи от главных ворот, пока его семья сидела за ужином, пробрался тайком к королеве и, заперев эти ворота снаружи, переправил ее на лодке через озеро, а ключи утопил по дороге. На берегу Марию поджидал еще один Дуглас и несколько лордов, в их компании она поскакала верхом в Гамильтон, и там на ее защиту поднялись три тысячи человек. Здесь же она издала прокламацию, заявив, что отречение, подписанное ею в тюрьме, недействительно и регент обязан повиноваться законной королеве. Бывалый солдат Меррей ни капли не растерялся, хотя у него в подчинении не было армии, сделал вид, будто согласен, и, собрав войско вдвое меньше числом, чем у Марии, дал ей бой. Всего четверть часа понадобилось ему, чтобы развеять по ветру ее надежды. И снова королева проделала верхом долгий, длиною в шестьдесят длинных шотландских миль, путь и укрылась в аббатстве Дандреннан, откуда большей безопасности перебралась во владения Елизаветы.

Мария Шотландская приехала в Англию — себе на погибель, на горе королевству и на беду многим его жителям — в 1568 году. О том, как она покинула эту страну и этот мир через двадцать лет, мы с вами скоро узнаем.

Явившись в Англию без денег и в одном платье, Мария Шотландская отправила Елизавете письмо, прикинулась этаким невинным беззащитным созданием королевских кровей и попросила оказать ей содействие: приструнить ее шотландских подданных, заставить их позвать ее назад и опять ей повиноваться. Однако характер ее ни для кого в Англии уже не был тайной, все знали, что она не такая, какой притворяется, и для начала ей было велено вернуть себе доброе имя. Такой оборот дела настолько смутил Марию, что, чем оставаться в Англии, она готова была уехать в Испанию или во Францию, а уж на крайний случай даже возвратиться в Шотландию. Но какую бы из трех этих стран она ни выбрала, Англию, так или иначе, ожидали бы новые неприятности, и потому ее решили задержать здесь. Сперва Мария осела в Карлайле, а после ее переселяли из замка в замок, в зависимости от обстоятельств, но Англии она больше не попадала.

Вначале Мария вовсю артачилась, уверяя, что ей не в чем оправдываться, но все же послушалась совета лорда Херриса, своего преданнейшего английского друга, и согласилась держать ответ перед шотландскими дворянами, если те выскажут свои обиды в присутствии английских дворян, выбранных Елизаветой. И собрание это, названное конференцией, состоялось, — сперва в Йорке, а затем в Хэмптон-Корте. Лорд Леннокс, отец Дарнли, при всех, открыто, обвинил Марию в убийстве своего сына, и, что бы сейчас ни говорили и ни писали ее защитники, несомненно одно: после того как ее брат Меррей предъявил всем шкатулку с обличительными документами и перепиской с Босуэлом, она от дальнейшего разбирательства уклонилась. Соответственно, нам остается поверить, что люди, признавшие Марию виновной, знали истинную правду, а желание оправдать ее впоследствии было благородным, но не имело под собой почвы.

Между тем герцог Норфолк, человек достойный, но слабохарактерный, хотя его и насторожили бумаги из шкатулки, вздумал непременно жениться на Марии Шотландской: отчасти оттого, что был ею пленен, отчасти из тщеславия, а главным образом — попавшись на крючок ловким интриганам, которые строили козни Елизавете. Поскольку идея встретила тайную поддержку у кое-кого из приближенных английской королевы и в их числе у ее фаворита графа Лестера (он поддержал ее в пику другим фаворитам), Мария ее одобрила, а вместе с ней король французский и король испанский. Утаить план однако не удалось, слухи дошли до Елизаветы, и она посоветовала герцогу «быть пощепетильнее, выбирая подушку». Норфолк пролопотал в ответ какие-то жалкие слова, но задним числом разозлился, его сочли опасным и отправили в Тауэр.

Для начала Марии было велено вернуть себе доброе имя

Вот так, с самой первой свой минуты в Англии, Мария сделалась средоточием заговоров и несчастий.

Католический мятеж на севере стал следующим из них, и усмирили его ценой многих жизней, пролив большую кровь. Далее последовал заговор папы и нескольких европейских правителей-католиков, задумавших низложить Елизавету, посадить Марию на трон и возродить нереформированную веру. В голове не укладывается, что все это творилось без ведома и одобрения Марии, тем более сам папа до того воодушевился, что издал буллу, назвал Елизавету «королевой-самозванкой» и отлучил от церкви ее и всех, кто продолжал считать себя ее подданными. Копия этого никчемного документа проникла в Лондон и однажды утром появилась на воротах епископа Лондонского, вывешенная для всеобщего обозрения. Поднялся немыслимый переполох, и тут в комнате одного студента из Линкольнз-инна нашлась вторая копия, полученная им, как он признался на дыбе, от некого Джона Фелтона, богатого господина, жившего на другом берегу Темзы, возле Саутуорка. Этот Джон Фелтон в свою очередь признался на дыбе, что именно он-то и прикрепил бумагу к воротам епископа. За этот проступок его через четыре дня повесили и четвертовали во дворе собора Святого Павла. Что же до папской буллы, то, как вы можете догадаться, народу, который, приняв Реформацию, отступился от папы, было наплевать, что папа отступился от него. Этот грязный клочок бумаги был куда менее интересен, чем любая уличная баллада.

В тот самый день, когда Фелтона привели на допрос, несчастного герцога Норфолка освободили. Лучше бы ему было держаться впредь подальше от Тауэра и от хитросплетенных планов, что завели его туда. Но и в мрачной темнице он не терял связи с Марией, а не успев выйти на волю, затеял заговор. Норфолк попался на переписке с папой, выдававшей его намерение поднять в Англии мятеж, добиться с его помощью от Елизаветы согласия на брак с Марией и отмены законов против католиков. Его снова бросили в Тауэр и предали суду. Лорды, единодушно признав герцога виновным, отправили его на плаху.

Дело было так давно, что трудно теперь разобраться, была ли Елизавета и в самом деле такой гуманной, какой хотела казаться, или она опасалась проливать кровь известных всей стране людей, тем более, мнения на сей счет расходятся. Дважды она назначала и дважды отменяла казнь герцога, и казнен он был лишь спустя пять месяцев после суда. Эшафот выстроили на Тауэр-Хилле, и там Норфолк достойно закончил свою жизнь. Он не пожелал умереть с завязанными глазами, сказав, что ничугь не боится смерти, признал справедливость приговора, и народ очень жалел о нем.