Но люди были хлебосольны. Фронтирсмены с радостью пускали к себе в уже и без того перенаселенные жилища путников, дабы узнать от них новости о других краях и местах. Любопытство поселенцев не знало границ, но и способность хвастать, казалось, была нескончаемой. Хвастали своей силой, меткостью, своей лошадью, женой, собакой и даже яркостью луны и солнца в этих местах. Причем хвастовство было безобидным. У него даже имелась одна положительная сторона: оно придавало мужества, которое было так необходимо для того, чтобы выжить в тех условиях. От искусства хвастать фронтирсмен перешел к искусству хвалить и вскоре стал первостатейным «бустером», толкачом: он «толкал» идеи, и под идеи брал деньги, он мог достать летом снег, приехать верхом на крокодиле в Конгресс и убедить избирателей, что лучше его никто не способен представить их интересы. У фронтирсмена был приспособленный к его образу жизни американский вариант английского языка и приспособленное к условиям фронтира отправление религиозных обрядов. Он обожал краснобаев, был в восторге от цветастой демагогии политических ораторов, часто не понимая, о чем они говорят, и отдавал свой голос охотней тому, кто это умел делать дольше и выглядел при этом мужественней.

Американские исследователи справедливо отмечают существование в мифологии фронтира четырех аспектов, нашедших свое отражение и в раннем фольклоре, и в классической литературе, представленной творчеством таких писателей, как Фенимор Купер, а много позже — американским кинематографом, поэтизировавшим эпоху фронтира в фильмах, получивших название «вестерн». Правда, когда говорят «вестерн», видят в первую очередь ковбоев. Но то в кино, а исторически фронтир — это прежде всего пионеры, заселявшие Запад, их жизненный уклад. Вместе с тем фронтир был, несомненно, и бегством от цивилизации, стремлением слиться воедино с природой. Вот тут и появляются ковбои, но о них будет речь особо. В-третьих, фронтир являлся своего рода предприятием. С ним связывали мечту о богатстве. Меха, лес, а потом золото и нефть толкали людей быстрей двигаться, чтобы явиться в заветное «туда» первыми. Первыми — и любой ценой. И наконец, — земля, необъятные просторы, на которых можно будет поселиться, начать жизнь сначала, а поскольку земли было так много, то казалось, что ее хватит всем. Разве этого одного недостаточно, чтобы сложилось новое, справедливое общество? Так казалось. Из совокупности всех этих факторов и слагалось представление о фронтире.

В фольклоре эту пору освоения фронтира называют эпопеей завоевания Дикого Запада. Кто же были ее мифологические герои? В первую очередь уже знакомые нам по «пантеону героев» — Пекос Билл, Дэви Крокет, Майк Финк, Поль Баньян, Джонни Яблочное Зернышко, а за ними и Фиболд, сын Фиболда, и Энни Кристмас, и Старина Пайк, и Рыцарь Любви Хосе Лопес, и многие другие. Столь же неунывающие, свободолюбивые, работящие. Фронтир принимал всех, кто смотрел вперед и не ленился.

Однако за героикой и романтикой фронтира крылась и менее привлекательная сторона: преуспеяние первопоселенцев и благополучие нации сопровождались нещадным уничтожением коренного населения Америки — индейцев и варварским уничтожением богатств природы.

Освоение фронтира кончилось тем, что индейцы были лишены своей земли и загнаны в резервации. Уничтожение природы даст себя знать позже, в конце XX века, и это дорого обойдется нации.

Одна из наиболее очевидных черт, отличавших американского фольклоризированного героя от европейского, состоит в том, что его похождения были всегда окрашены юмором. И в самом деле, героичных героев много, но лишь не многие из них комичны. В этом смысле американский национальный герой героичен еще и своей клоунадой. Возможно, связь героики с комизмом была сутью и самой жизни в США тех лет. Юмор фронтира был весьма своеобразен. Подшучивали над вновь прибывшими или проезжими, а чаще всего над приехавшими поглазеть, а заодно и подзаработать. Рассказывают, как на полном серьезе поселенцы целый вечер убеждали англичанина Джона Джосселина, прибывшего в Новый Свет еще в 1638-м, в том, что неподалеку живут лягушки величиной с новорожденного ребенка, а у мыса Анны плавает морской дракон Доверчивый англичанин на полном серьезе поведал это в своих воспоминаниях. Впрочем, даже двести лет спустя госпожа Троллоп, автор известной книги путешествий, без тени улыбки поведала о людоедах-крокодилах, живших на реке Миссисипи, и о том, как медведь украл каноэ и на нем приплыл в Новый Орлеан, где его приняли за хорошо одетого англичанина. Путешественникам рассказывали о гремучей змее, которая меняла цвет топорища, впившись в него своим жалом, о собаке, у которой передняя часть туловища легко отделялась, а затем вновь соединялась с задней.

Быстрое развитие газетного дела в этот период приводило к тому, что все эти невероятные «байки» — правдивые небылицы — становились достоянием не только американцев фронтира, но и жителей Старого Света. На этих шутках, подтруниваниях, анекдотах позже будут построены многие юмористические и сатирические рассказы Марка Твена, Амброза Бирса, Брет Гарта, О'Генри и других замечательных американских писателей.

По мнению американских историков, к 1850 году эпоха фронтира географически и исторически завершилась. Но в сфере духовной жизни страны, в психологии и культуре нации она еще жива. Она жива и в экспансионистской политике империалистических кругов США и в поделках «массовой культуры». Она жива и в подлинно демократических традициях американского народа, в его любви к труду, в изобретательности и предприимчивости и, конечно же, в юморе.

Пересказ Н. Шерешевской

На Запад? А зачем?

Как зачем — там простору больше, там пастбища зеленей, там в реках течет мед и молоко, это же земля обетованная.

Когда знаменитого пионера тех лет Дэниела Буна спросили — а было ему тогда, в 1799 году, уже за шестьдесят, — зачем он тоже срывается с места, из родного Кентукки, и едет в неосвоенные земли Дикого Запада, на фронтир полноводной Миссури, он воскликнул:

— Слишком тесно! Очень уж много людей! Дышать нечем!

На фронтире так и говорили:

— Если вы увидели дым из хижины соседа, значит, пора двигаться дальше.

В альманахе Дэви Крокета за 1838 год писали:

«Пионер — это человек, который все время стремится на Запад, подобно бизону, гонимому наступающей цивилизацией. Ему мешает сосед, который поселился ближе чем в десяти милях от него. И если он не видит больше дерева, которое, когда его подрубишь, упало бы не ближе чем в пятидесяти метрах от хижины, значит, надо распродаваться и уходить».

Тесно! Нечем дышать! Побольше простору!

Конечно, тесно, если границами Соединенных Штатов, по словам одного хвастуна из Кентукки, надо считать «на севере — Северную Аврору, на востоке — восходящее Солнце, на юге — Небесный экватор, на западе — Судный день». А какие ветры дуют на Западе! Обновляющие, бодрящие, ласкающие. Никаких тебе торнадо, циклонов, смерчей, ураганов, пыльных бурь. И воздух сухой, здоровый, чистый. Солнце и зеленый салат — триста дней в году. Ни лютых морозов, ни града, ни буранов. Никаких простуд, никаких негров, ни салунов, ни москитов. Климат такой здоровый, что никто не хочет умирать. Чтобы открыть кладбище, надо сперва хоть кого-нибудь застрелить.

Так, во всяком случае, утверждали местные путеводители. И местные хвастуны. Словом, страна изобилия, страна удач, страна прекрасных начинаний. Земля обетованная.

Этот миф поначалу увлекал людей из Старого света в Новый, а потом и дальше — на легендарный Дикий Запад.

Но послушаем, что говорят легенды.

Пересказ Н. Шерешевской

Уже тысячу лет просидел дьявол в аду, прикованный цепями. Сидел и сидел, на жизнь не жаловался, не скулил, не хныкал. Но, наконец, ему надоело и потянуло его в дорогу — решил он отправиться в путь, чтобы поискать подходящее местечко, где бы он устроил ад по своему вкусу. Не хотел он больше сидеть прикованный, как в тюрьме, как в клетке. Захотелось ему на воле терзать души людские, на просторе, на свежем ветерке.