— Я думала над этим, — сквозь слезы произнесла Мартиника, — но ты понимаешь, что я не могу даже представить его с собой в одной постели?

— Он же мальчишка по своему складу ума, ему, скорей всего, это будет неинтересно.

— О! Мой дорогой Паркер, есть-таки некоторые вещи, которые мне известны лучше, чем вам, — произнесла Мартиника, отстраняясь от Уорнера, — Люди с подобными отклонениями, как у лорда Лесли, очень часто обладают нездоровым темпераментом, который толкает их даже в постель кровных родственников. Я в своем детстве много наблюдала подобных ему. Кроме того, у них могут родиться точно такие же дети. У меня нет желания быть женой Базелю, и еще меньшее желание быть матерью такому, как лорд Лесли. Одно дело, если это вышло само собой, по Божьей воле… И другое — сознательно повышать риски.

— Дорогая, у тебя поразительная осведомленность о темных сторонах нашей жизни, как для титулованной особы. Откуда это у девушки твоего воспитания? — заметил с интересом Уорнер.

— Лучше тебе не знать об особенностях моего воспитания, — отрезала Мартиника. Повисло нелегкое молчание, в уголке глаза девушки повисла новая слезинка, но не успела она скатиться, как Паркер осушил ее своими губами. В который раз между ними проскочила искра желания, и Мартиника, не задумываясь о своих действиях, буквально вжалась своими губами в его рот.

Паркер не стал в этот раз проявлять благоразумие, а начал целовать ее: вначале нежно, потом требовательно, спустя несколько мгновений — исступленно. Из его рта вырвался стон, и, увлекая ее за собой, Уорнер повалился на мягкий ковер, оказавшись лежащим под девушкой. Руки его уже вовсю обследовали ее тело, скрытое складками платья, а губы переместились с лица в район шеи, прокладывая дорожку все ниже.

У Мартиники в голове бушевал ураган, все мысли куда-то унесло, в данную минуту не существовало ничего кроме нее и этого человека, его губ, прикосновений и непривычных, манящих ощущений. И как она могла подумать, что не в состоянии испытывать удовольствие от плотских утех?

Уорнер перевернулся, подмяв ее под себя. Мартиника, повинуясь интуитивному желанию, крепко обхватила его ногами, стараясь вжаться в него. Они опаляли один другого своим сбившимся с ритма дыханием, на секунду перестав целоваться и глядя друг другу затуманенным взором в глаза.

— Может нам лучше пойти к тебе в комнату? — прошептал Уорнер, зарываясь носом в ямку у нее за ухом, — ты первая, а я проберусь незаметно позже.

Эти слова привели Мартинику в некоторое замешательство, поскольку ей, наконец, стало ясно, чем именно Паркер собирается с ней заниматься в спальне. Но сердце девушки все еще продолжало учащенно биться, дыхание прерывалось, впереди маячила перспектива замужества с безразличным ей мужчиной, а Уорнер, хотя бы, воспламенял ее тело. В конце концов, она молодая вдова, которая до сих пор не лишилась девственности. Если кто-нибудь об этом узнает — поднимут на смех и объявят ее брак с герцогом Сомерсетом недействительным.

И, боясь передумать, Мартиника скороговоркой прошептала:

— Иди к себе в комнату, я открою внутреннюю дверь.

Мартиника пришла в свою спальню, растеряв по дороге половину изначальной смелости. Найдя ключ, от двери, что соединяла ее комнату со спальней покойного супруга, она положила его на трюмо и долго гипнотизировала взглядом. Расчесала волосы, умылась, и стала снимать верхнее платье. Но ключ не исчезал, Мартиника вздохнула и принялась переодеваться в ночную сорочку, сверху которой накинула домашний халат. В голове царил полный сумбур, от страха подкашивались коленки, но из-за упрямства девушка подошла и открыла дверь, ведущую в соседнюю спальню. Из-за двери выглядывал комод, стоящий поперек прохода: слуги выполнили ее просьбу, только дверь открывалась в обратном направлении, потому толка от этого предмета мебели в сохранение чести хозяйки не было никакого. Поверх комода был виден взволнованный Уорнер, который оставался все еще в одежде и мерял широкими шагами свою спальню.

— Я надеялся, что ты передумала, — произнес он, но глаза его смотрели на нее с радостью и вожделением. В один момент мужчина перебрался через комод и оказался у нее в спальне. Приблизившись к ней, Паркер сжал ее в объятиях, и поцеловал с еще большей страстью, легонько прикусив ей нижнюю губу. От испытуемого удовольствия Мартиника тихонько застонала. Уорнер продолжил гладить ее спину руками, целуя шею, развязал шлеи и сбросил на пол ее халат, но этого ему показалось мало — и он в мгновение ока стянул с нее сорочку. Мартиника покрылась краской стыда, а Паркер, не обращая внимание на протесты, схватил ее на руки и поднес к кровати.

— Ты еще более прекрасна, чем я себе представлял — шептал он, покрывая поцелуями ее грудь. Втянул в свой рот вначале один сосок, затем второй — заставив их напрячься и затвердеть. Мартиника бросила попытки думать головой и полностью сосредоточилась на своих ощущениях. Ее накрыла с головой сладкая истома, низ живота сводило от желания, и между ног стало непривычно влажно. Паркер, скинув с себя одежду, прилег рядом. От ощущения обнаженного тела, прижимающегося к ней, кожа Мартиники покрылась мурашками. Уорнер продолжил целовать ее грудь, постепенно спускаясь ниже, Мартиника извивалась под ним, стараясь подставить под поцелуй как можно больше мест на теле. Когда он опустил руку и погладил бугорок в глубине ее чресл, от неожиданности она так громко застонала, что Паркер вынужден был прикрыть ей рот рукой, чтобы никто в доме не услышал. В ответ Мартиника лизнула его руку, и слегка прикусила ему пальцы, извиваясь под ним от неведомого до сих пор ей желания. Он проник в нее своим пальцем, продолжая массировать большим ее бугорок. Девушка пыталась двигаться в такт его движениям, все больше и больше возбуждаясь сама и возбуждая его. Будучи, видимо, больше не в силах терпеть, Паркер вынул свои пальцы, и направил свой возбужденный член к ее входу.

В мгновенье ока Мартинику пронзила острая боль, уничтожая все возникшее до этого возбуждение.

«О нет! Он порвет меня!» — пронеслось у нее в голове, и в этот раз она уже исторгла стон боли, а не наслаждения. Уорнер в замешательстве остановился, и лежа на ней без движения спросил:

— Как такое может быть?

— Сомерсет был мне больше отцом, нежели супругом.

— Ты могла бы меня предупредить, я постарался бы быть более осторожным.

— Как ты себе это представляешь: о, мистер Уорнер, кроме того что я привлекательная вдова, я еще вдобавок девица, которая любит набрасываться на джентльменов на ковре библиотечного кабинета, — скрипучим шепотом произнесла Мартиника, сопроводив реплику истерическим смешком. Внутри, между ног все горело огнем, жжение было бы практически нестерпимым, если б не тепло мужского тела, лежавшего на ней.

— Тебе сейчас больно? — поинтересовался Паркер, чувствуя, что Мартиника старается скрыть свои ощущения. Девушка задумалась на секунду, и поняла, что для своего же блага ей лучше говорить правду:

— Все что ты делал до этого момента заставляло меня терять рассудок, но сейчас… Да, мне очень больно. Ощущение, что внутри меня прошлись наждачной бумагой. В любовных романах я об этом не читала, хотя мать меня предупреждала, то в первый раз не очень приятно.

Паркер успокаивающе поцеловал Мартинику в губы, и осторожно скатился рядом с ней на бок:

— Ну же, милая, иди ко мне поближе, — прошептал он ей на ухо, и, прижавшись сзади, нежно обнял.

— Что? Это все? — удивленно спросила Мартиника.

— К моему несчастию, да. Вряд ли ты в состоянии продолжить, а я не склонен заниматься любовью, если женщина при этом испытывает боль. Оставим эти игры маркизу де Саду, — произнося это, Паркер ненавязчиво гладил ее низ живота, от чего Мартинике постепенно становилось лучше.

— И что мы будем делать дальше? — растерялась девушка, думая, что теперь Уорнер оставит ее саму, и на нее набросятся мысли одна другой унизительней.

— Мы полежим, я тебя приласкаю, а когда уснешь — пойду к себе. Только ключ придется мне отдать, иначе слуги наутро найдут распахнутые двери.