— Достаточно! Мы все итак поняли, — прервал его речь Грегори — Я думаю, что ее светлость достаточно богата и определенно занимает высокое положение в обществе теперь, чтобы самой решить, кто будет достоин составить ей партию!

— Да, да… конечно же вы правы, милорд, — пробормотал извиняющимся тоном мистер Пибоди.

Клотильду же в это время волновала другое:

— А что если ее светлость откажется пойти на этот шаг? Ведь всем известен отнюдь не кроткий нрав вдовствующей герцогини. Неужели, поместье и все остальное действительно будут проданы с торгов?! — при виде денег, которые уплывали из семьи, ее глаза наполняло отчаяние.

— К сожалению, да, — ответил безапелляционным тоном мистер Пибоди.

— Но это несправедливо! — в один голос воскликнули Мэри и Клотильда, но значение этого окрика у них кардинально отличалось.

Мэри считала, что отец поступил безответственно, когда женился на Мартинике. Тогда он объяснил ей это тем фактом, что перед лицом общества она всегда будет оставаться безродной подопечной, компаньонкой его дочери, в жилах которой течет кровь неясного происхождения. Даже если герцог обеспечит ей достаточное приданое — никто из благородных джентльменов не запятнает честь своей семьи узами брака с ней, лишь жадные охотники за деньгами могут попытать счастья, а он не желает Мартинике участи нелюбимой жены при недостойном ее муже. И поскольку на этом свете, по словам шарлатана доктора, ему осталось жить не так много, Сомерсет нашел наилучший выход из положения — герцог решил сам жениться на своей подопечной. После этого никто из высокородных джентльменов не сможет заявить, что у Мартиники недостаточно высокое положение в обществе. Кроме того, он оставит ей щедрое содержание, соответственно в деньгах она также не будет нуждаться, и сразу после траура по нему вознесется в списке желанных невест, тем более что, ко всему прочему, обладает еще и весьма привлекательной внешностью. — Вот тогда пусть выбирает сама с кем дальше ей шагать по жизни, — заявлял покойный.

Во всем это плане был только один изъян: по всей видимости, доктор не был таким уж шарлатаном, каким считал его герцог, поскольку именно его заботами, в комплексе с уходом сиделки и Мартиники, его светлость прожил на пять лет дольше, чем ему было обещано.

Теперь же вместо обещанного содержания, ее отец решил пойти на шантаж! Разве можно сделать выбор, от которого будет зависеть вся твоя последующая жизнь столь скоропалительно? Что если Мартиника не в состоянии еще открыть свое сердце кому бы то ни было? Возможно, ее прошлые сердечные раны все еще не зажили… Мэри надеялась устроить будущее своей подруги-мачехи, но не так скоропалительно! Не удивительно, что Мартиника лишилась чувств, видимо, она считает эти условия предательством со стороны человека, который долгое время заменял ей отца.

Клотильда же думала о том, как несправедливо позволять имуществу уходить за пределы семьи. Теперь ей не было так обидно, что Шератон и акции могут достаться Мартинике. Нет, гораздо ужаснее, если они будут проданы с торгов, как будто ее семья превратилась в полнейших банкротов! Какой позор! Тем более, что эти деньги должны были принадлежать Эммету… Ну, на худой конец Мэри или Джасперу. Ведь эта несносная особа, того глядишь, вздумает проявить неслыханную в этой ситуации гордость и отказаться выходить за кого-либо замуж. Как же мог этот старый хрыч герцог поступить так безответственно!

— О, боюсь, дамы, в своем пылу вы не заметили куда большей несправедливости, чем само условие завещания! — вступил в беседу Эммет. Все взоры в комнате моментально обратились в его сторону: — Лондонский светский сезон не успеет открыться по истечении этих трех месяцев. Отец явно не рассчитывал, что умрет в такой не подходящий момент.

— Боже, нет! Вдовствующая герцогиня не сможет найти себе мужа, сидя дома! Наша семья будет опозорена, когда имущество пустят с молотка! О нас не будет судачить только глухонемой! — возопила в отчаянии Клотильда.

При этих словах в беседу вмешалась графиня Кентервиль, которая до сих пор пребывала в роли немой наблюдательницы.

— Для того чтоб заключить брачный союз, не обязательно ехать в Лондон, — заявила она расчетливым тоном.

— Что вы имеете в виду? — воззрилась на нее Клотильда, не понимающим взглядом. Графиня выдержала эффектную паузу, но не успела она открыть рот, как раздался тонкий, немного заикающийся, почти детский голосок со стороны леди Базель:

— Я мог-гу жениться на Мартинике… Е-е-если это позволит ей сохранить с-свое состояние, я готов пойти на это… Б-безусловно, если она с-са-сама з-за-захочет… Мне только т-трид-дцать…

Все головы повернулись в это момент в сторону говорящего, поскольку это был не кто иной, как лорд Лесли Базель, никогда не открывающий рта без разрешения дорогой матушки. Однако в это раз, судя по краске, которая заливала его круглое лицо, и виноватому выражению на лице леди Базель, это была его собственная инициатива.

Графиня Кентервиль, с трудом скрывая раздражение в своем голосе, прервала тишину, повисшую вслед за этим заявлением:

— Безусловно, лорд Лесли. Вы в состоянии это сделать. Однако я хотела предложить более подходящую кандидатуру на эту роль — виконта Ландмана.

Взоры всех присутствующих обратились в сторону графини, и она продолжила, дабы пояснить:

— Я имею в виду, что для поисков мужа необязательно отправляться в столицу. Тем более, что оказавшись там, ее светлость будет осаждаться толпой женихов, намерения которых будут не самыми благовидными. Мы, как сопереживающие ей люди, просто обязаны подобрать наиболее лучших кандидатов.

— Под наиболее подходящим кандидатом вы имеете в виду своего племянника? — прервала ее леди Базель.

— Да, я имею в виду именно Эдуарда, виконта Ландмана, своего племянника, — твердым голосом ответила графиня Кентервиль, — ему только исполнилось тридцать два и он как раз находиться в поиске подходящей невесты. Кроме того, он искренне сопереживает ее светлости…

— Но, осмелюсь спросить, — продолжила леди Базель, на этот раз в ее голосе появились стальные нотки: — почему вы считаете, что ваш племянник более подходящая кандидатура в мужья, чем мой сын?

Прежде чем графиня Кентервиль нашла, что ответить, в разговор вступил Грегори:

— Насколько я помню, дорогая матушка. Еще семь-восемь лет назад вы не считали Мартинику подходящей партией для моего кузена. Неужели нынешнее ее положение в обществе и будущее богатство заставили вас пересмотреть ваши взгляды?

Графиня никак не ожидала подобного подвоха со стороны собственного сына, пришлось выкручиваться из сложившейся ситуации, пока окружающие не заинтересовались подробностями давней истории.

— Я тогда несколько заблуждалась, что свойственно каждому человеку. Кроме того, на тот момент виконт был слишком молод для женитьбы.

— Именно поэтому вы настояли на его помолвке с леди Оруэлл. Да, матушка? — не унимался Грегори, которому изрядно надоели закулисные интриги матери, — Более того, если судить по положению в обществе, ни лорд Лесли Базель, ни виконт Ландман явно не дотягивают до статуса вдовствующей герцогини Сомерсет. Почему вы не желаете присмотреть для нее более родовитого жениха?

— Грегори, перестань! — перебила его Мэри, вмешавшись в разговор, — Мартиника никогда не согласиться стать женой надутого индюка, которому просто посчастливилось родиться в правильной семье. А вот с Эдуардом ее столько связывало… Они выглядели такими счастливыми вместе раньше.

Ее муж воззрился на леди Кентервиль с неодобрением, Мэри заметив это продолжила: — Ну и что же, ты смотришь на меня с таким осуждением? Неужели из присутствующих кому-либо не известно, что ее светлость до замужества была помолвлена с лордом Ландманом, пусть и неофициально?

При этих словах Мистер Пибоди и леди Базель одновременно неловко кашлянули. Поверенный, тот час же обратившись к Эммету, произнес:

— С разрешения вашей светлости, я покину вас. Мне сегодня предстоит еще много работы.