Но до чего же сегодня болят ноги! Надо будет дотерпеть до завтрашнего дня, а там после ночного обряда из храма Ужасного Паа ему привезут несколько больших бурдюков еще теплой крови. Ее подогреют, и он сможет полежать в наполненной кровью ванне с часок — другой. И боль отступит. Жаль, что на этом все и закончится. Понабегут храмовники и вылакают всю кровь.

А ведь все остальные жрецы думают, что бурдюки с кровью привозят именно для него, главного жреца. И Ильбан, наверное, так думал. Глупцы. Просто орки одного храма, где есть кровь, меняются с орками другого храма — на жареное человеческое мясо.

Но облегчение будет только завтра, а сегодня у него будет бессонная ночь. Ночь жертвоприношений. И ночь особенная. Сегодня день весеннего равноденствия, а ночью наступит полнолуние. Такое случается лишь раз в несколько десятков лет. На его памяти был один такой день, тогда он еще был простым служкой и не знал ничего о подробностях той ночи. Да и сейчас мало что знает. Ведь тогда о перенесении сообщили храму Ужасного Паа. Кто и где он, этот Посланец, так и не узнали. Известно только, что это произошло на землях Черного Герцога. Будет ли сегодня переселение? И кто получит известие: его храм или храм Ужасного Паа?

В свитках про переселение сказано очень мало. Дескать, появляются посланцы с другой стороны мира, скрывшейся после катастрофы, и это посланцы Света или Тьмы. Двадцать восемь лет назад прибыл посланец Тьмы. В храме Ужасного Паа полыхнуло холодом, в воздухе появились снежинки, которые тут же растаяли. Когда прибывает посланец Света, то, наоборот, рядом с алтарем должно растекаться тепло. Тепло? Алтарь в его храме и так, сам по себе, дышит жаром жаровни. И как тут узнать, был сегодня Посланец или нет? И если был, то где он появился? А ответ должен предстать ему, Селиману, верховному жрецу. И старшие жрецы двенадцати храмов должны ему помочь. Но как?

Да, ночь будет для него тяжелая. А если кто — нибудь из жрецов захочет вызвать его на поединок? Хватит ли ему сил? Не посмеют! Если и найдется такой глупец, тогда тринадцатая голова украсит вход в его храм. В назидание остальным.

Селиман потянулся, боль тупо отдалась в его спине. Взял колокольчик, позвонил, и в проеме возникла молодая наложница, рабыня. Он не очень доверял женщинам из своего племени. Кто их знает, что у них на уме? Подсыплют порошка в день накануне ночи всесожжения, а утром вызовут его на поединок, и он, сонный или больной, будет еле — еле ворочать руками и ногами. Нет, уж лучше наложница. Тем более наложниц воспитывали в храмах для жрецов чуть ли не с младенчества. Жаль, что приходилось их отправлять в статую Великого Ивхе — сразу же, как только у них рождался первый ребенок. Потому что жрецы могли быть рождены только от женщин их племени.

Наложница принесла благоухающих мазей и тщательно намазала Селиману ноги и спину, стало чуть полегче. Затем последовал плотный завтрак, разбор событий за прошедший день, подготовка к ночному большому жертвоприношению. Так в мелких хлопотах прошло полдня. В меру сытный обед и длительный послеобеденный сон — ведь предстояла бессонная ночь. После сна бодрящая ванна, легкий ужин и, наконец, когда последние лучи заходящего солнца погасли на западе, наступила ночь, равная по длительности дню. Ночь полной луны!

Селиману помогли облачиться в черную одежду, которую носили жрецы Великого Ивхе. В отличие от них жрецы Ужасного Паа одевались в одежды белого цвета, которые при первых же минутах обряда окрашивались кровью из перерезанных глоток их жертв. В их же храме крови не было, жертвы сжигались, и возможно поэтому традиционно преобладал черный цвет.

А вот появились и сегодняшние жертвы. Десятки, сотни невольников. В основном стариков, калек и детей, то есть наименее ценных рабов. Хорошего сильного раба или крепкую рабыню почти невозможно было встретить в этой печальной процессии. Если такие изредка и встречались, то это были люди, пойманные за убийство.

Вереница людей, охраняемая орками, медленно двигалась к медной статуе Великого Ивхе, представляющей собой полость, внизу которой горел огонь и с боковым отверстием, откуда орки доставали уже прожаренные остатки своих жертв. Сколько же сегодня их прошло через его руки и руки его помощников? Селиман не считал, да и зачем это нужно? Он не питал никакой жалости к убиваемым пленникам, как не питали жалости и десятки поколений жрецов храмов обоих богов.

Приближался рассвет, но и цепочка пленников уже почти иссякла. Вот старик, которого затаскивают на помост орки, вот молодой мужчина со свежей культей вместо правой руки — уже не работник, потому и отправили сюда, вот два рыжеволосых мальчика лет десяти — двенадцати, близнецы, вероятно, хозяин посчитал, что их еще долго нужно кормить, прежде чем они начнут отрабатывать потраченную на них пищу. Старик, испуганно смотрящий вниз на пылающее жаром отверстие. Толчок. Безрукий мужчина, обреченно взошедший на помост. Толчок. Мальчишки, плачущие и жмущиеся друг к другу. Один толчок на двоих. Как всё это однообразно и нудно. Всё! На сегодня всё! Осталось только спуститься вниз, к подножью статуи и произнести заклинания.

Вокруг спустившегося жреца встают небольшим полукругом старшие жрецы остальных храмов. Двенадцать человек и он, тринадцатый во главе. Жрецы встают каждый на свое строго отведенное место. Селиман стоит, обратившись к северу, а жрецы занимают места так, как расположены их храмы, с востока на запад. Идут слова заклинания, столь привычные в этом храме. Четыре раза в год повторяется этот обряд. Что означают слова заклинания, и на каком они языке — об этом не сказано даже в свитках. То ли первые жрецы не знали этого, то ли сведения об этом были в тех рассыпавшихся от времени манускриптах. Теперь уже не узнать.

Слова заклинания те же, что и три месяца назад, и год, и два, но воздух возле Селимана почему — то начинает густеть и, несмотря на появившиеся первые лучи солнца, ночная темнота совсем не проходит. Неужели Посланец? И выбран его храм! Посланец Света или Тьмы? Что будет: холод или тепло? Сгустившаяся темнота неожиданно взорвалась брызгами темных сгустков, вокруг Селимана расточился свет, но свет не яркий, а какой — то вечерний. Полыхнуло запахами лета, легкого дождя и свежего леса. Неожиданно позади Селимана ударил луч света, и вдруг всё исчезло.

Главный жрец продолжал неподвижно стоять, ожидая продолжения, но его не было, и он понял, что всё закончилось. Посланец появился и это посланец Света. Но где он, где его искать? Селиман обернулся и увидел рядом с ногами жреца из храма, что на землях Амариса, слегка обгорелую полоску земли. Вначале он подумал, что сгоревшие угли выпали из статуи Великого Ивхе, но понял, что это не так. Это был след знака. Полоска была рядом с ногами амариского жреца, но не прямо перед ним, а чуть ближе к жрецу из Гендована.

Значит, переселение произошло где — то в районе чуть севернее Амариса со сдвигом к Гендовану. Кстати, где — то там нашли труп его младшего жреца Абамия. Значит, там посланец Света. И его нужно как можно быстрее найти и убить. Об этом он возвестит завтра в полдень. Завтра? Нет, уже сегодня. Нужно скорее заканчивать обряд, сил совсем уже не осталось, и пора идти отдыхать. В полдень возвестить волю Великого Ивхе, а потом его ждет ванна из крови, которая прибудет из храма Ужасного Паа. Всю ночь там также двигались вереницы пленников, клавшие головы на алтарь, и главный жрец, перерезая им горло, окроплял их кровью священный камень Ужасного Паа. Кровь стекала вниз по желобу в специально приготовленные бурдюки. Часть доставалась местным храмовникам, часть шла сюда.

Всё! Обряд закончен. Можно наконец идти отдыхать. Но что это? Жрец Гандин выступает вперед и произносит слова вызова. Вызова ему! Но почему?

Арена — круглая комната диаметром в десяток метров, закрытая сеткой. На уровне человеческой головы за сеткой идет второй ярус, довольно широкий. По площадке яруса по всему его периметру разошлись двадцать три жреца, двенадцать младших жрецов главного храма и одиннадцать старших жрецов остальных храмов Великого Ивхе. Двенадцатый — Гандин, уже на арене. Он спокоен, даже презрительно усмехается. Вот появляется и Селиман, немного растерянный, но уверенный в себе. Подходят два орка — храмовника, завязывают противникам глаза и вручают длинные и тонкие копья с острыми лезвиями на конце. Орки покидают арену, звучит гонг.